ни находились и что бы мы ни делали, был кто-то, кто был ещё более болен и отвратителен, чем мы сами.
Но, в отличие от нас, Оззи имел сдержанность, предел, совесть и тормоз. И эта сдержанность воплощалась в форму невзрачной, полной, низенькой англичанки, от одного только имени которой дрожали губы и подкашивались колени: Шерон Осборн, трудяга и педант, как никто другой из всех, кого мы когда- либо встречали, женщина, присутствие которой могло мгновенно возвратить нас назад к нашему забытому детскому страху перед авторитетом.
После Флориды Шерон присоединился к туру, чтобы восстановить порядок. Внезапно Оззи превратился в идеального мужа. Он ел свои овощи, держал её за руку и ложился спать сразу после каждого выступления, без всякой дури в носу и мочи во рту. Но одного Оззи ей было мало. Шерон хотела, чтобы и мы вели себя подобным образом. Когда она вошла в нашу раздевалку и обнаружила там девчонку на четвереньках и четверых нас, стоящих со спущенными штанами и с выражением 'виноватых маленьким мальчиком' на наших лицах, она издала указ. Она больше не позволяла нам принимать наркотики, приглашать девочек за кулисы или развлекаться любым другим способом вплоть до настольных игр. Чтобы удостовериться, что её правила выполняются, она исключила алкоголь из нашего рациона и назначила себя единственным хранителем и распространителем пропусков за сцену. Мы настолько расстроились, что нам пришлось заставить компанию по производству мерчендайза, которая путешествовала вместе с нами, сделать новую футболку. Спереди футболки было изображено улыбающееся лицо, пронизанное кровавыми отверстиями от пуль. На спине был круг с колонкой, содержащей слова: 'секс, веселье, выпивка, вечеринки, киски, героин, мотоциклы'. Круг перечёркивала жирная красная черта, а ниже было написано 'Безрадостный Тур: '83-'84' ('No Fun Tour: '83-'84'). Мы раздали майки всем, включая Оззи.
В конце концов, я был вынужден приползти к Шерон на четвереньках с мольбой, 'Мне действительно необходимо перепихнуться. Иначе, я сойду с ума'.
'Нет, ты не можешь, Никки', — сказала она твердо. 'Ты подцепишь какую-нибудь заразу'.
'Мне плевать на болезни', — кричал я. 'Я сделаю прививку. Мне просто нужно трахнуться'.
'Хорошо', — смягчилась она. 'Но только один раз'.
'Спасибо, Мамочка'.
Она отвела меня за руку к заграждению, где толпились фанатки, и спросила, 'Ну, какую ты хочешь?', будто я был маленьким ребенком, выбирающим конфеты.
'Можно, я возьму вон ту в красном?'.
Той же самой ночью Кармин Эппис покинул тур. Он играл с «Vanilla Fudge», «Cactus» и Родом Стюартом и, в какой-то степени, был звездой со своими собственными амбициями, он даже продавал свои собственные футболки. С нетипичным великодушием Шерон предоставила ему разрешение. Но когда фанатам вернули футболки, которые они отдали на подпись Кармину, на всех них спереди зияла огромная дыра: Шерон и Оззи вырезали лицо Кармина из всех его футболок. Это обернулось настоящей войной, которая закончилась уходом Кармина и возвращением в группу Томми Олдриджа (Tommy Aldridge), который занял место за ударной установкой.
Всякий раз, когда Шерон оставляла тур, Оззи возвращался к полному разложению. В Нэшвилле он по всем стенам ванной Томми размазал дерьмо. В Мемфисе они с Винсом украли автомобиль с ключами, висевшими в замке зажигания, терроризировали пешеходов на Бил Стрит, а затем расколотили его, выбив стёкла и распоров обивку. Несколько дней спустя, случилось так, что мы приехали в Новый Орлеан на вторую ночь Марди Гра[32]. Весь город стоял на ушах. Томми, Джейк И. Ли и я ввязались в поножовщину в баре на Бурбон Стрит, в то время как Винс и Оззи совершали поход по стрип-клубам. Когда все мы возвратились в отель, пьяные и перемазанные кровью, Мамочка уже ждала нас: Шерон прилетела в город, и она снова запретила нам болтаться с Оззи.
Иногда, когда Шерон уезжала, Оззи был сломлен, словно ребёнок, потерявший свою мать. В Италии он купил резиновую надувную куклу, пририсовал ей усы Гитлера и держал её в задней комнате нашего автобуса. На пути в Милан он всю дорогу разговаривал с ней, будто она была его единственным другом. Он рассказал кукле, что существует некий заговор, все настроены против него и разработали план с целью убить его. Когда он вышел на сцену той ночью, на нём были гестаповские сапоги, шорты, лифчик и белый парик. Поначалу казалось, что он в полном порядке, но после нескольких песен, он быстро изменился и начал плакать. 'Я — не животное', — рыдал он в микрофон. 'Я — не наркоман'. Затем он попросил прощения у публики и ушёл за кулисы.
Той ночью в гостиничном номере, который делили Мик и я, он спросил, может ли он воспользоваться нашим телефоном. Он снял трубку и сказал, 'Англию, пожалуйста'.
Я выхватил трубку у него из рук и повесил её на место. 'Чувак, ты не можешь звонить в Англию. У меня нет таких денег'.
Тогда он перевёл оплату звонка на отвечающего абонента. Шерон приняла звонок. 'Я просто звоню, чтобы сказать тебе, что я хочу развода', — сказал Оззи так трезво и серьезно, как только мог.
'Заткнись и ложись спать', — резко ответила она, ибо даже не представляла себе жизни без него.
По каким-то причинам у нашего менеджера тура возникла блестящая идея поселить невыносимого меня и тихого Мика Марса в одну комнату: мы были похожи на «Странную Парочку» («The Odd Couple» — фильм-комедия 1968 года). Как-то, когда он бренчал на гитаре и мешал мне писать песню, я взял свою гитару и вышел в коридор, где разбил ею все фонари. Затем я возвратился в комнату, волоча за собой свой сломанный инструмент, и спросил Мика, 'Скажи, я могу позаимствовать твою гитару?' Мы регулярно вступали в драки, обычно потому, что я устраивал в нашей комнате вечеринки или приводил туда девочек. После того, как я вырвал у него клок волос, когда он не позволил мне взять его гитару, мне, наконец, предоставили отдельную комнату. Это, тем не менее, не помогло Мику обрести мир и покой, потому что чуть позже, одна из постоялиц гостиницы вызвала полицию после того, как она увидела, как Томми пронесся голым вниз по направлению к холлу, а полицейские вместо него случайно арестовали Мика.
Мы совершали турне с Оззи, то выходя из него, то примыкая снова, в течение более чем года, беря отгулы для того, чтобы играть сольные концерты и выступление с «Saxon». Тем временем, мы получили наши первые золотые и платиновые диски, нас впервые начали крутить по радио, а меня начали узнавать на улицах не только в Лос-Анджелесе. Все менялось так быстро, и, в результате, все наши личные связи тоже начали ломаться. В день, когда закончился тур, автобус высадил меня перед домом, где жили я и Лита. Я десять минут стоял снаружи с чемоданом в руке, раздумывая, войти мне или нет. Когда я всё-таки вошёл, я обнял её, не говоря ни слова. Я просто стоял, как истукан. Я не знал, что мне теперь делать. Что- то выключилось во мне за время тура, и я понятия не имел, как это вернуть.
Когда, спустя несколько дней, Лита уехала в свой собственный тур, я вздохнул с облегчением. Я был не в состоянии продолжать отношения с нею, особенно, когда оба мы были в постоянных разъездах, и я понятия не имел, как общаться с женщиной, к которой я был уже равнодушен. Ко времени, когда она возвратилась, я уже договорился переехать через улицу и жить у Роббина Кросби. В день, когда я переехал к нему, жизнь снова возвратила меня к полной нищете и безнравственности. У него была только одна кровать, и он был достаточно любезен, чтобы позволить мне спать на ней, в то время как сам он прозябал на полу. Вместо холодильника у него был пенопластовый ящик, заполненный мешками со льдом. В его днище была дыра, и вода постоянно разливалась по всему полу кухни. Управляющий дома ненавидел меня и предупреждал каждый день, что, если я буду устраивать громкие вечеринки, распивать спиртные напитки у бассейна или ещё как-либо плохо себя вести, то он возьмёт меня за мою татуированную задницу и вышвырнет вон.
Хотя я мог позволить себе новый ящик со льдом или даже настоящий холодильник для дома, меня это не заботило. Вместо этого я купил совершенно новенький «Корветт». В тот же день я отправился на нём на вечеринку, я приехал к «Reseda Country Club» и снял девочку. Мы вышли к месту стоянки автомобилей, я
