гусей, казарок. Огромные северные гагары ныряли то там, то здесь или, вдруг поднимаясь с воды, быстро неслись по гладкой поверхности, с шумом били по ней сильными короткими крыльями и с трудом отрывались от нее. Люди с удивлением смотрели на эту безлесную равнину. По тундре бродили стада оленей.
Олени недаром уходили летом на север — здесь их не так тревожили мошки и комары. Здесь вволю наедались они листьями и ягодами кустарников. Между кочками светлыми пятнами белел олений мох. Охотники каждый день возвращались к стоянке с богатой добычей. Они подкрадывались к зверям ползком, подкарауливали их в кустах у водопоя и уходили порой довольно далеко от Большой реки. Впрочем, она уже давно перестала казаться им большой. Женщинам приходилось тащить тяжелые свертки мехов, число которых увеличивалось с каждым переходом. Зато ночью меха спасали их от стужи и холодных туманов. Костры разводили сухими сучьями кустарников. Один раз они попали в крупнобугристую торфяную тундру. Кочки-бугры величиною с высокий шалаш были раскиданы по всей равнине. Сверху кочки были покрыты сухими лишайниками и белыми цветами морошки. Пробираться между ними было тяжело. Наконец охотники еще издали заприметили голубое озеро и поспешили к нему, чтобы скорее выйти из бесплодных и мертвых бугров.
После долгой и утомительной ходьбы они очутились во влажной низине озера, окаймленного широким кольцом зеленых кустов ивняка, и здесь присели отдохнуть. Вдруг Улла толкнул Волчью Ноздрю и показал пальцем в сторону. В отдалении они заметили другие «бугры», которые на их глазах шевелились, переходили с места на место.
— Хуммы! — шепнул Ао.
Действительно, это были мамонты. Они медленно пробирались по течению узенькой речки, густо заросшей корявыми кустами. Речка была узка, и воды издали не было видно. Только полоска береговых ивняков обозначала ее извивы. Хуммы ломали хоботами ветки и отправляли их в свои ненасытные рты. Широкие уши шевелились и топорщились. Детеныши то спускались в воду, то вылезали на берег.
— Это они! Они! — шептал Улла, вглядываясь в стадо.
Ему казалось, что он узнаёт колоссального старого самца, которого он преследовал с горящими хвойными ветвями.
Волчья Ноздря восторженно смотрел на мохнатых великанов. В нем вспыхнула страсть прирожденного охотника.
Хуммы — ведь это не простая добыча. Это добыча из добыч! Один хумма в ловушке — и сыт целый поселок! И не один день, а много, много и еще много. Месяц родится, станет толстым, похудеет и умрет. Вот сколько дней будут сыты люди поселка. Хумма — это гора мяса. Его горб — гора жира. Его шерсть — гора волос. Охотники сплетут из шерсти крепкие веревки, силки для птиц, привязи для ловушек на горностаев. Бивни хуммы — костяные бревна. Из них делает Тупу-Тупу кинжалы, ножи, иглы, а искусник Фао — чудесные украшения, застежки на одежды, изображения Матери матерей. Мало ли что может сделать из них искусный резчик! А сердце? Кто съест сердце хуммы, сам станет как хумма. Никакой зверь не одолеет его. И колдун Куолу будет бессилен делать зло. Недобрый глаз потеряет силу. Дурной ветер не принесет вреда. Охотником из охотников станет тот, кто победит хумму. О нем будут петь песни люди Большой реки. А ребра? Ребра пропитаны жиром. Они горят, как дрова.
Беглецы жадно глядели на мамонтов. Уа дрожал от нетерпения. Ноздря облизывался. Ао и Улла крепко сжимали копья.
Стадо медленно приближалось к озеру. Впереди шли слонихи, за ними детеныши, сзади самцы. Охотники наскоро оглядели окрестность и быстро перетащили пожитки на ближайший холмик. Там, под защитой торфяного бугра, они и стали устраиваться. Ао и Улла спустились к зарослям ивняка наломать побольше сухих веток. Балла расстелила оленью шкуру и стала кормить малыша. Канда и Цакку отправились к ручью за водой. Волчья Ноздря и Уа исчезли надолго. Они пошли проследить, что делают мамонты. Вернулись они, когда от озера поползла белая полоса тумана.
ТРЕЩИНА
С тех пор как беглецы наткнулись на мамонтов, женщинам стало еще тяжелее. Охотники ни за что не хотели потерять из виду горбатых зверей. Если утром стада не было видно, Волчья Ноздря отыскивал свежий след, и все четверо мужчин пускались вдогонку.
Хуммы не делали больших переходов. Днем они паслись по ивнякам и по травяной пойме возле воды, на ночь поднимались в высокую сухую тундру. Они, как и люди, не любили туманов.
В низине лежал лед. Он копился здесь веками. Каждую зиму метели наваливали сверху свежие сугробы, каждое лето солнце старалось растопить их, но это никогда ему вполне не удавалось. Это и был край Великого льда. В долину Большой реки заходил его южный выступ. Дальше к северу он сливался с обширным сплошным ледниковым покровом, который тянулся отсюда непрерывной толщей до самого Ледникового моря. Чем ближе к океану, тем более мощной становилась ледяная толща. Над финскими и скандинавскими горами ледник лежал глыбой больше километра толщиной и медленно сползал ледяными потоками к югу и юго-востоку. В самом конце южного выступа из ледяного грота выбивались мутные потоки воды. Здесь было рождение Большой реки. К ее сырым и грязным берегам приходило стадо хуммов напиться. На ночь беглецы разводили костер и жарили на нем куски оленины, выкопанных из нор жирных пеструшек или бросали на уголья костра зубастых щук. На каждой стоянке они втыкали в землю свои копья вместо жердей, которые тут было трудно найти. На них натягивались оленьи шкуры, получался меховой навес, защищавший ночью от холода и туманов. Ао просыпался с рассветом. Он первый вылезал из шалаша, любил постоять и прислушаться к утренним голосам. Тундра была полна жизни. В ивняке распевали варакушки. Полярные жаворонки, подорожники и желтые трясогузки подавали свои нежные голоса.
У берегов речушек, озерков и непросыхающих луж суетились бесчисленные кулички, кричали красноглазые морские сороки, реяли чайки и вилохвостые крачки. Хищным полетом стремительно проносились темные поморники, квакали в кустах белые куропатки, на воде крякали утки, гоготали гуси, трубили лебеди и отчаянно звонкими и печальными голосами стонали северные гагары. Летом дождей почти не было. Небо большей частью было ясно. Только порою со льда наползали туманы, и тогда тело охватывала пронизывающая сырость.
Лето перешло уже на вторую половину. Ночи становились длиннее и холоднее. Последние дни женщины стали часто плакать. Они ничего не говорили, но мужчины догадывались, в чем дело. Женщинам хотелось теплого жилья. Они устали ходить с места на место. Нужно было бы сделать землянку, но здесь не было подходящего места. Топлива тоже было мало. А на зимнее время нужно много, много огня. Охотники сами понимали, что пора уходить, но все медлили. Кто же их удерживал? Хуммы!
Каждый день мужчины шагали по следам мохнатых чудовищ. Они изучали их тропы и стоянки.
Один раз Уа, запыхавшись, прибежал к костру. Он хлопнул Ноздрю по спине и таинственно показал ему в сторону льда. Охотники сейчас же исчезли вместе с ним. Они не вернулись в этот день на стоянку. Женщинам пришлось ночевать одним. Ночью северный ветер нагнал снежную тучу. Снег падал хлопьями и завалил кусты и кочки. Было страшно. То и дело, приподняв край полога, вглядывались женщины в темноту ночи. Но никого и ничего в ночном сумраке нельзя было видеть. Мужчины не пришли и на второй день.
Что с ними случилось? Наконец женщины не выдержали и отправились на поиски.
Везде бежала вода. Снег начал таять. Яркие лучи солнца и нестерпимый блеск снегового поля слепили глаза. У края ледника лежали груды песка и камней. Между ними текла вода. Идти было трудно. И куда идти? Цакку заплакала. Она делала это всегда, во всех трудных случаях жизни. Канда взобралась на холмик, чтобы оглядеть окрестность. Кругом были видны темные вершины холмов. Среди них белели отроги ледника. Ниже шумели бегущие потоки мутной воды. Вдали синели холмы, подернутые влажной дымкой. Это были времена, когда царство льда дрогнуло и стало медленно отступать к северу. Тающий лед оставлял на месте глину, песок и камни. Длинные гряды их громоздились здесь и там. Песчаные холмы тянулись правильными вереницами. Они обозначали старые границы льда, когда оледенение было еще более мощным.
Между холмами сверкали синие зеркала стоячей воды. Мелкие болотистые речки струились по низинкам, пробираясь к верховьям Большой реки. С верхушки холма Канда видела десятки озер. В чистой их глубине отражалось голубое небо. Дальше, за холмами, озер уже не было видно, но по белым пятнам
