настоящим джентльменом, но в его чрезмерной бойкости угадывалось близкое знакомство с конюшнями, черными лестницами и дешевыми забегаловками.
— Да? — обернулась девушка.
— Вы, случайно, не знаете юную леди, что живет в этом доме?
— Мисс Биван? Честно говоря, еще нет. Меня пригласили заниматься с ней немецким. А кто вы такой? И зачем вам нужно знать?
В ответ молодой человек вынул из жилетного кармана визитную карточку, которая гласила:
— Вы детектив? Что же такое вы расследуете?
— Похоже, ваша мисс Биван именно тот человек, которым я интересуюсь, — ответил он. — Простите, что отнимаю у вас время. Могу ли я узнать ваше имя?
— Мисс Ребекка Винтер, — церемонно ответила Бекки. — Извините, меня ждут.
Он посторонился с насмешливым поклоном, приподнял шляпу и зашагал прочь. Бекки на секунду закрыла глаза, сделала глубокий вздох и, подойдя к двери, решительно позвонила в колокольчик.
Дверь ей отворила нахального вида горничная, одним взглядом давшая девушке понять все, что она думает о ее внешнем виде. Бекки отлично умела отвечать на такую наглость, высокомерно приподняв бровь, но слегка споткнулась о коврик, и эффект был смазан.
— Подождите здесь, — сказала служанка, проводив ее в гостиную рядом с лестницей и захлопнув за собой дверь.
Бекки очутилась в уютной маленькой комнатке окнами на улицу. Через распахнутое окно виднелись зеленые деревья на фоне синего неба и веяло свежестью. Роскошная, но чересчур массивная мебель загромождала комнату. Бекки не заметила ни единой книги, висевшие на стенах картины подавляли своим унынием. Единственной интересной вещью в комнате казался стереоскоп, непонятно как сюда затесавшийся. Девушка взяла его и стала рассматривать диапозитив в рамке: это был портрет девочки в поношенном платьице, сидевшей на коленях худого мужчины с громадными усами, на обороте были напечатаны слова сентиментальной песенки.
— Какого черта ты тут делаешь?
Бекки чуть не уронила аппарат и резко повернулась, чтобы увидеть молодую женщину на пороге, раздраженную, угрюмую и подозрительную.
— Прошу прощения, — сказала Бекки, — мисс Биван, я полагаю.
— Ты кто?
— Мисс Винтер. Ребекка Винтер. Ваша учительница.
— Что это ты делаешь с этой штукой? — спросила мисс Биван, хмуро косясь на стереоскоп.
— Я просто люблю стереографии. Знаю, я не должна была трогать, простите.
— Хм-м, — протянула мисс Биван и вошла в комнату. Она оглядела Бекки с ног до головы, а затем уселась в кресло у окна, томно откинувшись, с ленивым и недоверчивым любопытством рассматривая девушку.
Мисс Биван не блистала какой-то необыкновенной красотой, для этого она была слишком худа и угловата, слишком безвкусно наряжена, слишком груба голосом и манерами; однако за всем этим было нечто другое, трудноуловимое — какой-то намек на беззащитность, нежность под панцирем презрения; ее огромные глаза были добрыми, а двигалась она с кошачьей грацией.
— Что это еще за шутки с занятиями?
— Герр Штраус пригласил меня заниматься с вами немецким языком.
— Докажи.
Бекки широко раскрыла глаза от удивления:
— Вы разве не знали?
— Да кто угодно может сюда войти и начать болтать что ему вздумается. Может, ты наемный убийца. Может, у тебя пистолет в сумочке. Откуда мне знать?
— Ах, да нет же! У меня здесь книжки, смотрите. Разве он не сказал, что я приду?
— Может, и сказал.
Мисс Биван потянулась и снова расслабилась. «Не такая уж она и подозрительная, — подумала Бекки. — Просто скучает». Ей было около двадцати, и Бекки начала догадываться, что за отношения связывали мисс Биван с таинственным герром Штраусом. Сент-Джон-Вуд имел репутацию местечка, где богатые джентльмены селили своих содержанок, отдавая в их распоряжение целые дома.
— Что это тебя так смутило? — поинтересовалась мисс Биван.
— Ничего особенного. Я думаю, нам лучше начать заниматься. Вы когда-нибудь учили немецкий?
— Да погоди ты! Что это за парень, который стоял тут у ворот?
— В соломенной шляпе? Детектив. Он дал мне свою карточку.
Бекки протянула ее мисс Биван, хмуро закинувшей бумажку на бамбуковый столик позади себя.
— Детектив, — устало протянула она. — Какая чушь! Уж скорее репортер. Эй, а ты умеешь играть в хальму?
— Да, но…
— Или как насчет вот этой игры? Я получила ее в понедельник и еще ни разу не играла. Забыла, как называется…
Она вскочила и бросилась к шкафу, полному цветных картонных коробок с детскими настольными играми.
— Я играю в них с герром Штраусом по вечерам, — сказала девушка. — Как же она называется?
Она глядела на коробку прищурясь, как делают близорукие люди, стесняющиеся носить очки.
— Она называется «Лудо» или «Парчези», — ответила Бекки. — А разве нам не пора…
— Ты знаешь, как в это играть?
— Ну, мы можем прочитать инструкцию, но не лучше ли мне начать учить вас немецкому? В конце концов, именно за это мне платит герр Штраус.
— Сколько?
— Полкроны за час.
— Отлично! А я плачу в два раза больше, чтобы ты играла со мной в хальму. Начнем.
— Хорошо. Я сыграю с вами бесплатно, но учить немецкому тоже буду. У меня договор с герром Штраусом.
Мисс Биван скривилась и шлепнулась на диван. Затем она окинула Бекки оценивающим взглядом.
— Ты очень честная, да? — спросила она.
— Не знаю. У меня никогда не было поводов говорить неправду. А что?
— Рассказать тебе один секрет?
— Если хотите. Но ведь мы почти не знаем друг друга.
— Я тут вообще никого не знаю, — с горечью ответила мисс Биван. — Только повара, да мальчишку- рассыльного, да горничную, эту хитрую сучку, которой я бы не сказала даже, какое сегодня число, если бы сама его знала. Я тут чуть не спятила — сижу взаперти, как в курятнике. Я ведь даже не умею писать и читать…
— Это и есть ваш секрет?
— Только его часть. Принц должен был нанять тебя учить меня этому вместо немецкого.
— Принц? — удивилась Бекки. — Вы имеете в виду герра Штрауса? Это и есть остаток секрета?
— Часть остатка. Да ты и сама, наверно, догадалась, а?
— Моя мать догадалась. Принц чего, откуда?
— Принц Рудольф Рацкавийский. Держу пари, ты в жизни не слышала о Рацкавии.
От неожиданности у Бекки перехватило дыхание.
— Нет, я слышала. Но почему… то есть… я думала…
— Он в большой опасности. Не понимаю, почему он должен был довериться именно тебе. И зачем я все это тебе говорю? Ты же можешь оказаться социалисткой или даже хуже.
— А что плохого в социалистах? — поразилась Бекки.
— Терпеть их не могу., Я консерватор. И всегда им была.
