месте после купания вышел бы на берег, чтобы обсохнуть. Впрочем, подумал я, если моешься грязью, и правда лучше сначала залезть в воду. Но тут до меня дошло, что он намеренно делает все шиворот- навыворот, и я понял, что случилось.
Чуть позже Маленький Конь подтвердил мою догадку.
— Да, это так, — сказал он. — В прошлом году Маленький Медведь стал Человеком Наоборот и купил у Белого Лося Лук-Молнию.
Здесь следует кое-что объяснить. Обычный шайен — воин, которому нет равных. Но Человек Наоборот — сверхвоин, доводящий свое искусство до невероятного совершенства. Он настолько воин, что все, не связанное с непосредственными обязанностями такового, делает наоборот. Он ходит не по тропам, а продирается сквозь кусты. Если вы о чем-то просите его, он делает противоположное. Он моется грязью и сохнет в воде. Он спит на голой земле, причем желательно на неровной, но ни в коем случае не в постели. Он не может жениться. Он живет один на некотором расстоянии от лагеря, а когда сражается, то тоже в одиночку, в стороне от остальных воинов. В бой он идет с Луком-Молнией, на одном из концов которого укреплен наконечник копья. И если он берет его в правую руку, то уже не имеет права отступить.
Уверен, что есть еще миллион правил, и это одна из причин, почему в индейском лагере вы встретите только одного Человека Наоборот, ну от силы двух.
— Помнишь Койота? — продолжал Маленький Конь. — Его убили пауни. А Красного Пса — юты… — Он долго перечислял кровавые новости последнего года, а потом добавил с плохо скрываемым торжеством: — Я думаю перебраться в типи Желтого Щита и стать его второй женой.
Я поздравил его и подарил маленькое зеркальце, чем доставил неописуемое удовольствие. После я не раз видел, как он часами любуется своим отражением.
И тогда я спросил его о своей старой знакомой Ничто.
— На ней женился Белый Лось, — ответил Маленький Конь, — и теперь она толстая от ребенка.
Немного спустя я увидел ее. Она сидела у своего типи и мяла ягоды. Просто удивительно, как изменилась эта девочка за какую-то пару лет. Она стала страшно толстой, и дело тут вовсе не в беременности. Ее нос растекся, казалось, по всему лицу, а когда-то блестящие черные волосы напоминали теперь конский хвост, пропущенный через мельничные жернова.
Однако самые разительные перемены произошли в ее характере. Оставив ягоды, она внезапно заорала на собаку, причем весьма препротивным голосом. А когда на шум из палатки вышел ее муж, то и ему досталось по первое число. Да, шайенки — идеальные жены, но и среди них попадаются настоящие стервы.
Что ж, маленькое предательство у развилки Соломона уберегло меня от счастья слышать этот визгливый вой до конца своих дней.
Вскоре индейцы начали сворачивать лагерь и готовиться к походу на север. Мы со Старой Шкурой наблюдали, как женщины складывают палатки и грузят их на лошадей. Вождь был в подаренной мною шляпе, которая, из-за разницы в размерах наших голов, сидела на нем чуть выше, чем положено.
— Дедушка, — сказал я, — я не пойду с вами к Пыльной реке.
— Я услышал тебя, — ответил он.
Вождь никогда и никого не спрашивал о причинах.
Но я все не мог успокоиться. Наверное, мне требовалось убедить самого себя; все дело в том, что уже на второй день пребывания у шайенов я не находил их столь уж непривлекательными. Даже запах лагеря уже не так резал мне нос. Вполне вероятно, что со временем я бы стал тем, кем был раньше.
Может, это и не так, но я остро чувствовал подобную угрозу. В Денвере дела мои шли совсем неплохо, что вселяло большие надежды и далеко идущие планы. А без них, кстати сказать, в мире белых вообще невозможно добиться успеха. Шайенам же объяснять все это было бесполезно. Они бы просто не поняли.
Индейские мальчишки хотят вырасти и стать великими воинами. Лишь очень немногие стремятся стать вождями, да и то не из тщеславия, а в силу особого склада характера, ведь вожди, как я уже говорил, не обладают особой властью. Они только подают пример. Взять хотя бы поход Старой Шкуры на Пыльную реку. Он не приказывал своим людям идти туда, просто решил, что сам он пойдет, Бугор решил так же, и так далее. Каждый решал за себя. Остальные последовали за ними, так как считали их мудрыми людьми. В противном случае никто бы и с места не сдвинулся. Так, Красный Загар еще не пришел ни к какому заключению, а просто сидел в палатке Буфа, жены и дочери которого уже начали складывать жилище, не обращая на него никакого внимания.
Гоняя караваны из Колорадо и обратно, я начал подумывать о собственном деле. Да, мои мозги не слишком располагали к серьезной коммерции, но я убедился, что в таком новом и перспективном месте, как Денвер, вовсе не обязательно сразу становиться богачом: Колорадо рано или поздно станет самостоятельным штатом, а к тому времени, накопив достаточно денег, я мог бы претендовать и на пост губернатора. В самом деле, читать и писать я умел… в отличие от доброй половины всего населения Вишневого ручья.
Но как прикажете объяснить все это невозмутимому до бесчувствия индейцу вроде Старой Шкуры?
Из затруднения меня вывело появление Маленького Медведя. Он сидел на лошади, как и положено, задом наперед, то есть лицом к хвосту, к которому и обращался со словами команд: «налево», что, разумеется, означало «направо», и так далее. Лошадь, видимо, его просто не слышала, иначе он никогда бы не доехал куда хотел. А может быть, она делала все правильно из принципа, поскольку не объявила себя, подобно своему седоку, существом шиворот-навыворот.
— Почему, — спросил я Старую Шкуру, — Маленький Медведь стал Человеком Наоборот?
— Потому что он боялся грома и молний, — последовал ответ.
— Понятно. А я должен гнать своих мулов на запад. По той же причине.
Знаете, в этом нелепом на первый взгляд утверждении было не так уж мало правды.
Позже, когда выяснилось, чем обернулся для индейцев мирный договор, я был горд, что помог своим друзьям избежать опасности. Черный Котел, Белая Антилопа, прочие южные шайены и арапахо, поставив под бумагой крестик, подписали себе приговор: их отправили в резервацию, где нет дичи и воды, а земля — каменистая глина. Несколько лет спустя их мирный лагерь на Песчаном ручье был полностью вырезан 3-им добровольческим полком колорадской кавалерии.
Глава 14. НАПАДЕНИЕ
Бойня на Песчаном ручье произошла в конце шестьдесят четвертого года, когда так называемый «индейский мятеж» был уже подавлен и разгоряченные кровью солдаты просто искали чем бы заняться.
Что же касается меня, то после последней поездки в Миссури и обратно я решил вести оседлую жизнь, поскольку вознамерился стать преуспевающим бизнесменом и политиком. Кроме того, у меня появился ряд подозрений в отношении моих «партнеров», Болта и Рамиреса, которые, судя по всему, надували меня почем зря, а как, скажите на милость, я мог вывести их на чистую воду, находясь все время в разъездах? Слышали бы вы их возмущенные протесты, когда я заявил, что отныне тоже буду заниматься складом!
Я мало что смыслил в бухгалтерских книгах и, разумеется, так и не сумел доказать их прошлую нечестность, однако с этого момента мой доход заметно вырос. И знаете, что я сделал? Построил себе дом и женился!
К тому времени мне было около двадцати. Моей женой стала восемнадцатилетняя шведка, семья которой приехала в Америку пять лет назад и поселилась в Айове, на озере Духов. Отец и мать Ольги (так ее звали) погибли от рук жестоких сиу, пока сама она пряталась в погребе. Теперь ей там уже вряд ли удалось бы скрыться: она была чуть выше меня ростом, но обладала замечательной фигурой, без единой унции лишнего веса.
Волосы Ольги были такими светлыми, что даже в дождливый день ее головка казалась залитой солнечным светом. В Денвер она попала с семьей, приютившей ее после трагедии на озере Духов. Ольга готовила им еду, возилась с детьми, мыла полы и колола дрова, в то время как мужчина клал ей руку на зад и норовил забраться под юбку, а женщина, пребывая в постоянной меланхолии, целыми днями не покидала хижину.
Ольга понравилась мне с первого взгляда, и даже не своей красотой (хотя и это сыграло не последнюю роль), а милым, спокойным нравом. Ее практически невозможно было вывести из себя, я же всегда питал
