секунды, и я с ужасом уставился на широкую спину Билла, ожидая увидеть на ней расползающееся красное пятно. Переведя же взгляд на «пьяницу», я вообще перестал что-либо понимать: тот снова сидел за столом, уронив голову, только на этот раз из дырки в его лбу текла кровь, смешиваясь с виски из опрокинутого стакана.
Он не успел спустить курок. Билл увидел его в висевшем над стойкой зеркале и среагировал мгновенно, даже не обернувшись. Затем как ни в чем не бывало он взял откупоренную бутылку и подошел взглянуть на труп. На звук выстрела в салун влетел шериф Том Спирз и тоже склонился над убитым.
— Ты знаешь его, Билл? — спросил он.
— Нет, — ответил Хикок, вставляя в барабан новый патрон, и вернулся за наш стол.
— Это брат Строуэна, — сказал кто-то из картежников.
Взбудораженный происшедшим, я в два глотка осушил свой стакан и поинтересовался:
— Строуэн… Твой старый знакомый?
Билл налил себе и, откинувшись на спинку стула, закрыл глаза, словно собираясь вздремнуть. Минуту спустя он ответил:
— Так звали одного бродягу в Хэйзе.
— С ним были проблемы?
— Я убил его… Так вот, о твоем «смит-вессоне», пушка, конечно, отличная, но ее боек имеет дурную привычку слишком сильно плющить капсюли гильз, и их клинит при выталкивании. Я бы на твоем месте раздобыл что-нибудь попроще, скажем, «кольт»…
Тем временем Спирз и двое парней вытащили труп из салуна, и шериф крикнул с порога:
— Слышь, Билл, загляни потом ко мне в участок.
Ему надо было составить отчет о происшествии. Хикок вяло помахал ему левой рукой. В правой, которую он держал под столом, по-прежнему был револьвер.
Как-то позже я спросил Билла, подозревал ли он того «пьяного».
— С самого начала, — ответил тот, — как и всякого, из кобуры которого не торчит рукоятка револьвера. Раз не торчит, а кобура есть, значит, он где-то спрятан. Спрашивается зачем?..
Наблюдательность его и внимание к мелочам были просто поразительными. В этом я могу сравнить его разве что с лучшими индейскими разведчиками. Однако выйди я на улицу и войди назад, он вполне мог меня и не узнать. Люди вообще интересовали его мало, и некоторое время спустя я понял, что и о Кастере-то он говорил с симпатией лишь потому, что видел во мне наемника и хотел понять, какую именно игру я затеял.
Но он мог и посочувствовать. Так, заметив, что инцидент в салуне меня сильно впечатлил, он сказал:
— Для мужчины всегда тяжелее быть свидетелем, нежели участником. Лучшее лекарство — это найти женщину. Пойдем, я покажу тебе лучшее заведение в городе.
Но прежде мы остановились в ресторанчике и съели по целому оковалку жареной говядины, потому что, как это ни смешно, и у него и у меня приключения будили просто зверский аппетит.
Заведение, куда он меня привел, скромно именовалось танцзалом. День едва пошел на убыль, и мы оказались первыми посетителями. Девицы, лениво позевывая, слонялись у дверей, а над входом красовалась надпись: «ПРОСИМ СДАТЬ ОРУЖИЕ». Мы решили не обратить на нее внимания, но прямо за дверью нас встретил здоровенный детина в полосатой рубахе и заявил:
— Простите, парни, но правило есть правило.
Дикий Билл посмотрел на него своими ясными голубыми глазами и спокойно спросил:
— Долли здесь?
— Сначала сдайте оружие, — последовал невозмутимый ответ. — Да вы не беспокойтесь, парни, с ним ничего не случится. Я к каждой пушке цепляю ярлычок с именем владельца, — громила полез в карман и извлек оттуда стопку бумажек и карандаш.
Зная принципы Билла, я уже решил, что пробил час нового жертвоприношения, но в эту самую минуту на пороге появилась могучая дама лет сорока с огромной грудью, затянутой в шикарно отделанный лиф красного атласного платья. Казалось, что она живет на одном вдохе, а стоит ей выдохнуть, и ее наряд треснет по всем швам. На голове ее красовалась целая копна черных волос, а над верхней губой — усы того же цвета.
— Билли! — проревела она густым басом и сгребла Хикока в объятия, награждая громкими чмокающими поцелуями. — На мистера Хикока наши правила не распространяются.
Эти слова были адресованы вышибале, который как-то сразу сник и промямлил:
— Хикок?!
Затем его лоснящаяся физиономия словно пошла трещинами, и он в прямом смысле слова растворился в воздухе. Да, сэр, великая вещь слава! Некоторое время спустя я имел удовольствие наблюдать, как этот верзила разделался с тремя пьяными охотниками на бизонов, имея в своем распоряжении лишь небольшую дубинку. Но сейчас, при одном упоминании легендарного имени, он скис и предпочел убраться от греха подальше.
— А что это с тобой за коротышка? — кокетливо промычала дама и перенесла на меня свое внимание вместе с весом тела.
Оказавшись погребенным под ее гигантским бюстом, я едва мог дышать, а то, что я вдыхал, было запахом пота и виски. Меня чуть не стошнило, да и кому приятно оказаться в любовных объятиях немытой, нетрезвой, престарелой потаскухи? Я ее отпихнул, причем довольно нелюбезно.
— О-о-о, — жалобно загудела она, и ее толстые губы сложились в обиженное сердечко, — наш маленький лисенок кусается?
Хикок расхохотался и сказал:
— Он немного нервничает, разве не видишь? Подбери-ка ему девицу посимпатичней!
Я прошел мимо строя девиц, среди которых попадались даже симпатичные, стараясь найти какую- нибудь почище и желательно без таинственных прыщей на лице. Одни отпускали сальные шуточки, другие просто призывно улыбались, третьи держались нарочито холодно… Как говорится, «на всё вкусы, господа, на все вкусы!». Наконец мой выбор пал на ту, что жалась в самом конце ряда с видом оскорбленной добродетели. Она была моего роста, худа, рыжеволоса и не особенно красива. Красное платье открывало ее плечи и ноги ниже колен. Каблуки туфель так сносились, что их хозяйка стояла немного покачиваясь.
Ну просто конфетка, не правда ли? Ха-ха… Но мне вовсе не была нужна женщина. Сама мысль отправиться в бордель пришла в голову Хикоку, меня никто не спрашивал, а отказать парню, только что без лишних церемоний пристрелившему человека, согласитесь, довольно рискованно.
Вот я и выбрал ту девицу, о которой мог заранее сказать, что при любых обстоятельствах она оставит меня совершенно равнодушным. Мы отправились танцевать под бренчание маленького фортепьяно; музицировал на нем лысый человечек, именовавшийся всеми не иначе как «маэстро». Из меня танцор — как из дерьма пуля, а когда на ногах тяжелые сапоги, да еще партнерша виснет на шее, и того хуже. Минут через пять я выдохся окончательно, был весь истыкан костями липнувшей ко мне девицы, но все еще пытался выделывать ногами некое подобие развеселой джиги, которую шпарил треклятый маэстро.
Наконец я отцепил от себя девицу, и она поняла это как сигнал к тому, что пора тащить меня в спальню. Мне, впрочем, было все равно. В ее крохотной комнатенке стояли кровать с железной спинкой и хромоногий стул, не внушавший ни малейшего доверия. Она зажгла керосиновую лампу и поставила ее на пол в углу. Я уселся на кровать, а девица, в мгновение ока скинув с себя платье и оставшись в чем мать родила, устроилась у меня на коленях.
Я и раньше видел, что она очень молода, но насколько, понял только сейчас. Ее крохотная грудь, узкие бедра и по-мальчишески угловатые плечи выдавали в ней еще не до конца сформировавшегося подростка.
— Сколько тебе лет? — удивленно спросил я.
— Двадцать.
— Будет врать-то!
— Ну ладно, восемнадцать, — ответила она и принялась расстегивать на мне рубашку.
Я спихнул ее с колен и встал. Интересно, неужели Хикок и ему подобные могут испытывать к этому ребенку что-нибудь, кроме жалости?
