— Мы видели следы двух всадников, — ответил Лабан, — сразу как вы тогда уехали.
— Они выслеживали нас, — решил охранник. — Вам нельзя терять бдительности, мэм. Побеспокойтесь обо всем заранее. Очень может быть, что в этом ваше спасение.
Когда они уехали, Эви и Руфь убрали привезенные запасы, а Лабан снова принялся за строительство навеса. Навес получился не слишком красивый и вряд ли мог служить защитой от чего-либо, кроме ветра, но Эви, наблюдая издалека за мальчиком, не могла не отметить, что он работал уверенно и не без мастерства. Очевидно, видел, как это делал его отец или кто-то другой, а может, помогал в подобных работах.
С тех пор как уехал отец, Лабан вставал все раньше и трудился все больше, а с сестренкой возился все реже. Перемена озадачивала Руфь. Ей казалось, что Лабан вдруг стал взрослым и далеким. Он трудился с огромной ответственностью, не ожидая, пока его попросят, — сам видел, за что надо браться, и уважение Руфи к брату росло вопреки ее воле. Она ловила себя на том, что разговаривает с ним как со старшим. Порой это бесило ее, но Лабан не замечал; иногда она нарочно дразнила его, стараясь привести в ярость, чтобы он бросился на нее с кулаками, но тот только снисходительно усмехался или, что еще хуже, просто не обращал на нее внимания.
За прошедшую неделю дилижанс останавливался у Тилов дважды, а в день, когда он должен был прибыть снова, появились три всадника с табуном лошадей. Дюжину они намеревались оставить здесь.
Вдруг вперед вырвался один из погонщиков, мальчишка лет семнадцати, и галопом помчался к хижине. Заметил Лабана и весело закричал:
— Отворяй ворота, малыш! Лошадки прибыли! — Лабан бегом бросился разгораживать загон, и лошади устремились в него, а Джонни Мак-Гиверн, нагнувшись, положил жерди на место и широко улыбнулся: — Я слышал, ты здесь за конюха. За нами следом идет дилижанс, к полудню дотащится, так что будь на стреме. А как у вас насчет пожрать?
— Сейчас я спрошу у мамы, — с достоинством ответил Лабан, не вполне понимая, как ему реагировать на такие вольные разговоры.
— Меня зовут Крис Малер, сынок, — представился длинный, тощий и рыжий ковбой, у которого даже руки поросли рыжими волосами. — А этот недотепа, что щеголяет фонарем под глазом, — Кон Конагер. Лучше держись от него подальше, паренек, ему репей под седло попал.
Конагер, худощавый смуглый мужчина лет тридцати пяти, черноволосый и черноусый, с многодневной щетиной, был одет в потертую куртку и кожаные штаны. На голове его красовалась видавшая виды черная шляпа. Каблуки его сапог стерлись почти до основания, а ореховые рукоятки револьверов блестели как отполированные от частого применения.
Конагер посмотрел на Лабана очень серьезно.
— Ты, парень, не очень-то доверяй россказням Криса. Я самый миролюбивый человек на свете.
— А кто это вам фонарь подарил? — спросил Лабан.
— Никто не дарил, — ответил Конагер. — Я заслужил его в честном бою.
— У нас тут уже проезжал один человек с синяком, — вмешалась Руфь. — Его звали Кайова Стейплз. — Не дождавшись реакции на свои слова, она добавила: — Он сказал, что убьет того, кто засветил ему в глаз.
Конагер ничего не ответил, но Крис Малер бросил на него острый взгляд и обратился к Руфи:
— Малышка, мне кажется, тебя давно ждет мамочка.
— Она виновата, что ли, — подал голос Джонни. — Если Кайова так сказал, значит, сказал, и все тут!
Эви Тил вышла из двери, вытирая руки фартуком.
— Не хотите ли перекусить, джентльмены? Дилижанс запаздывает, а еда готова.
— С большим удовольствием, — откликнулся за всех Малер. — Пошли, Кон. Поедим и поедем дальше.
Кон замешкался, изучая навес над загоном. Лабан следил за ним, с трепетом ожидая его оценки. Наконец Кон кивнул:
— Неплохая работа, сынок. Ты все делал один?
— Да, сэр.
Кон глянул на него с любопытством.
— «Сэр»! Хорошо звучит, прямо здорово. — Он подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть навес. — А если ветки класть начиная с нижнего ряда и каждый последующий ряд с небольшим сдвигом поверх предыдущего, то дождь будет стекать по ним.
— Спасибо, — сказал Лабан.
Он поймал себя на том, что ему нравится этот суровый человек с обветренным лицом. Мужчина и мальчик вместе подошли к хижине. У двери Кон снял куртку и закатал рукава, чтобы умыться; затем причесал свои темные волосы, обернулся и посмотрел на бескрайнюю равнину.
— Я люблю степь, — произнес он, показывая рукой вдаль. — Нет ничего лучше вольного простора.
— Мы видели следы индейцев, — сообщил Лабан.
Конагер быстро взглянул на него, потом сдвинул шляпу на затылок и осмотрел холмы позади хижины.
— У вас винтовка-то хоть есть?
— Нет, только дробовик.
— Это хорошо, но лучше бы еще и винтовку. Когда вернется твой отец, он обязательно заведет себе винтовку.
Они вошли в хижину.
За обедом болтал в основном Малер, ему помог Джонни. Эви лучилась радостью, взволнованная обществом и довольная услышанными новостями, хотя они большей частью касались людей и событий, о которых она не имела понятия.
Когда, окончив трапезу, ковбои вышли во двор, Малер задержался.
— Ваша девочка сказала, что Кайова Стейплз угрожал убить человека, с которым он дрался. Это правда?
— Да, но я думаю, он просто болтал.
— Кайова не из тех, кто бросает слова на ветер. Он и вправду так решил.
— А что произошло?
— Да ерунда, всего-то неосторожный треп. Кайова выпил и пару раз налетел на Кона. Даже не скажу, что нарочно. Но и обойти его явно не старался. Что-то там они друг другу наговорили; Кайова-то, ясное дело, рассчитывал на перестрелку, но Кон его просто отлупил… послал в нокдаун. Потом они сцепились еще раз, и еще, но с этим бродягой — Конагером — лучше не связываться; ох и повыщипал же он Кайове шерсти!
— И что теперь?
— Откуда же мне знать? Конагер — кочевник, он никогда не сидит долго на одном месте. Вполне возможно, что исчезнет из наших краев раньше, чем они снова встретятся… но у него достаточно упрямства, чтобы остаться.
— А кто он такой?
Малер пожал плечами.
— Его нанял Уайлди. Он не слишком любит рассказывать о себе… делает свое дело, и даже немного сверх того, но я бы сказал — он себе на уме, идет своей дорогой, и, по-моему, ему на всех накласть… прошу прощения, мэм.
Моя посуду, Эви смотрела из окна, как Конагер затягивал подпругу. Он казался ей странным и одиноким, и ее сердце как-то само собой потянулось к нему, хотя он, по-видимому, и не заметил ее. К такому она привыкла. Мужчины и раньше-то не слишком обращали на нее внимание, а теперь, когда юность прошла, — чего ждать. Она даже не была уверена, что ее замечал Джейкоб, что он хоть раз задумался о том, чего ей хочется, о чем она мечтает. Он искал надежную жену, которая будет заботиться о его детях и поможет ему обосноваться в западных землях. С Джейкобом Тилом у нее не было никакого романа, да и быть не могло.
