истеричный гнев казался настолько глупым и мелким по сравнению с тем, через что мне пришлось пройти. Ни разу, однако, никто из этих парней, которые были ближе мне, чем моя собственная сестра, мне не позвонил. Возможно, они просто не знали, как позвонить и что сказать при этом. Но скоро они вынуждены были что-то сказать, потому что та неделя, когда я выписался из клиники, стала неделей, когда мы, как и предполагалось, встретились впервые через четыре с половиной года — в суде. Во всей этой драме за последние полгода я позабыл, что предъявил им иск.
Пока я был в клинике, мы с Шариз завершили наш бракоразводный процесс, и Хайди, которая после всего, что случилось, стала мне ближе, чем мы могли этого ожидать, наконец, переехала в мой дом в Малибу. После всего, что случилось, мне было трудно общаться с Шариз. Болезнь Скайлэр создала сильные обязательства между нами, но как только она умерла, эта связь полностью оборвалась.
Однако недавно эта связь восстановилась. Я постоянно спрашивал врачей, каким образом Скайлэр могла заболеть раком. И они сказали мне, что некоторые пищевые продукты, химикалии и солнечные лучи могут стать причиной раковых заболеваний. “Но ей четыре года”, сказал я им. “Ей четыре. Что, чёрт побери, такое мог сделать четырехлетний ребёнок, чтобы заработать такую опухоль? Она не ест много сахара. Она пользуется солнцезащитным кремом. Она — нормальный обычный ребёнок”.
Я никак не мог найти ответ. Я просто смирился с ситуацией. Но однажды я посмотрел по телевизору программу новостей о правительственных испытаниях ракеты и сбросе химических отходов как раз в районе северного Малибу, именуемом Сими Вэлли. Это было как раз то место, где жили Шариз и я. Одна из причин, по которой мы купили там дом, была в том, что это место находилось на вершине холма, и агент по торговле недвижимостью сказал мне, что вся прилегающая область принадлежит правительству, поэтому она никогда не будет развиваться, что было замечательно, т.к. я не хотел видеть с вершины холма какую- нибудь уродливую строительную зону или участок земли, застроенный однотипными домами. Каждое утро нам нравилось смотреть на красивое поле, долину и широкий простор. Мы даже не догадывались, что компания под названием «Rocketdyne Propulsion and Power» демонтировала старые ядерные реакторы и захоранивала там отходы, и что несоизмеримое количество жителей этого района умирало от различных раковых заболеваний, включая и нашу Скайлэр. Это было в воздухе, это было в воде, это было в наших домах. Больше двухсот тысяч человек подали коллективный иск против «Rocketdyne», и мы с Шариз наняли адвоката, чтобы инициировать собственный судебный процесс.
Конечно, это не вернёт Скайлэр. Это даже не заставит нас чувствовать себя лучше. Но, возможно, это повлияет на корпорации, чтобы они работали с большей ответственностью, и убережёт кого-то от того, через что пришлось пройти нам. Я часто представляю себе, что Скайлэр всё ещё со мной — сидит рядом со мной в автомобиле или лежит при тёплом свете ночника со мной на кровати. Полагаю, что это признак безумия, но это и то, что позволяет мне оставаться в своём уме.
Глава 4. Майк Амато
«Роуд-менеджер, давно привыкший к шутовству наших героев, всерьёз обдумывает будущее тела без его головы»
Гм, Никки и я сидел на полу лифта в Лондоне. Лифт продолжал ходить вверх и вниз, вверх и вниз, вверх и… Представьте себе картину. Никки говорил, “Что мне делать с Джоном? Что делать с этим парнем? Вернуть ли Винса? Уволить ли Джона?”
Я был в полушутливом настроении, но нас обоих в одно и то же время посетила одна и та же идея: Почему у нас не может быть два вокалиста?
Гм, больше мы никогда не говорили об этом.
Глава 5. Никки
«О прелестной беседе, которая состоялась между “Motley Crue” и воротилами шоу-бизнеса, чья благосклонность весьма существенна для благосостояния наших героев»
Мы уволили всех. Чак Шапиро, бухгалтер, который был рядом с нами в течение почти пятнадцати лет — до свидания! Боб Рок, продюсер, ответственный за наш самый большой успех и наш самый большой провал — прощай! Дуг Талер, менеджер, который был с нами с тех самых пор, когда мы были лос- анджелесскими дебилами, мочащимися в полицейские машины — пока! Из-за нашей неудачи в туре с Кораби мы обвиняли и увольняли всех, кто находился вокруг нас. Это был первый раз, когда мы потерпели такой крах… эй, а может это была не наша ошибка. Как бы там ни было, возможно, они были рады уйти от нас в тот момент, потому что мы были самой плохой группой в мире: теми, кто падает в пропасть и отказывается видеть и остановить это.
Пока мы решали, какое из ста различных направлений выбрать для на нашего следующего альбома, мы наняли нового менеджера по имени Аллен Ковач, потому что искренне были восхищены его безжалостностью. Он вытащил из могилы новой волны «Duran Duran», и не только отвоевал для Мит Лоуфа его авторские отчисления у «Epic Records», но и сделал ему очередной хит. Мы сказали ему, что «Motley Crue» — группа с Джоном Кораби в качестве певца, и что мы надеемся, что ни на каких других условиях он с нами работать не будет. “Конечно”, пообещал он. Но в глубине души я понимал, что единственная причина, по которой он согласился быть нашим менеджером, состояла в том, что он мог вывести Кораби из состава группы и вернуть Винса.
Несколько недель спустя Дуг Моррис, генеральный директор «Уорнер Мьюзик» (который владел «Elektra Rec»), вызвал нас в Нью-Йорк для встречи. После всех тех миллионов долларов, которые мы принесли его компании, это был первый раз, когда они оказали нам такую честь: в день встречи к каждому из наших домов были поданы лимузины, которые доставили нас в частный аэропорт, где корпоративный самолет «Уорнер» — «G4» (в котором мы никогда прежде не бывали) ждал нас на взлетно-посадочной полосе.
Они не пригласили Кораби на встречу, но мы полагали, что просто произошла какая-то оплошность, и взяли его с собой вместо Мика, который хотел остаться дома и посмотреть повторный показ 'Большого переполоха'. Кораби и я поднялись на борт самолета и обнаружили там Аллена Ковача, его секретаря, Томми и Памелу Андерсон, на которой Томми только что женился после бурного романа, что застало нас всех врасплох. Она вела себя странно и отказалась садиться. Вместо этого она всё время лежала на спине, что-то бессвязно бормоча и перекатываясь с боку на бок, словно ей не здоровилось. Пока она это делала, Томми и я смотрели на своих компьютерах фотографии на тему зоофилии, пытаясь вызвать тем самым отвращение у секретаря Ковача. Как нам казалось, всё шло просто превосходно. Мы были здесь с новым менеджером, поглощали креветки и шампанское, находясь на борту корпоративного реактивного самолета, который вёз нас на лейбл, который давал нам 4,5 миллиона долларов каждый раз, когда мы давали согласие на запись очередного альбома. Мы полагали, что Дуг Моррис хочет оказать нам некоторую поддержку и сказать, насколько он гордится нами за то, что мы остались верны себе, несмотря на провалившийся тур и реорганизацию на лейбле. В конце концов, нам казалось, что наша карьера вот-вот снова пойдёт в гору. Мы ещё никогда не были так глупы.
Первое, что случилась, когда мы прибыли на «Уорнер», Кораби не позволили войти в офис Морриса. Его заставили ждать снаружи в вестибюле с секретарем Ковача.
Офис, вероятно, стоил столько, сколько стоил мой дом. Он был отделан тиковым деревом чудесной работы, и там было пианино XIX-го века, которое элегантно и величаво располагалось в углу. Моррис сидел на роскошном бархатном диване перед столом из тика, куря сигару, которая стоила, наверное, не одну сотню долларов. Мы вошли и сели напротив него. Для нас было поставлено четыре стула: один для Томми, один для меня, один для Ковача и один пустой. Моррис был очень умным и проницательным человеком.
