– Отдыхайте еще минут десять! Вас передвинули!
Джон пришел в ярость. Тем более, «Лилипуты» пользовались бешеным успехом. На самом деле лилипут в группе был один. Он делал вид, что играет на гитаре, а сам только бегал по сцене, прыгал и кувыркался. «Буйных лилипутов» зрители долго не отпускали и несколько раз вызывали на бис.
Через десять минут «Каменотесам» сказали, что им придется подождать еще минут пятнадцать. Потом еще… Гнев Джона наростал. Наконец, он обернулся к остальным:
– Всё!.. Пошли домой!..
И в тот же миг Льюис на сцене объявил:
– А теперь – «Ка-ме-но-те-сы»!!! Встречайте! Встречайте!
Ребята устремили на Джона умоляюще взгляды. И он повел себя как настоящий лидер.
– Ну мы им зададим… – сказал он мрачно, и «Куорримен» ринулись на сцену.
Играть они, конечно, не умели. Но тут произошло что-то необъяснимое. Весь страх и вся накопившаяся ярость вылились в уши зрителей, которые вряд ли узнали в том, что услышали, «Roll Over Beethoven». То, как ансамбль звучал на вчерашней репетиции, стороннему слушателю теперь показалось бы птичьим щебетанием.
Выкрикивая первый куплет, Джон порвал две струны и одновременно разбил в кровь пальцы. Колин, обалдев от того, что впервые сидит за настоящей ударной установкой, казалось, тоже стал настоящим барабанщиком, и уже несколько раз выхватывал из-за пояса запасные палочки, взамен сломанных. А после первого куплета вместо гитары Гриффита соло исполнил Пит Шоттон на своей стиральной доске…
Мистер Льюис схватился за голову и, стиснув зубы, отвернулся. Но когда кое-кто из зрителей, заткнув уши, начал протискиваться к выходу, он решил спасать доброе имя своего шоу.
Под его руководством на сцену выскочили пятеро служащих и, делая вид, что ничего особенного не происходит, осторожно попытались утащить музыкантов за кулисы. Но не тут-то было! «Каменотесы» вырывались и отпрыгивали.
Озлившись, служащие перестали церемониться и переглянувшись, взялись за дело всерьез.
Последним со сцены уносили Джона. Он отчаянно брыкался и кричал:
– Рок-н-ролл – это музыка будущего! Вы еще не доросли до нее! Болваны!
4
Ехидно прищурившись, Майкл спросил:
– Куда это ты так вырядился?
Пол, проигнорировав вопрос, выскользнул из дома. Никогда бы он не отправился на этот церковный праздник, тем более в Вултон, если бы не волшебное слово «рок-н-ролл».
– Пойдем, послушаешь, что это такое, – напирал его старый знакомый Айвен Воган, игравший нынче на однострунном басе в какой-то мифической группе с дурацким названием «Каменотесы». – Айда, посмотришь, как толпа на ушах будет стоять. А то бренчишь всякую ерунду слащавую…
Идти не хотелось. Пол прекрасно понимал, что на самом деле Вогану просто нужно, чтобы хоть кто-то из его старых друзей увидел, какой он теперь крутой. Но мальчиком Пол был мягким и никого не любил обижать. А потому, хотя и часа на полтора позже, чем обещал, он уселся на свой новенький трехскоростной велосипед «Ралли» и двинулся в путь.
«Ну что хорошего может играть местная шпана? – рассуждал он, крутя педали, время от времени стряхивая пылинки с новеньких супермодных брюк-дудочек и белого спортивного пиджачка. – Настоящая музыка делается в Америке. Элвис Пресли, Джерри Ли Льюис, Чак Берри, это – да!.. Ладно, в конце концов, хотя бы проветрюсь. На этих праздниках всегда полно девчонок… А я сегодня такой симпатичный…» В этом русле мысли его поскакали галопом, а сам он, с ускорением двигаясь в сторону церкви, перестал замечать все вокруг, погруженный в розовые грезы.
Мало-помалу мысли его приобретали опасный характер, тем паче, что бестелесные видения многих девочек как-то сами собой слились в его сознании в почти осязаемый образ мисс Мэйфилд. Сердчишко Пола постукивало, отдаваясь в висках, и он даже не заметил, что колотится оно уже как бы не само по себе, а в такт каким-то звукам снаружи.
А когда очнулся, грохот барабанов был уже громок и отчетлив.
Матримониальные грезы мигом вылетели из его головы. Он остановился, прислонил велосипед к оградке церковного двора, закрыл на замок противоугонную цепочку и дальше двинулся пешком.
Музыка, которую он слышал, граничила с какофонией. Гитары не были как следует настроены, бас ударял только в сильную долю, отчего, сливаясь с тактовым барабаном, звучал не как отдельный инструмент, а лишь добавлял силы грохоту. И еще был голос…
Казалось, певец совершенно не озабочен тем, понимают слушатели, о чем он поет или нет. Произношение было такое, словно он во время пения жует резинку. (Позднее оказалось, что так оно и есть.)
Но во всем этом была некая завораживающая энергетика. Пол понимал, что это – плохая музыка. Но с удивлением чувствовал, что она нравится ему. Она влекла его, как дудочка крысолова.
Теперь он уже почти бежал к церкви. И вот, достигнув ее, он своими глазами увидел виновников вышеописанного шума.
Музыкантов было шестеро. Все они были такими же школьниками, как и он сам. И первым Пол, конечно же, увидел Айвена. Выходит, это и есть его «Каменотесы». Что ж, Айвен не врал: кучка ребят под сценой действительно «стояла на ушах», дергаясь и прыгая в такт.
Но с Айвена и зрителей внимание Пола быстро переключилось на солиста.
Это был худощавый потный подросток в клетчатой рубашке, с маленькими круглыми очками на носу. Он не только кричал в микрофон, не только кривлялся, но в проигрышах, когда петь не надо было, к тому же еще и раздавал тумаки аккомпаниаторам. Он, конечно же, отдалялся при этом от микрофона, но все равно внизу были отчетливо слышны его выкрики и брань: «Играй четче, сволочь!» или «Ритм, ритм держи, бездарь ушастая!..»
«Между тем, сам он гитарой владеет не слишком-то, – отметил Пол. – Во всяком случае, когда он, распоряжаясь, не играет, общее звучание становится немножко почище…» А когда, вместо гитары очкарик сделал небольшой проигрыш на губной гармошке (и сделал его действительно неплохо) музыка стала почти приятной.
Но вот подоспел очередной куплет, и певец вплотную прижал губы к сеточке микрофона:
Пол оторопел. Он уже второй день для своей новой мелодии пытался сочинить именно эти слова! Как раз про «тетеньку учителя». Правда, Пол хотел от нее несколько большего, нежели «денег на пивко», но общая идея скоротечности жизни и необходимости взять от нее все – была абсолютно та же. Он даже ревниво подумал, не преподает ли мисс Мэйфилд и в «Куорри Бенк Скул», но тут же эту мысль отбросил… Два дня этот текст кусочками крутился у него в голове, но все никак не складывался во что-то членораздельное, а этот тип преспокойно поет его!
Пол стал пробираться поближе к сцене.
– Куда прешь, олень?! – крикнул кто-то ему в ухо, пихнув в бок, хотя эпитет этот, судя по эмблеме, больше подходил бы как раз ученику «Куорри Бенк скул». Пол даже не оглянулся.
Никогда раньше не приходило ему в голову пойти на танцы. Во-первых, он был слишком хорошо воспитан для этого. Во-вторых, раньше он стеснялся. Потом осознал, что танцевать не умеет и боялся стать посмешищем. А в последнее время он нередко представлял себя на танцах, но не танцующим, а играющим… И даже в этом парень из «Куорримен» перещеголял его. Ведь вот он – стоит на сцене и поет, а люди внизу – танцуют… Пол же мог только мечтать оказаться на месте этого очкарика.
Он подобрался вплотную к сцене и стоял, глядя на музыкантов широко открытыми глазами. Теперь он уже жалел, что не подошел к самому началу праздника.
Песня закончилась, народ внизу захлопал и засвистел. По эстрадной традиции певец должен был сейчас раскланяться и поблагодарить публику за аплодисменты. Вместо этого очкарик, повернувшись ко всем спиной, достал из-за колонки початую бутылку пива и как следует к ней приложился.
