любили ее крепко. Что ни попросит, отец-мать все сделают. Звали ту девку Аннушкой.
Глянула она на Ваню, понравился он ей. Вот она и спрашивает, как его зовут, откуда он, кто его отец- мать, куда он идет.
Узнала все и думает себе: «Красивый Ваня! Пойду и я с ним к тому монаху учиться. Жить без него не стану, света белого без него не увижу».
Подумала она да так и сделала. Ваня наутро опрокинулся, умылся, за хлеб-соль спасибо сказал и пошел себе.
Аннушка отцу-матери говорит: «Отпустите меня учиться к монаху!» Мать-отец до нее: «Как же так, доченька? Покидаешь нас? Что же мы будем делать одни? Ты бы не ходила, да и монах девку учить не будет». – «Будет! Я парнем оденусь!» Услыхала такое мать, голосить стала: «Что ты, Аннушка! Разе мужскую одежу можно девке носить?! Судьба тебя накажет. Где это видано, чтобы девка чекмень со штанами носила?! Срам на всю станицу! Не делай такого дела, Христос с тобой!»
Ну, как ни уговаривали ее отец-мать, а она знай свое: «Хочу учиться». Погоревали-погоревали старик со старухой да и согласились. Одели ее парнем, денег дали, благословили в дорогу, она и пошла.
Шла она, шла и догнала Ваню. Поздоровалась с ним, сказала, что до монаха идет. Ваня обрадовался товарищу. Пошли они вдвоем. Идут, а она говорит: «Давай, Ваня, братьями станем: я тебе буду братом, ты – мне. Какое горе будет, мы помогать станем один другому». – «Давай, Вася». (А она сказала, что ее Васей звать.)
Поменялись они крестами. Стали братьями.
Вот приходят они до монаха. Принял монах братьев названых, деньги взял за учение, стал учить. Живут у монаха, а он их учит. Третий год пошел. Монах стал примечать, что Вася не парень, а девка.
Один раз он говорит: «Ваня!» – «Что, учитель?» – «Это не парень, а девка!» – «Нет, парень! Он – брат мой. Как можно, чтоб брат мой девкой стал?!»
Ваня-то не думал о Васе. Он все мечтал о девке, что видел у хозяина, когда ночевал. Дружит с Васей, а сам о ней думает. Монах внушает Ивану: «Девка она, а не парень! Приглядись хорошенько!»
Как Ваня ни старался, так и не узнал.
Аннушка хоронилась от него, а на душе своей крепко его держала.
Пробыли они три года у монаха, всю науку прошли, время домой собираться. Собрались. Стали уходить, а монах напоследок подозвал Ваню: «Ваня, иди до меня, я тебе словечко промолвлю». Ваня подошел. «Ты теперича женись на ней, Ваня, это – девка!»
Пока Ваня слушал монаха, Аннушка написала письмо про любовь свою, положила на стол то письмо, а сама ушла.
Видит монах письмо, почитал, дал Ване. Прочитал он и говорит монаху: «Правду ты гутарил. Девка она!»
Побег Иван догонять, только не догнал.
Аннушка прибегла домой. Отец-мать обрадовались. Стала она краше прежнего. Сидят они, а в то время Ваня подошел. Попросился: «Исусе Христе, помилуй нас! Разрешите в хату влезть!» Ему из хаты отвечают: «Аминь!»
Влез он в хату, глянул на хозяйскую дочь и узнал в ней Васю. Снял с шеи крест и говорит: «Возьми свой крест. Ты не брат мне!» Аннушка отвечает: «Не брат, а я тебе не сестра, только креста своего не возьму и тебе твоего не дам! Мы с тобой теперича навечно связаны!»
Услыхал такое отец – испугался. А мать-то обрадовалась. Ваня-то понравился ей.
Отец думает себе: «Пойду до атамана и все ему скажу. Не может того быть, чтоб названый брат на сестре женился». А у самого другое на уме. Он хотел дочь за купца выдать. Вот он и говорит: «Никогда тому не бывать, чтоб моя дочь за тебя замуж пошла, потому вы крестами поменялись!» Аннушка до отца: «Раз такое дело, я дочерью вашей не буду!»
Мать в слезы, а отец до атамана пошел. Пришел до атамана и докладывает ему все. Атаман думал- думал и надумал: «Нельзя, чтоб брат на сестре женился!» Жена атамана видит такое дело, ну и вступилась за Аннушку с Иваном: «А он ей не брат, она ему не сестра. Крестами поменялись, навеки себя связали. Ничего теперича поделать нельзя. Он ей муж, а она ему жена».
Подумал-подумал атаман, да и говорит: «Жена правду сказала. Выдавай Аннушку за парня».
Ушел отец Аннушки от атамана и думает себе: «Не бывать тому». Приходит домой и говорит Ване: «Иди, сынок, до отца-матери, скажи, чтоб они до нас в гости шли».
Попрощался Иван и пошел домой. Идет он, а его Аннушка догнала и молвит: «Ваня, отец неправду сказал, нарушит слово. Только помни: я – твоя».
А в этой станице жил один волшебник. Он все знал. Вот он и говорит себе:
«Нехай хитрит отец Аннушки, да не по его слову будет».
Пришел домой Иван. Отец-мать встретили сына хорошо. Ваня отца-мать просить стал: «Матушка, батюшка, пойдите сватать за меня Аннушку».
Собрались отец-мать и пошли в ту станицу, где жила Аннушка. Пришли. Отец Аннушки не принял их. Вышла до них Аннушка заплаканная: «Меня отец за купца просватал...»
Вернулись домой отец-мать, рассказали все сыну.
Захворал с горя Ваня. Перед смертным часом стал просить: «Похороните меня на том перекрестке дорог, где мою невесту повезут к венцу».
Помер Ваня. Похоронили его на перекрестке дорог.
Прошло сколько-то времени. Повезли Аннушку с купцом венчать. Довезли кони до могилы. Аннушка просит купца остановить коней. Купец остановил. Аннушка говорит: «Ты посиди в повозке, а я с братом названым попрощаюсь».
Подошла она до могилы. Могила открылась. Аннушка туда и прянула. Могила закрылась. Купец кричит людям: «Ройте могилу!»
Стали рыть. Разроют, а могила сама засыпается. Сколько ни рыли, только не разрыли. Народ диву дается. Мать-отец Аннушки и Вани плачут горько. А отец Аннушки проклинает себя за подлое дело, что жизни решил дочь свою и любовь загубил.
Ну, стоит и плачет. Люди его ругают. На то время шел тот старик-волшебник.
Видит он такое горе, подошел до могилы, достал из-за пазухи три цветка: белый, желтый и красный. Бросил белый цветок – могила открылась; бросил желтый цветок – дыхание стало; бросил красный цветок – Ваня с Аннушкой живыми стали.
Отец-мать благословили дочь и Ваню. Заиграли свадьбу. Созвали пир на весь мир. Молодые стали жить-поживать и добра наживать.
Горшеня
Горшеня едет-дремлет с горшками. Догнал его государь Иван Васильевич. «Мир по дороге!» Горшеня оглянулся. «Благодарим, просим со смиреньем». – «Знать, вздремал?» – «Вздремал, великий государь! Не бойся того, кто песни поет, а бойся того, кто дремлет». – «Экой ты смелый, Горшеня! Люблю этаких. Ямщик, поезжай тише. А что, Горшенюшка, давно ты этим ремеслом кормишься?» – «Сызмолоду, да вот и середовой стал». – «Кормишь детей?» – «Кормлю, ваше царское величество! И не пашу, и не кошу, и не жну, и морозом не бьет». – «Хорошо, Горшеня, но все-таки на свете не без худа». – «Да, ваше царское величество. На свете есть три худа». – «А какие три худа, Горшенюшка?» – «Первое худо: худой шабер, а второе худо: худая жена, а третье худо: худой разум». – «Скажи мне, которое худо всех хуже?» – «От худого шабра уйду, от худой жены тоже можно, как будет о детьми жить; а вот худого разума не уйдешь – все с тобой». – «Так, верно, Горшеня! Ты мозголов. Слушай! Ты для меня – а я для тебя. Прилетят гуси с Руси, перышки ощиплешь, а по-правильному покинешь!» – «Годится, так покину – как придет, а то и наголо». – «Ну, Горшеня, постой на час! Я погляжу твою посуду». Горшеня остановился, начал раскладывать товар. Государь стал глядеть, и показались ему три тарелочки глиняны. «Ты наделаешь мне этаких?» – «Сколько угодно вашему царскому величеству?» – «Возов десяток надо». – «На много ли дашь время?» – «Месяц». – «Можно и в две недели представить, и в город. Я для тебя, ты для меня». – «Спасибо, Горшенюшка!» – «А ты, государь, где будешь в то время, как я представлю товар в город?» – «Буду в дому у купца в гостях». Государь приехал в город и приказал, чтобы на всех угощениях не было посуды ни серебряной, ни оловянной, ни медной, ни деревянной, а была бы вся глиняная.
Горшеня кончил заказ царский и привез товар в город. Один боярин выехал на торжище к Горшене и
