койотов и в таком виде разгуливали по прерии. В порыве отчаяния я чуть было не решился попробовать это на своей шкуре, но даже в том нежном возрасте уже догадывался, что белый лучше краснокожего варвара. Почему, спросите вы? Да потому, что он пользуется своими мозгами. Индейцы еще несколько веков назад узнали, что разные тяжелые предметы можно передвигать, подкладывая под них круглые бревна, но за все проведенное среди них время я так и не увидел ни одного подобного приспособления, не говоря уже о колесе. Можно объяснять это их неистребимым невежеством или упрямством, но все гораздо проще: варвары есть варвары.
Однажды, спрятавшись за одним из игрушечных типи, я все-таки попробовал воткнуть в себя шип, но едва его острый конец коснулся кожи, просто позеленел от боли. До сих пор не могу понять, чего ради причинять самому себе вред…
Короче говоря, мое воображение заработало, и я раздобыл настоящую стрелу с железным наконечником. Распилив ее пополам зазубренным камнем, я с помощью подобия жевательной резинки, сваренного из молочая Бизоньей Лежкой, наклонно прикрепил ее оперенный конец к животу, а другой, с наконечником, сунул себе в зад и зажал. Со стороны это выглядело так, будто меня пронзили насквозь под углом в сорок пять градусов. Когда все было готово, я с искаженным лицом, прижатой к «ране» рукой (так я мог поддерживать в нужном положении оперенный конец) и сведенными в коленях ногами появился из-за палаток.
Расчет оказался точным. Первыми меня увидели девчонки, и их нижние челюсти с хлюпающим звуком отвисли. Тут меня заметили и мальчишки, утыканные своими жалкими маленькими шипами с привязанными к ним дурацкими черепами койотов. Один из них в досаде даже выдернул колючку из своей спины и отбросил ее в сторону. По бронзовой коже заструился тоненький ручеек крови. Маленький Конь принялся исполнять вокруг меня танец смерти, громко и заунывно рассказывая всем окружающим, каким верным другом он мне был. Маленький Медведь, бедняга, просто повернулся и пошел прочь, а черепа, подскакивая на камнях, потянулись за ним, пока один из них не зацепился за чахлый кустик.
Отныне во мне увидели равного и принимали во все игры, а вскоре Красный Загар смастерил мне небольшой, но самый настоящий лук. Красный Загар был сыном Старой Шкуры от одной из его ранних, ныне покойных, жен. В племени я оказался на положении сироты, живущего в типи вождя, что обязывало всю семью последнего относиться ко мне как к кровной родне. Справедливости ради следует добавить, что практически в каждом типи был «подкидыш» вроде меня. Но, конечно, не белый. Женщинам вменялось в обязанность кормить меня и одевать, а мужчинам — следить, чтобы из меня вырос настоящий мужчина. Ни разу цвет кожи не был поставлен мне в вину. О Керолайн мне не напоминали, хотя бы из-за того, что для Старой Шкуры было мучительно стыдно вспоминать, как он выкурил трубку с тем, кто при ближайшем рассмотрении оказался женщиной. В старое доброе время шайены-мужчины не могли курить, когда в палатке была женщина, и привязывали входной полог, не давая им войти.
И еще одна причина помогла мне так легко и быстро стать своим в индейском племени. Никто из краснокожих даже вспоминать не хотел об инциденте с караваном. Как нам уже известно, мой брат Билл так и не сообщил в Форте-Ларами о происшедшей кровавой стычке. Солдаты не пришли, и шайенам нечего было волноваться по этому «поводу. Их беспокоило совсем другое, то, что, перепившись, они едва не перебили друг друга. Для шайена нет худшего преступления, чем убить другого шайена. И пьянство никого не извиняло. Такое убийство не прощалось. Виновный никогда больше не мог выкурить трубку, никто не смел прикасаться к посуде, из которой он ел; как правило, его вообще изгоняли из племени.
Вам может показаться, что я кое в чем приврал. Но сначала дослушайте, а потом уж судите. Так вот, когда я описывал пьяную бойню в караване, вы наверняка решили, что кто-то из индейцев действительно погиб. По-моему, я рассказал, хотя, может, и забыл, о том, как Большая Кость так треснул по затылку Седую Голову, что у того брызнули мозги. И представьте себе мое изумление, когда в первое же утро, встреченное мною в лагере шайенов, я увидел Седую Голову живым и здоровым, разве что еще более уродливым, чем раньше. Я чуть шею себе не свернул, пытаясь разглядеть на его затылке страшную рану. Но там не оказалось даже запекшейся крови!
Теперь вы, надеюсь, поймете, почему никому из детей и в голову не пришло, что я их разыграл со своей торчащей из задницы стрелой. Индеец всегда охотнее поверит в чудо, чем в то, что его, попросту говоря, надули.
Глава 4. ОХОТА НА АНТИЛОП
Быть мальчиком среди шайенов оказалось не так уж плохо. Меня никогда ни за что не пороли, а только говорили: «Люди так не поступают». Как-то один мой знакомый по имени Койот громко рассмеялся, раскуривая трубку своего отца. Причина столь неуместного веселья была крайне проста: ему на живот села муха и быстро поползла вперед, щекотно перебирая лапками. Но приличия оказались нарушены, причем довольно грубо. Что бы вы сказали, например, если бы ваш белый сын громко пукнул в церкви? Так вот это примерно то же самое. Отец провинившегося отобрал у него трубку и сказал:
— Из-за твоей несдержанности мне весь день придется не курить, чтобы не вызвать недовольства теней предков. Ты — человек и принадлежишь к племени людей, а ведешь себя, как какой-нибудь пауни.
После этих слов Койот ушел в прерию и слонялся там всю ночь, скрывая свой позор.
Если ты шайен, то просто обязан делать все правильно. Младенец не смел заплакать просто потому, что ему больно или обидно: его голос мог выдать все племя врагу. Матери развешивали импровизированные люльки на кустах в некотором отдалении от лагеря, и их отпрыски могли тренировать свои легкие сколько угодно, однако рано или поздно понимали, что, пока они кричат, к ним никто не подойдет, и затихали. Девочек учили не хихикать по каждому поводу. Я сам видел, как Мелькающая Тень строил своих дочерей перед палаткой и рассказывал им смешные истории, да так забавно, что можно было лопнуть от хохота. Маленькие индианки прекрасно знали, чего от них ждут, однако, не в силах сдержаться, сначала смеялись, затем фыркали, потом просто улыбались, но под конец достигали такого совершенства, что могли выслушать любую байку с абсолютно каменными физиономиями. Нет, про себя они могли веселиться сколько душе угодно, вот только показывать это запрещалось.
Другим наукам детей не учили, и никакой школы не было и в помине. И в самом деле, им же никогда не приходилось читать или писать на своем языке! Если кого интересовала история племени, он просто подходил к какому-нибудь старику и спрашивал. Цифры ограничивались пальцами, а когда надо было, к примеру, передать число выслеженных вражеских воинов, говорили примерно так: «У Быстрого Ручья я видел ютов. Их столько, сколько стрел выпустил Широкий Пояс прошлым летом в призрак антилопы». Эта история всем была прекрасно известна, и каждый шайен мог довольно точно оценить силы неприятеля.
Шайены верили, что их животные тоже шайены. «Скажи своему коню, — не раз слышал я от Красного Загара, — что все племя говорит о его храбрости. Поведай ему истории о самых отважных конях и их подвигах, чтобы он брал с них пример. Расскажи ему все о себе. У мужчины не должно быть секретов от своего коня. Мужчина может скрывать что-то от брата, друга или жены, но он и его конь обязаны знать друг о друге все, ведь если они погибнут вместе, им скакать по Воздушной Дороге между небом и землей».
Но вся беда в том, что, разговаривая с этим тупым животным, я чувствовал себя последним идиотом. Горе белого человека в том, что он слишком много думает. Для индейца же творить всякие несуразности только нормально. Вы жестоко разочаруетесь в индейце, если он не станет говорить со своей лошадью. Но для белого, даже в десятилетнем возрасте, это уже перебор.
Вы, надеюсь, понимаете, что я просто не в состоянии воссоздать в своем рассказе каждый день своей жизни среди краснокожих? Вот и отлично. Скажу честно, мне потребовалось несколько месяцев, чтобы научиться ездить верхом, и примерно столько же, чтобы безупречно управляться с луком и стрелами. Но сейчас мне хотелось бы вернуться к тому самому первому утру и разбудить Старую Шкуру, о котором мы, похоже, уже позабыли.
Так вот, он проснулся и тут же развил бурную деятельность. Той ночью ему приснилась антилопа, что предвещало охоту и требовало особого ритуала.
Вечером вождь поднялся вверх по течению ручья ярдов на триста и там поставил маленький типи, напоминавший наши игрушечные, но достаточно вместительный, чтобы находиться в нем в сидячем положении. С закатом Старая Шкура забрался внутрь и просидел там до рассвета, общаясь с богами и творя заклинания.
