Кто это кричал? Ах да, этот дерзкий щенок Ветки Шалфея. Вот он завизжал опять. Кто-то прикрикнул на него. Сердце Тяжкого Бобра заколотилось: уж больно отчаянно вопил мальчишка!
Когда он вышел из вигвама, крикуна уже утихомирили. Тяжкий Бобр увидел, что несчастный анит-а уводит мальчика по тропе, ведущей к реке. Гнев закипел в его сердце. Сегодня же, покончив с Веткой Шалфея, он по-настоящему займется бердаче. Уже много лет он терпел омерзительное соседство мужчины в женском одеянии. Он подстрекал молодых людей к издевательствам над анит-а, объясняя им, что даже такой недостойный поступок, как насилие, позволителен по отношению к недочеловеку вроде Два Дыма.
Не успеет еще солнце зайти на западе, как Два Дыма уже будет изгнан из Племени — или даже выброшен с проломленным черепом на съедение койотам. К вечеру Племя навсегда очистится от этой скверны. Какая удача, что другой анит-а украл Волчью Котомку и дал таким образом Тяжкому Бобру великолепный повод расправиться с бердаче! Он жалел только, что ему не довелось сжечь на костре эту колдовскую дрянь, Танцуя и Напевая, чтобы показать Племени превосходство его Силы над волхвованиями анит-а.
Неудивительно, что бизоны ушли от них. Его Племя прогнило в самой сердцевине, как старое хлопковое дерево. В него необходимо вдохнуть новые силы, чтобы оно расцвело снова, будто молодое деревце весной.
Тяжкий Бобр пошел помочиться и по пути остановился у вигвама Ветки Шалфея. Ветер забросил зловещий тампон в кусты. Обсохшие червяки, присыпанные пылью, корчились в агонии.
Тяжкий Бобр довольно усмехнулся.
Белая Телка торопливо шагала по горному хребту. Боль в бедре не отпускала, да и старым легким такой темп был не под силу. Слишком уж приходилось спешить! Такую беготню ее старое тело едва могло выдержать.
Вслед за ней безо всякого напряжения двигались трое охотников. Их ровное дыхание было почти не слышно. Если бы снова стать молодой! Некогда она бегала быстрее ветра, несмотря на свои женские бедра и мускулы.
— Вон там! — крикнул Черный Ворон, вытянув руку. — Селение вон там. Где река прямо течет.
Белая Телка кивнула и свернула в сторону. Оглянувшись, она заметила, что на лице Голодного Быка отражается напряжение и тревога. Неужели он тоже почувствовал?..
— Времени мало осталось, — пробурчала она. — Бежим скорее.
— Мало времени? — переспросил Голодный Бык. Тревога искажала его красивые черты.
Она на мгновение приостановилась:
— Я чувствую в воздухе что-то недоброе. Дух неистовствует. Уже четыре дня. — Она заколебалась, не зная, стоит ли продолжать: — Послушай. Я не знаю, что за похлебка в бурдюке заварилась, но Видение приказывает торопиться. Что бы там ни стряслось, я должна справиться с этой бедой.
Мужчины переглянулись. Им становилось все больше не по себе.
Панический страх вцепился в желудок Голодного Быка. Это ощущение было ему знакомо — он чувствовал то же самое в те мгновения, когда знал, что сейчас бизоны развернутся и бросятся в атаку на охотников. Но теперь он боялся не зверей, а неведомой беды. Каждое уходящее мгновение казалось каплей крови, вытекающей в дорожную пыль. Тревога заставила его побежать быстрее, и он обогнал уже было Белую Телку, но та вцепилась ему в руку твердыми старческими когтями:
— Не вздумай сейчас удрать от меня, будто перепуганный теленок в бурю. То, что происходит, связано с Силой Духа. Понимаешь? Это мое дело.
Голодный Бык облизнул пересохшие губы. Сердце его бешено колотилось:
— Я должен бежать. Я чувствую. Я должен бежать!
Она впилась в его лицо властным взглядом:
— Обещай мне, что не наделаешь глупостей. Клянись своей душой. Это мое дело!
— Клянусь душой. — Он нервно сглотнул. — Я не люблю вмешиваться ни во что, связанное с Силой Духа. Но я должен бежать!
Она резко кивнула:
— Хорошо. Доверься мне. Помни: ты поклялся своей душой!
Белая Телка снова заставила работать свои старые ноги. Под ее мокасинами потрескивала сухая трава, как будто она шла по мелким косточкам.
Она пробормотала, не сбавляя шага:
— Хочется надеяться, что мы не придем слишком поздно.
В то же мгновение крик тоски и боли послышался в ее душе, пронзительный, будто острие дротика. Сморщившись от боли в бедре, она заставила измученное тело двигаться еще быстрее.
Маленький Танцор почти не ощущал своего тела, как это иногда бывало с ним в странных снах. Казалось, что все, случившееся этим утром, не настоящее — что оно недоступно осязанию, слуху и обонянию. Он как будто не принадлежал этому миру. Его жизнь текла, не соприкасаясь ни с солнечным светом, ни с землей под ногами. Если бы Два Дыма не сжимал его так сильно, можно было бы подумать, что его руки, обнимающие мальчика, лишь снятся ему. Слезы его высохли; от рыданий осталась только пустая боль между ребрами. Он превратился в скорлупу, внутри которой нет ничего — вроде зерновых оболочек, из которых бердаче вынимал семена трав.
— Мы должны принести ее домой, — хрипло прошептал Два Дыма.
Его голос доносился как будто издалека. Маленький Танцор даже не почувствовал, когда бердаче выпустил его из своих объятий — он пристальным взором смотрел в вечность. Два Дыма вынул обмякшее тело Ветки Шалфея из развилки хлопкового дерева и прислонил к толстому стволу, чтобы поудобнее взяться за выскальзывавшую из рук вялую плоть. Лицо его исказилось от боли, когда он уронил тело на свою больную ногу. Маленький Танцор этого даже не заметил. Бердаче согнул спину, пытаясь поудобнее пристроить неловкую ношу.
Мальчик оглянулся на ствол, покрытый ярко-красными пятнами крови. А сразу за ним он увидел черного волка. Животное стояло неподвижно в выжидательной позе, навострив чуткие уши. Ощущение Силы защекотало затылок Маленького Танцора. Его глаза встретились с глазами зверя, и их души на мгновение слились.
«Нет! Мне этого не нужно! Мама! Где ты?» Маленький Танцор отвел взгляд в сторону и зашагал вслед за бердаче. Два Дыма слегка постанывал каждый раз, как нагрузка приходилась на больную ногу. Прошли они не больше, чем три длинных броска дротика, но Два Дыма пошатывался от изнеможения, когда они добрались до окраины селения.
Внезапно бердаче зашатался и уронил свою ношу. Острая боль пронзила сердце Маленького Танцора. Ударившись о землю, тело матери издало глухой звук, будто туша убитого зверя, небрежно кинутая охотником. Рядом с телом упал наземь и Два Дыма.
Маленький Танцор стоял молча, не сводя глаз с тела матери. Два Дыма осторожно ощупывал больную ногу. На его разгоряченных щеках блестели мелкие капельки пота, будто крошечные льдинки. Влажные волосы липли ко лбу, а на спине пот расползался темным пятном по искусно выделанной шкуре платья. —
Ветка Шалфея! Умерла!
Затуманенное сознание ребенка не сразу узнало этот голос. Он неясно понимал, что люди сбежались со всех сторон и принялись глазеть. Напряжение нарастало в его опустошенной душе, тишину которой нарушало теперь испуганное перешептывание. Нараставший шум раздражал его, мешая сосредоточиться. Неужели они ничего не понимают? Неужели неспособны почувствовать боль и тоску?
— Итак, время пришло! Можете ли вы теперь сомневаться в моей Силе?
Тяжкий Бобр протолкался сквозь толпу и стал рядом с телом Ветки Шалфея. Он воздел руки к небу; его круглое полное лицо светилось радостью победы:
— Теперь уж никто не посмеет сомневаться в Силе моих Видений! Смотрите! Смотрите, люди! Видите, как мы очищаемся от скверны! Взгляните на небо: вы увидите, как ликует Вышняя Антилопа — ведь осквернительница ее детей справедливо наказана!
Маленький Танцор посмотрел на утреннее небо. Посмотрел и еще раз, повнимательнее, но ничего не увидел в воздушной пустоте, на которую указывал Тяжкий Бобр. В его животе заходили сильные спазмы;
