Фредди Меркьюри. Жизнь его словами

Нас и раньше вынуждали идти на компромиссы, но мы никогда не соглашались резать наши песни.

На самом деле я уже очень давно хотел сделать что-то такое вроде Bohemian Rhapsody. Не то чтобы я слишком раздумывал над этим во время записи предыдущих альбомов, но, когда мы подошли к четвертому альбому, я почувствовал, что готов это сделать.

На самом деле это были три песни, и я просто соединил их вместе. Я всегда хотел сделать что-нибудь оперное, что-то задающее настроение в самом начале, потом переходящее в роковую вещь, которая внезапно прерывает оперную часть — хитрый трюк — и затем возвращается к исходной теме. Честно говоря, я не очень силен в опере: знаю несколько произведений. Я хотел создать нечто в этом направлении, что, как мне казалось, было по силам Queen. Я не говорю, что это настоящая опера, ни в коем случае, это не сжатая версия «Волшебной флейты». Я не утверждал, что я поклонник оперы и что я разбираюсь в этом жанре, я просто хотел сделать оперу в рок-н-ролльном ключе. А почему бы и нет? Получилось настолько хорошо, насколько позволяли мои ограниченные возможности.

Мне нравится думать, что мы вышли из рок-н-ролла, зовите это как хотите, и что нас ничего не сдерживает. Все открыто, особенно сейчас, когда все стараются попробовать себя, осваивая новые территории. Как раз это мы и старались делать на протяжении многих лет. Никто не пытается экспериментировать с балетом. Это звучит шокирующе и экстремально, но я уверен, что придет время, когда это будет в порядке вещей. Именно это я и попробую сделать — не получится так не получится, попробую что-нибудь другое.

Над Rhapsody пришлось много думать, она появилась не из воздуха. Для некоторых песен просто необходим подобный помпезный стиль. Я работал как сумасшедший. Я очень хотел сделать такого рода песню. Я специально кое-что изучил. Хоть это и было несерьезно, псевдоопера, тем не менее я хотел, чтобы она стала по-настоящему композицией Queen. Мне очень нравятся оперные вещи. Мне хотелось создать потрясающие вокальные партии, потому что нас постоянно сравнивают с другими, что очень глупо. Если послушать оперную часть, станет очевидно, что здесь не может быть никакого сравнения, чего мы и добивались.

Хотите, чтобы я раскрыл несколько профессиональных секретов? Ладно. На самом деле это была колоссальная задача, поскольку композиция соединяла в себе три отдельные секции. Каждая требовала огромных усилий. Оперная секция в середине оказалась самой трудоемкой, потому что мы хотели воссоздать грандиозное оперное звучание силами всего троих поющих — Брайана, Роджера и меня. Это подразумевало многослойную запись и многое другое. Думаю, втроем мы создали эффект хора в 160–200 голосов.

Там нужно было сделать партию «No, no, no!» — такая эскалация; так вот, мы втроем делали это «No, no, no, no, no, no, no!» раз, наверное, сто пятьдесят. Тогда были только 16-дорожечные студии. Теперь есть и 24- и 36-дорожечные и даже больше. Для этой песни нам приходилось делать множество наложений с шестнадцатью дорожками, мы записывали и записывали один трек поверх другого, так что пленка становилась абсолютно прозрачной и больше уже просто не могла выдержать. Я думаю, она даже порвалась в двух местах.

Это была огромная работа. Я все это держал в голове и заставлял Роджера, Брайана и Джона играть такие партии, что они просто удивлялись: «Что это вообще такое?» Это были, например, такие куски: один аккорд и затем длиннющая пауза, и они все говорили: «Это же смешно!» Но я-то представлял, куда встанет каждый кусочек. На эту запись ушла уйма времени.

Я развею некоторые иллюзии. Это была всего лишь одна из песен, написанных мной для этого альбома, — просто часть моего песенного материала. Я почти отказался от этой песни еще в самом начале работы над ней, но потом она все-таки во что-то превратилась.

Тогда мы переживали очередной этап нашего развития. Думаю, время и удача были на нашей стороне. Это был период альбома Night At The Opera [1975], когда мы сочиняли как сумасшедшие. Была жажда работы — азарт, воодушевление, постоянная борьба, что было очень здорово. У нас было столько идей. Да, по правде говоря, мы немного перестарались с этим альбомом — впрочем, как и со многими другими. В определенных случаях мы всегда чувствуем, что заходим слишком далеко. Но с чем- то стоящим нестрашно и перестараться!

Многие критиковали Bohemian Rhapsody, но вы можете ее с чем-нибудь сравнить? Назовите мне хоть одну группу, которая сделала оперный сингл. Я никого не припоминаю. Но мы создали оперный сингл не потому, что этого до нас никто не делал, просто так получилось.

Rhapsody была целой эпохой, и она была очень своевременной. Было очень подходящее время для такой композиции. Честно говоря, если бы мы выпустили ее сегодня, не думаю, что она бы стала таким большим хитом. Я не скромничаю; тогда мы почувствовали необходимость сделать что- то такое возвышенное. Я просто думаю, что если бы эта вещь не была написана тогда, то сегодня я бы ее уже не смог написать, потому что чувствую сегодняшнюю атмосферу. Поэтому я пишу такие песни, как Body Language [1982]. Я не считаю, что Body Language ниже по достоинству, чем Rhapsody, если вы понимаете, что я имею в виду. Я думаю, обе эти вещи по-своему хороши.

Если кто-нибудь думает, что из-за огромного успеха Bohemian Rhapsody я вдруг вернусь к ней и выпущу римейк, то он сильно ошибается. Я не собираюсь этого делать ни при каких обстоятельствах. Необходимо каждый раз придумывать что-то новое, своевременное. Если у тебя не получается придумать чего-то нового, когда это нужно, лучше вообще об этом забыть. Нельзя жить прошлым, и я не могу жить одной Bohemian Rhapsody.

Мы сочиняем песни, а не синглы и альбомы. Мы лишь отбираем лучшие вещи из массы. И смотрим на них как на целое, чтобы альбом получился хорош целиком. В случае с Bohemian Rhapsody нам показалось, что это очень мощная вещь, и мы выпустили сингл. Но об этом было много споров. Кто-то предлагал подрезать ее, потому что на радио считали, что наш сингл должен укладываться в три минуты, но резать эту вещь бессмысленно — она просто не сработает. Мы хотели выпустить ее и показать, что такое сегодняшние Queen. Вот наш сингл, и скоро вы получите весь альбом!

Выбор сингла — всегда нелегкая задача. Ты никогда не скажешь с уверенностью, что какая-то песня станет стопроцентным хитом. Я бы сказал, что такие вещи, как Rhapsody, — достаточно большой риск, но это сработало. Мы начали задумываться о выпуске сингла в самый разгар работы над альбомом A Night At The Opera, Было несколько вариантов. Сначала мы подумывали о The Prophet's Song, но потом нам показалось, что Rhapsody — как раз то, что нужно.

С самого начала это было рискованно. Людям на радио она не нравилась изначально, потому что была слишком длинной, а звукозаписывающие компании говорили, что не смогут продать ее в таком виде. После того как я соединил три песни в одну, они хотели, чтобы я снова ее разрезал. Можете себе это представить? Радиостанции могли отказаться транслировать шестиминутный трек. Многие говорили: «Вы с ума сошли! Никто не будет это ставить в эфир. Вы услышите только первые несколько аккордов, а потом они уменьшат громкость и потихонечку ее вырубят». Нам приходилось много ругаться. EMI была в шоке… «Шестиминутный сингл! Да вы шутите!» Но все получилось, и я очень рад.

Было много разговоров о том, что ее нужно подрезать, чтобы она пошла в эфире, но мы были твердо уверены в том, что эта вещь станет хитом только в том виде, в каком она написана. Нас и раньше заставляли идти на компромиссы, но мы никогда не соглашались резать наши песни. Зачем делать то, что убьет песню? От нас хотели, чтобы мы сократили ее до трех минут, но я сказал: «Ни за что! Или она выйдет целиком, или не выйдет вообще! Либо все остается как есть, либо забудьте об этом!» Либо это будет наш провал, либо люди, услышав Rhapsody, пойдут и купят ее, и тогда она станет хитом. К счастью, она стала суперхитом.

Между нами существует единодушие. Иначе бы мы не победили. Мы приняли правильное решение в случае с Bohemian Rhapsody, но это совсем не означает, что мы всегда правы,