Кравцов своими глазами атомной бомбы: «светлячок» был доставлен на плот в специальном контейнере с устройством, которое должно направить взрыв в горизонтальной плоскости. Снаружи только рыльца приборов, забранные медными сетками. Глазок предохранителя приветливо горит зеленым светом так же, как вчера вечером, после долгого и трудного дня испытаний, настроек, проверок.
Под рамой платформы — труба, наполненная прессованными кольцами твердого ракетного топлива. Простейший из возможных реактивных двигателей. Вчера такая же платформа, только не с бомбой, а со стальной болванкой, разогнанная таким же двигателем, покатилась по рельсам к центру плота, все быстрее, быстрее, столб тянул ее к себе, и, врезавшись в его черный бок, она унеслась вместе с ним ввысь со скоростью пассажирского самолета.
Жутковатое было зрелище…
Они включают батарейные рации. В шлемофонах возникает обычный скребущий шорох.
— Слышите меня? — спрашивает Кравцов.
— Да. Начнем?
— Начнем!
Прежде всего вытащить предохранительные колодки. Ого, это, оказывается, нелегко: платформа навалилась на них колесами. Приходится взяться за ломы и подать платформу немного назад.
Колодки сброшены с рельсов.
Так. Затем Кравцов старательно переводит стрелки первого часового механизма, соединенного с запалом реактивного двигателя. Он делает знак Джиму, и тот нажимает пусковую кнопку.
Гаснет зеленый глазок. Вспыхивает красный.
Вот и все. Ровно через четыре часа сработает часовой механизм, и реактивный двигатель, включившись, погонит платформу к Черному столбу. При ударе о столб включится второй механизм, связанный с взрывателем атомной бомбы. Она установит взрыватель на семиминутную выдержку. За семь минут Черный столб унесет контейнер с бомбой на шестидесятикилометровую высоту, и тогда сработает взрыватель, и «светлячок» ахнет по всем правилам. Направленный взрыв разорвет столб, разомкнётся короткое замыкание, и сразу включатся автоматы. Мощные силовые поля, излученные установкой, вступят в рассчитанное взаимодействие с полем столба и заставят его изменить направление. Столб остановится. Ну, а верхняя, отрезанная его часть останется в пространстве, она ведь уже сделала больше полного витка вокруг Земли, никому она не мешает.
И нынче вечером по всей планете вспыхнет в городах праздничная иллюминация… Эх, в Москву бы перенестись вечерком!..
Дело сделано, можно уходить. За четыре часа можно не только дойти на катере до «Фукуока-мару», но и чайку попить у Али-Овсада.
Кравцов медлит. Он поднимает щиток гермошлема, чтобы проверить на слух, работает ли часовой механизм. Джим тоже откидывает щиток. Горячий воздух жжет им лица.
Тик, тик, тик…
Четко, деловито отсчитывает секунды часовой механизм на краю огромной безлюдной палубы.
— Ладно, пошли, Джим.
И вдруг в тиканье часового механизма вторгается новый звук. Это тоже тиканье, но оно не совпадает с первым… Потише, быстрее, с легким музыкальным звоном…
Никто никогда не узнал, почему сам собой включился таймер взрывателя атомной бомбы. Он должен был включиться через четыре часа, при ударе платформы о Черный столб. Но сейчас…
Кравцов оторопело смотрит на Паркинсона. Тот пятится тихонько, губы у него прыгают, в глазах ужас…
Семь минут! Только семь минут — яростная вспышка энергии разнесет плот, а вместе с ним установку…
А Черный столб, в двухстах пятидесяти метрах отсюда, быть может, даже не пострадает. Взрыв не возьмет его: бомба должна быть вплотную к нему!
Данн-данн-данн…
Тиканье таймера впивается в мозг.
Разобрать механизм, остановить?… За семь минут? Чепуха…
Бежать, броситься вниз, к катеру? Не успеем отойти на безопасное расстояние…
Нет спасения. Нет спасения.
Что будут делать люди потом, без нас, без плота? Строить новый плот, новую установку… Но космические лучи не станут ждать…
Нет!
Н-е-т!
Сколько уже прошло? Полминуты?
Данн-данн…
Кравцов срывается с места. Он упирается руками в задний борт платформы.
— А ну, Джим, быстро!
Руки Джима рядом. Они пытаются сдвинуть тяжелую платформу, она не поддается, еще, еще…
— Взяли… — хрипит Кравцов. — Взяли! Пошла!
Сдвинулась платформа, и пошла по рельсам, пошла все быстрее. Они бегут, упираясь в нее руками. Быстрее!
Нечем дышать. Воздух режет горло огнем, они не успели поднять щитки…
Платформа разогналась, ее уже притягивает столб, еще немного, и она побежит сама, и столб подхватит ее и понесет вверх, вверх… Почти девять километров в минуту… Перед глазами Кравцова циферблат таймера. Потеряно только две минуты… Она успеет. Она рванет на высоте! Пусть не шестьдесят километров, пусть на сорокакилометровой… Ни черта с нами не будет, закроем лица, ничком на палубу… Взрыв горизонтально направленный, на большой высоте…
Радиация? У нас герметичные скафандры, и у людей на катере тоже.
Ни черта! Разогнать ее только… А ну, еще!
Не хочу умирать…
Сдавленный голос Джима:
— Хватит… Сама пойдет…
— Еще немного! Взяли!
Безумный бег! Джим спотыкается о торчащую головку болта, падает с размаху, в руке острая боль.
— Стоп! — орет он, задыхаясь. Но Кравцов бежит и бежит…
— Александр! Остановись!
Что с ним?… Почему он…
Страшная мысль пронизывает Джима.
— А-а-а-а…
Он исступленно колотит здоровой рукой по рельсу, ползет, остановившимися глазами смотрит на удаляющийся скафандр Кравцова.
Кравцов уже не бежит за платформой. Платформа притянула его к себе, он не может оторваться, отскочить, ноги его бессильно волочатся по палубе…
Горизонтальное падение… Все равно, что летишь в пропасть…
— Алекса-а-а-а…
Спазма сжимает горло Джима.
Платформа в облаке пара у подножия столба. Мелькнул серо-голубой скафандр. Глухой удар.
Джим закрывает обожженные глаза.
Вдруг — мысль о людях. О тех, что на катере. Джим вскакивает и бежит, задыхаясь, к краю плота.
Перегнувшись через поручни, он беззвучно открывает и закрывает рот, крика не получается, не отдышаться.
Японцы-матросы на катере замечают его. Смотрят, задрав головы.
— Все вниз! — вырывается, наконец, у Джима. — Под палубу! Задраить люк! Закрыть шлемы! Лицом
