порядке.
Уил часто дышал, и его правая рука сжимала рукоятку ножа в ножнах. Лайра ничего не сказала, а Пантелеймон сидел очень тихо.
– Когда ты узнал, что должен отправиться на поиски отца? – наконец нарушила молчание Лайра.
– Давно, – ответил Уил. – Я воображал, что он находиться в заточении, а я помогаю ему бежать. Я долго играл в это сам с собой. Или он попал на необитаемый остров, а я забираю его оттуда на паруснике и мы возвращаемся домой. И он знает все, особенно как вылечить мою мать. Ей становится лучше и он заботиться о ней и мне и я могу просто ходить в школу, иметь друзей и у меня есть и отец и мать. Моя мать иногда говорила, что я должен занять место отца. Она так говорила, чтобы подбодрить меня. Я не знал, что это значит, но звучало это значительно.
– У тебя не было друзей?
– Как у меня могли быть друзья? – озадачено ответил Уил. Друзья… они ходят к тебе в гости, знают твоих родителей… Иногда кто-нибудь приглашал меня в гости и я ходил или не ходил, но никогда не приглашал в ответ. Так что у меня никогда не было друзей. Я бы хотел… У меня была кошка, – добавил он. – Надеюсь, с ней сейчас все в порядке и о ней кто-нибудь заботиться.
– А что насчет того человека, которого ты убил, – спросила Лайра с замиранием сердца. – Кто это был?
– Не знаю. Даже если я и убил его, мне плевать. Он заслужил это. Их было двое. Они все время приходили к нам домой и докучали матери так, что она снова стала бояться, еще хуже, чем раньше. Они хотели все знать о моем отце и не оставляли ее в покое. Я не уверен, что они были из полиции или откуда- нибудь в этом роде. Сначала я было подумал, что они из какой-нибудь банды и думают, может быть, что мой отец ограбил банк и спрятал деньги. Но им не нужны были деньги, им были нужны бумаги. Им нужны были письма моего отца. Однажды они вломились в дом, и я понял, что для моей матери будет безопаснее в каком-нибудь другом месте. Понимаешь, я не мог обратиться в полицию за помощью, потому, что они забрали бы мать. Я не знал, что делать.
В конце концов, я обратился к старушке, которая когда-то учила меня играть на пианино. Это был единственный человек, к которому я мог пойти. Я спросил ее, не может ли моя мать побыть у нее и привез ее к ней. Я думаю, она позаботиться о ней. Затем я вернулся домой, чтобы найти письма, так как я догадывался, где она их хранила и нашел их. Но и эти люди пришли за ними и снова ворвались в дом. Бала ночь или раннее утро. Я прятался на лестнице наверху, а Мокси, моя кошка, вышла из спальни. Ни я, ни тот человек не видели ее, и когда я толкнул его, он споткнулся о кошку и полетел вниз по лестнице…
И я убежал. Вот как было дело. Так что я не убивал его, но если бы и убил, расстраиваться не стал бы. Я убежал и отправился в Оксфорд и нашел то окно. И нашел его только потому, что остановился посмотреть на кошку, которая первой нашла окно. Если бы я ее не увидел… Если бы Мокси не вышла из спальни, то…
– Да, – подхватила Лайра, – так случилось. И мы с Паном только сейчас думали о том, что бы произошло, если бы я не спряталась тогда в шкафу в Комнате Отдыха в Джордане и не увидела, как Мастер сыпет яд в вино? Всего этого тоже бы не произошло.
Они молча сидели на покрытом мхом камне, под лучами солнца, пробивающимися сквозь старые ели и думали, как причудливо, порой невероятно складывались обстоятельства, приведшие их сюда. Все могло в любой момент пойти не так. Возможно в другом мире, другой Уил не увидел бы окно на Сандерленд-авеню и продолжал бы скитаться, пока его не поймали бы. А в другом мире другой Пантелеймон убедил бы другую Лайру не оставаться в Особой комнате и другой лорд Азраил был бы отравлен и другой Роджер уцелел бы и играл бы себе с Лайрой на крышах и аллеях другого Оксфорда.
Вскоре Уил достаточно отдохнул, чтобы двигаться дальше и они пошли вместе в тишине величавого леса.
Они все шли и шли, то отдыхая, то пускаясь в путь, то снова отдыхая, а деревья стали тоньше и местность становилась все более каменистой. Лайра сверилась с алетиометром: вы идете верной дорогой сказал он. В полдень они пришли в деревню, не потревоженную Спектрами. Козы паслись на склоне холма, роща лимонных деревьев затеняла каменистую землю. Играющие в горном потоке дети закричали и побежали к матерям при виде девочки в лохмотьях, мальчика с бледным лицом и суровым взглядом в окровавленной рубахе и элегантной борзой, вышагивающей рядом с ними.
Взрослые смотрели настороженно, но согласились продать хлеба, сыра и фруктов за одну золотую монету Лайры. Ведьмы остались в стороне от дороги, но дети знали, что при малейшей опасности они появятся здесь в мгновение ока. После очередного раунда переговоров, Лайра купила у одной старухи два бурдюка из козьей кожи и превосходную льняную рубаху. Уил с удовольствием сменил свою грязную рубашку, искупался в ледяном потоке и растянулся на жарко солнышке обсыхать.
Посвежевшие, они двинулись дальше. Местность становилась все более суровой и теперь им приходилось искать тень не под раскидистыми деревьями, а под скалами, а почва под ногами была такой горячей, что жгла сквозь подошвы. Солнце било в глаза. Чем выше они забирались, тем медленнее они шли. Когда солнце коснулось склона гор, перед ними внизу открылась небольшая долина, и они решили, что дальше не пойдут.
Они спустились вниз по склону, несколько раз чуть не свалившись, а затем им пришлось продираться через заросли диких рододендронов, чьи темные листья и пурпурные цветы были усеяны пчелами. В вечерней тени они вышли на дикий луг, окаймлявший горный поток. Трава была по колено и была усеяна васильками, горечавкой и лапчаткой.
Уил жадно напился из реки и лег на траву. Он не мог ни бодрствовать, ни спать. Голова его кружилась, вокруг мерещились странные видения, а в руке пульсировала боль.
И, что хуже, она снова начала кровоточить.
Когда Серафина осмотрела ее, она положила на рану еще листьев и еще крепче затянула шелк, но на этот раз на ее лице отразилось беспокойство. Уил не хотел спрашивать ее, в чем дело. Для него и так было ясно, что заклинание не подействовало, и он видел, что она тоже это знает.
С наступлением темноты он услышал, как Лайра располагается неподалеку и вскоре услышал тихое посапывание. Ее демон в форме кота дремал, поджав лапы, всего в футе или двух от него, и Уил шепнул, «Пантелеймон?»
Демон открыл глаза. Лайра не шевелилась. Пантелеймон откликнулся:
– Что?
– Пан, я умираю?
– Ведьмы не дадут тебе умереть. И Лайра тоже.
– Но заклинание не сработало. Я по-прежнему теряю кровь. Не так и много ее осталось. И рана снова открылась и кровь не останавливается. Я боюсь….
– Лайра о тебе другого мнения.
– Какого?
– Она считает, что ты самый храбрый боец, котрого она когда-либо видела, такой же храбрый, как Йорек Барнинсон.
– Тогда лучше мне не показывать, что я боюсь, – сказал Уил. Он помолчал с минуту и добавил, – А я считаю, что Лайра храбрее меня. Я считаю, что она самый лучший друг, который у меня был.
– Она так же думает о тебе, – прошептал демон.
Чуть погодя, Уил закрыл глаза.
Лайра лежала неподвижно, но ее широко открытые глаза смотрели в темноту, а ее сердце сильно колотилось.
Когда Уил пришел в себя в следующий раз, было совсем темно. Его рука болела сильнее прежнего. Он осторожно приподнялся и увидел костер, горевший неподалеку, на котором Лайра пыталась поджарить на заостренной палочке хлеб. Кроме того, там же на вертеле жарилась пара птичек. Когда Уил подошел присесть к огню, с неба спустилась Серафина Пеккала
– Уил, – сказала она, – прими эти листья до еды.
Она дала ему пригоршню мягких, горьких на вкус листьев, похожих на листья шалфея, и он, молча прожевав, заставил себя проглотит их. Они вязали рот, но он почувствовал, что взбодрился и немного согрелся. Настроение у него улучшилось.
