напоминал клуб: одна комната была завалена книгами и газетами, несколько человек сидели там и читали; в другой комнатушке разыгрывались три партии в шахматы, и сгрудившиеся вокруг столов люди шепотом обсуждали перипетии поединков; в следующем помещении бородатый человек объяснял группе студентов преимущества анархизма, хотя, казалось, его мало кто слушал.
Билл постучался в дверь, из-под которой выбивалась тоненькая полоска света, и из комнаты донесся голос:
— Да? Immer herein! [4]
Билл вошел. В комнате было накурено и душно, лампа стояла на стопке книг, бумаг и журналов, которыми был завален не только стол, но и пол вокруг истертого ковра. За столом сидел человек, к которому и пришел Билл, а напротив него — некто Малыш Мендел. Билл замер на месте с широко открытыми глазами и машинально сдернул с головы кепку, потому как Малыш Мендел был не кем иным, как известным главарем еврейских банд в Сохо. Власть в районе делили между собой евреи, ирландцы и итальянцы, и Мендел слыл настоящим королем. Ему шел четвертый десяток, он был высок, с озорными глазами и заметной лысиной, одет с иголочки. Поговаривали, будто он голыми руками убил двух человек и организовал ограбление банка на Веллингтон-стрит; об этом знали даже в полиции. Но он был слишком умен, чтобы попасться им в лапы. Как-то Мендел заявил, что в грядущем веке отойдет от дел, уедет в Брайтон и там, богатый и всеми уважаемый, попытается добиться места в парламенте. А поскольку он был Малышом Менделом и говорил это абсолютно серьезно, никто и не подумал усомниться в его намерениях.
И конечно, авторитет мистера Голдберга в глазах Билла не мог не возрасти, когда он увидел, что в гости к нему пожаловал такой великий человек.
Мистер Голдберг помахал в воздухе своей сигарой.
— Мой друг, Билл Гудвин, — представил он его. — Мы почти закончили, Билл.
— Здравствуй, — сказал Малыш Мендел, и Билл робко шагнул вперед, чтобы пожать ему руку. — Ты откуда будешь, Билл?
— Из Ламбета, мистер Мендел, — сиплым голосом ответил он.
— Дэн сказал, что ты неплохой малый. Может, как-нибудь встретимся, потолкуем? Что ж, старина, мне пора, — сказал он Голдбергу, вставая со стула. — Весьма интересные вещи ты мне рассказал. Думаю, в этом что-то есть. Всего доброго, Билл.
Парень с благоговением посмотрел ему вслед.
Голдберг рассмеялся, и Билл повернул голову. Человек за столом был моложе Малыша Мендела — вот и все, что Билл знал о нем. Голдберг был для него загадкой, в нем он чувствовал что-то дьявольское. Парень не удивился бы, увидев у него рога, копыта и длинный хвост; даже от его сигары несло серой. В один прекрасный день Голдберг появился в полицейском участке, где Билл находился за разбитое окно и украденные серебряные вещицы. Парень видел этого человека первый раз в жизни, но слова его звучали так убедительно, что вскоре он и сам стал припоминать, как в день ограбления помогал Голдбергу организовать пикник для еврейских сирот на пустоши Хэмпстед.
— Я принес ее, мистер Голдберг, — сказал он, положив кожаную сумку на стол. — И это тоже. — Рядом он бросил потрепанную записную книжку.
— Отлично, — ответил Голдберг. — Садись. Ты их считал?
— Конечно, нет. — Казалось, Билла оскорбила сама мысль об этом. — Я их не трогал. Только отдал Лайаму его долю.
Голдберг расчистил место на столе, сдвинув рукой все, что на нем находилось, в сторону, и высыпал содержимое сумки. Там оказались золотые соверены, серебро и пачки банкнот. Он быстро пересчитал их.
— Триста тридцать. Двадцать — тебе, десять — на расходы мне, итого остается триста. А теперь слушай. Знаешь еврейский приют на Леман-стрит?
— Тот, что у доков?
— Именно. Отнесешь деньги туда и передашь управляющему. Скажешь, это от жертвователя, пожелавшего остаться неизвестным. Если он начнет задавать вопросы, просто спроси, будет он их брать или нет.
— Хорошо, мистер Голдберг. А зачем книжка? Я пытался разобрать, что там написано, но ничего не понял. Видимо, почерк скверный.
— Видимо, Билл. Теперь слушай: за дверью тебя ждет меламед [5], мистер Кипнис. Возьми свой учебник, вон там, на стуле возле окна.
Билл взял маленькую книгу в матерчатом переплете, на которую указал Голдберг, поблагодарил его и вышел из комнаты. А Голдберг закурил сигару, положил ноги на стол и, устроившись поудобнее, начал изучать записную книжку.
Меламед, учитель идиша, был не столь образован, как раввин. Простой ремесленник, он вбивал основы языка в головы непослушных мальчишек. Однако Билла он обучал не идишу — парень учился читать по-английски, так как был неграмотен и, будучи евреем, стыдился этого.
Долгое время Билл не знал, что он еврей. Он вообще не знал, кто он и откуда. Вырос среди ирландских семей в Ламбете, в школу не ходил, слонялся по улице и научился лишь драться и обманывать. Когда ему исполнилось тринадцать, жизнь круто переменилась — его взял помогать по хозяйству Рейбен Леви, портной с Уолнат-Три-уок. Билл влюбился в его дочь Ребекку, скорее даже не в нее, а в богатую, сытую и красивую жизнь семьи портного со всеми ее обычаями и традициями. Ему нравилось так жить, он хотел роскоши и всеми силами старался приобщиться к ней.
Всем было ясно, что Билл еврей. Он совсем не был похож на ирландца. Билл слышал, что для того, чтобы стать настоящим евреем, нужно совершить целый обряд, но сначала надо научиться читать и писать. Все евреи, которых он встречал, обладали одной общей чертой — они были хорошо образованны. Старый Рейбен Леви чуть что — сразу бросал работу и начинал упоенно спорить, делясь умными мыслями по поводу политики, религии, литературы, юриспруденции или чего-нибудь еще; и остальные евреи тоже спорили — простые работяги говорили, как царь Соломон. Малыш Мендел, должно быть, долго учился, думал Билл, уж по крайней мере грамоту знал. Поэтому и стал тем, кем стал.
Билл скрывал свое желание учиться до того, как познакомился с Голдбергом. Тот нашел старого бедного меламеда, мистера Кипниса, чьи нервы уже изрядно потрепали маленькие дети, и познакомил с ним Билла; и теперь парень занимался, как одержимый, уча азбуку и царапая буквы на грифельной доске, пока мистер Кипнис тайком отпивал из своей фляжки.
А в соседней комнате Дэн Голдберг бросил записную книжку в ящик, налил себе стакан бренди и достал свои записи, касающиеся очень необычного дела мистера Пэрриша: судебного процесса, в который была вовлечена женщина по фамилии Локхарт.
Глава пятая
Учебная стрельба
На следующее утро у Салли была назначена встреча с тремя клиентами, кроме того, ей надо было написать несколько писем, поэтому к своему поверенному она выбралась лишь днем.
Похоже, он был удивлен, увидев ее.
— У меня нет новостей, — сказал он. — Слушание дела назначено, как вы знаете, на четырнадцатое число следующего месяца — довольно скоро, но, может, это и к лучшему?
— Как к лучшему, мистер Эдкок? У нас совсем не остается времени!
— Времени на что? — Он развел руками. Она с трудом сдерживала негодование.
— Вы хотите сказать, что не намерены ничего делать? Господи боже мой, да что же…
— Наша позиция — Пэрриш ошибается, и никакого брака не было, — перебил Салли мистер Эдкок. — Это главное. Я уже обдумал ответы на все возможные вопросы в зале суда, если хотите, можем еще раз по ним пройтись, но, должен заметить, в три часа у меня еще один клиент…
— Мистер Эдкок, я видела метрическую книгу в Портсмуте. Ее подделали.
— Что?
Он внимательно выслушал все, что она ему рассказала. Нахмурился, поджал губы и в задумчивости постучал кончиками пальцев по столу.
— Сама книга была в порядке? Не показалось ли вам, что там вставлена лишняя страница, одна страница заменена другой или что-нибудь в этом роде?
