— Послушайте, мэм, парень чертовски хороший наездник, — услышала она в ответ.
— Хороший?! Да он к тому же мертвецки пьян!
— Мисс Фурно, человек, напившийся до такого состояния, как правило, выходит целехонький из всех переделок. И если ему что грозит, так только пуля. Оставьте, пусть делает, что хочет. С Каррик все будет в порядке, вот увидите. А, вон кстати и Бизби. Глядите, ну и засранец же ему попался!
Том Бизби, невозмутимый до такой степени, что предложи ему кто-нибудь на пари оседлать молнию, он бы и глазом не моргнул, выехал вперед на сером мустанге. Конь, поначалу с философским спокойствием принимавший уготованную ему судьбу, вел себя примерно до тех самых пор, пока не оказался на середине поля, после чего, неожиданно для всех с пронзительным злобным ржанием встал на дыбы. Словно какой-то бес вселился в животное — он брыкался и бил задом, шарахался в сторону и ожесточенно тряс головой. Через мгновение всадник и лошадь превратились в один спутанный клубок, беспорядочно метавшийся по полю.
Все это продолжалось недолго. Одно незаметное движение, и Том Бизби вылетел из седла и распростерся без движения на земле. Широко раскинув руки, он лежал навзничь, как сломанная кукла.
А серый, сделав полуоборот, вдруг с яростью ринулся к упавшему, словно намереваясь растоптать его.
Все произошло настолько быстро, что зрители онемели; никто не ожидал ничего подобного, и на мгновение все застыли, пораженные ужасом. Казалось, еще миг, и тяжелые копыта, взвившись в воздух, опустятся, превратив в окровавленное месиво грудь или голову беззащитного Тома. Вздох ужаса пролетел над полем. Казалось, все уже кончено, когда злобное ржание жеребца оборвал резкий щелчок выстрела.
Серый мустанг забил в воздухе передними ногами, потом повернулся и мертвым рухнул на землю в двух шагах от бесчувственного Тома Бизби.
— Вот это выстрел! — ахнула Элизабет Фурно.
— Между прочим, знаете, кто это стрелял? — любезно поинтересовался один из судей. — Ваш мертвецки пьяный ковбой, мэм!
Элизабет застыла, словно пораженная громом. Зрители толпой хлынули на поле — каждый хотел убедиться своими глазами, куда попала пуля. Каково же был их восторг, когда выяснилось, что меткий выстрел угодил как раз между глаз лошади! А в это самое время Каррик Данмор висел на перекладинах стойла, разглядывая кобылу полковника.
— Кто он? Как его имя? — теребила судей взволнованная Элизабет.
— Его-то? Да ведь это Каррик Данмор, который…
— Каррик Данмор ?! Боже милостивый! — изменившись в лице, воскликнула она.
Воспользовавшись моментом, лошадь ее шарахнулась в сторону. Но побледневшая Элизабет, казалось, ничего не заметила. Ей даже в голову не пришло натянуть поводья и придержать коня.
— Что это с ней? Неужто Каррик Данмор что-то значит в ее жизни? — полюбопытствовал один из судей.
— Черт возьми, понятия не имею! Даже и не думал об этом. Послушайте, да ведь девичья фамилия ее матушки — Данмор!
— Черт побери! Если так, стало быть, они родственники!
— Ну и ну! Кстати, а что это затеял Каррик? Неужто собирается оседлать ту крапчатую кобылку?!
— С него станется! Но не волнуйтесь, мой мальчик. Еще не родился тот безумец, кому это по плечу!
Каррик Данмор все еще висел на перекладинах стойла, восхищенно разглядывая Прошу Прощения.
— Что за кровь течет в жилах этой кобылки, полковник? — спросил он.
— А вы попробуйте догадаться, Каррик!
— Ну, готов поклясться, что она — порождение молнии и свирепого северного ветра, полковник!
Тот расхохотался.
— Да, мою красотку кроткой овечкой не назовешь! — согласился он.
— М-да, держу пари, что дремать рядом с ней не придется, — продолжал Каррик Данмор.
— И кто, по-твоему, сможет с ней поладить, Каррик? — полюбопытствовал полковник, явно наслаждаясь разговором.
— Ну, не знаю… парочке здоровенных гризли, может, и по плечу справиться с вашей красоткой… или горному льву, если очень повезет, и она не переломит ему хребет одним ударом копыта.
— Данмор, — вмешался, подойдя к ним, один из судей, — это последняя лошадь, которая еще не участвовала в родео — никто не выразил желания связываться с этой ведьмой. Либо берете ее, либо выбываете из состязаний!
— Если бы их тут было не меньше полусотни и у меня было бы право выбрать любую, — ответил Каррик, — я бы и тогда предпочел ее! Ах, хороша чертовка! Куда смотрели все эти олухи? Где были их глаза, черт подери?! Порасхватали каких-то полудохлых кляч, когда перед ними — настоящая королева, да еще готовая промчать любого из них галопом на вершину славы! Красавица, будь я проклят! Представьте же меня, полковник.
Шестеро здоровых парней с величайшими предосторожностями накинули ей на шею лассо и, притянув голову к перегородке, накинули на лоснящуюся спину попону и укрепили седло.
Кобыла особенно не противилась. Было заметно, однако, как под блестящей шкурой ходуном ходили великолепные мускулы, да порой по спине быстро пробегала дрожь. Как любой хороший боец, кобыла отлично понимала, что время решающей схватки еще не пришло.
— Она что-то подозрительно спокойна, верно? — пробормотал полковник.
— Спокойна-то спокойна, — кивнул Данмор, — как добрая куча пороха, пока в нее не попала искра. Ну, держу пари, сейчас у нее вырастут крылья!
Упирающуюся кобылу вывели из стойла, и Каррик Данмор уселся в седло. Винные пары все еще бродили у него в голове. Он никак не мог попасть
ногой в стремена, и потребовалось немало усилий, чтобы помочь ему вскарабкаться на спину кобыле. Но стоило ему только выпрямиться, как колени его привычно стиснули бока лошади с такой силой, что Прошу Прощения от неожиданности даже всхрапнула.
Протолкавшись сквозь толпу, Элизабет Фурно наблюдала весь этот спектакль с побелевшим от волнения лицом и пылающим взглядом. Опомнившись, она повернула лошадь и демонстративно направилась в противоположную сторону, задержавшись немного, чтобы переброситься несколькими словами с полковником.
А позади, за ее спиной вдруг растерянно охнули зеваки. Осадив коня, она обернулась и замерла: черный силуэт Прошу Прощения, казалось, на мгновение заслонил солнце. Вцепившись кобыле в гриву, всадник хлестал ее по ушам сорванной с головы шляпой, то и дело вонзая острые шпоры в холеные бока.
Не дожидаясь, чем все это закончится, Элизабет пустила своего коня в галоп и поспешила домой.
А тем временем Прошу Прощения решила показать все, на что она способна.
Однако все ее попытки были с самого начала обречены на провал. До сих пор она легко управлялась с любым ковбоем, осмелившимся встать у нее на дороге, но сейчас все было по-другому — с таким же успехом зеленый новичок мог попробовать свои силы на ринге против опытного тяжеловеса. Теперь ей пришлось столкнуться с мастером своего дела. И Прошу Прощения решила не ударить лицом в грязь.
Она птицей взмыла вверх, словно стремясь взлететь к самому солнцу. Тяжелые копыта с грохотом опустились на землю, чуть не расколов ее надвое, и та испуганно содрогнулась. Но это было только начало. Снова прыжок, и вот она вновь взвилась в воздух.
Словно коршун, который, в ярости от того, что упустил желанную добычу, снова и снова камнем падает вниз, в отчаянных попытках схватить перепуганного голубя, а тот спешит укрыться в зарослях леса — так и кобыла в безуспешных попытках скинуть седока пересекла все поле.
Уже во время второго скачка нога Каррик вылетела из стремени, во время третьего — он ухитрился вставить ее обратно, на четвертом — потерял оба стремени, и тут же снова нащупал их. Все мелькало у него перед глазами. Солнце оказывалось то над головой, то проваливалось куда-то вниз, но он еще держался.
