маленьким божеством. А значит, мы противопоставили себя Ему. Стали чем-то вроде дьявола. Бог – это Вселенная. И Вселенная боролась с нами. Даже когда двое становятся едины без мысли о Боге, они сеют смерть или гибнут сами. Как Ромео и Джульетта. Как Стью.
– Почему же мы выжили?
– Потому что мы были сильны… Потому что мы пели о любви… А вспомни, что творилось вокруг?! И ты уверен, что мы выжили?
– Отчего же с нами не пытаются расправится сейчас?
– Оттого, что, расставшись, мы стали просто людьми. Просто музыкантами…
Они помолчали немного. Только шелест и пощелкивания в трубке заставляли почувствовать, что тысячи километров разделяют их сейчас.
– Мне кажется, мы сошли с ума, – прервал молчание Джон. – Но мне кажется, все, что ты говоришь – верно. Выходит, если бы мы все это понимали, все было бы совсем по-другому. И калеки действительно исцелялись бы, прикоснувшись к нам, и мы смогли бы изменить мир к лучшему?..
– Да. Разве ты сам не понял еще, что главное – не то, что ты делаешь, и не то, что тебя окружает, а то, как ты к этому относишься?
– Пол… Ты готов начать все с начала?
– Да, Джон. Я слишком долго жил в маленьком уютном гнездышке.
– Но ведь тебя это вполне устраивало.
– Мне было хорошо. Но
– А у нас получится? – спросил Джон так по-детски, что на другой стороне планеты Пол засмеялся.
– Это звучит так же глупо, как если бы Иисус Христос спросил у святого Петра: «Пит, я тут собрался походить по воде аки по суху. Как думаешь, у меня получится?»
Джон засмеялся тоже. Потом спросил:
– А Джордж и Ринго?
– Джордж давно уже пришел к этому. А Ринго… – в голосе Пола послышалась нежность. – С нашей маленькой помощью…
– Он станет всем, чем угодно, – закончил за него Джон.
– Я хотел сказать именно это. Всё уже давно ждет нас, Джон.
Внезапно Джон почувствовал, что по его щекам текут слезы.
– Пол… – начал он, но голос сорвался, и он, проглотив комок в горле, повторил тверже: – Пол. Я люблю тебя… Кстати, – продолжил он, сменив тон на обыденный. – Вообще-то твой «Band On The Run»[162] – вполне сносная штука, парень…
– Почти, как твой «Imagine»[163]…
– Пол, прости меня. Аллен Клейн действительно оказался редкостной скотиной.
– Не будь дураком, Джон. Я со своей жадностью виноват не меньше.
– Это факт, – заявил Джон. – О'кей. Будем считать, что с прошлым мы разобрались. Итак, я возвращаюсь. Завтра я начну сворачивать дела в Нью-Йорке. Я же не могу бросить все сразу.
– Не спеши. Мы ждали друг друга десять лет, и несколько дней ничего не решат. А впереди – целая вечность.
– Целая вечность, – подтвердил Джон. – Что ж. Привет ребятам.
– Привет Йоко.
– Ты это серьезно?
– Конечно. Она должна быть с нами. Жаль, что я только сейчас смог признать это. И если ее не будет, значит Брайан погиб зря.
– Хорошо. Мы прилетим вместе. Только, пожалуйста, придержи язык, не болтай обо всем этом журналистам. Они нас достанут.
– Когда же ты все-таки перестанешь быть самовлюбленным ослом и считать себя самым умным? – деланно вздохнув, сказал, Пол. – Ладно. Ждем тебя.
Никогда еще Джона не видели таким счастливым, как в этот день – восьмого декабря тысяча девятьсот восьмидесятого года.
Они позавтракали вместе – Джон, Йоко и Шон. Он решил пока что не говорить жене о своем разговоре с Полом. И день покатился своим обычным маршрутом. Йоко отправилась в бюро, а он занялся материалами для новой пластинки. Вполне возможно, что какие-то из этих песен станут песнями «Битлз»…
В конце дня супруги покинули Дакота-билдинг: в студии «Хит Фэктори» их ждали музыканты, приглашенные на вечернюю запись. Выйдя из дома, они на минуту остановились, окруженные желающими получить автограф на обложку «Двойной фантазии».
Среди прочих Джон заметил и болезненного вида коренастого молодого человека лет двадцати пяти с лицом испуганного ребенка в роговых очках.
– Мистер Леннон, – попросил тот, подсовывая альбом, – пожалуйста, напишите здесь: «Я отпускаю тебя, Марк. Будь собой. Джон Леннон».
– Это слишком сложно для меня, – бросил Джон и просто расписался.
Парень казался разочарованным, но Джону было не до него.
– Что он тебе сказал? – спросила Йоко, когда они двинулись дальше.
– Ничего… Я не понял.
– Мне показалось, он ждал от тебя чего-то большего, чем подпись.
– Все они ждут чего-то большего.
Возле машины они наткнулись на сидящего прямо на асфальте нищего старика. Джон остановился и, пока Йоко усаживалась в автомобиль, покопавшись в кармане, кинул в шляпу доллар. Старик поднял заросшее седой щетиной лицо, странно улыбнулся и сказал:
– Первый.
– Дай Бог, не последний, – усмехнулся Джон, а потом, выудив из кармана десятидолларовую бумажку, бросил и ее.
Уже мчась в машине по автостраде, он подумал: «Где я мог его видеть? Или он на кого-то похож?» И вдруг ему показалось, что чем-то неуловимым этот старик напомнил ему Стюарта. Наверное, если бы тот дожил лет до восмидесяти, он выглядел бы примерно так же…
– Если вечером этот нищий будет сидеть в том же месте, – обернулся Джон к Йоко, – обязательно напомни мне, что я хотел с ним поговорить.
Йоко молча кивнула, а он переключился на мысли о своей предстоящей поездке в Лондон. Еще месяц назад он сказал журналисту:
Теперь он не думал так.
Черные ангелы, кружа над Марком Чепменом, смеялись над ним:
«Ну что, Марк? Ты оказался не нужным ему? Что же ты будешь делать теперь? Не знаешь? А нам кажется, что знаешь…»
– Отстаньте! – прикрикнул на них Марк.
Стоявший рядом с ним рыжий мужчина, с фотокамерой на шее и с «Двойной фантазией» в руках, обернулся:
– Вы что-то сказали? – спросил он.
– Да, – нашелся Марк. – Я хотел спросить: «Что, не получил автографа? Он не заметил тебя?»
– Не говорите, – развел руками рыжий. – Звезды… Обижаться на них бессмысленно.
– Ты будешь ждать его? – спросил Марк, стараясь не обращать внимания на возню над головой, отчего его вечные собеседники стали полупрозрачными.
– Нет, – ответил рыжий. – Как-нибудь потом. Меня зовут Пол Горешь, – он дружелюбно протянул Марку
