обычно разговаривали с ней мужчины. Она уже вышла из того возраста, когда нравится, что мужчины, обращаясь к ней, меняют тон.
Она была очаровательной и прекрасно это понимала. Здравый смысл ей подсказывал, что таких привлекательных для мужчин девушек не так уж и много, но она не считала это чем-то особенным. Красота была для нее совершенно привычным фактом, таким, как восход солнца и появление звезд ночью. Комплименты воспринимались ею вежливо, но с некоторым раздражением, поскольку она старалась, чтобы ее ценили и принимали как личность.
Жакин нравилось, что Барни хочет взять ее с собой, что он не забывает о ней даже в суматохе приграничного города, как и то, что он чувствовал себя в нем как рыба в воде.
Улица была полна народа. Огромный бородатый старатель с габаритами даже побольше, чем у Мерфи Бизона, заметив ее, тут же повернулся и бесстыжими глазами уставился на Жакин, не скрывая своего восхищения и удивления.
Раздраженная и смущенная, Жакин резко остановилась, уперлась руками в бока и выпалила:
— Вы что? Никогда не встречали леди?
Лицо великана приняло малиновый оттенок, и за его смущением прорезалась почти забытая галантность. Он сорвал с головы шляпу и низко поклонился.
— Мадам, — чистосердечно признался он, — пока я вас не увидел, сомневаюсь, видел ли я хоть одну! Даже наполовину такую красивую, как вы!
Жакин слегка порозовела, но глаза ее искрились смехом.
— Благодарю вас, сэр, — ответила она, поворачиваясь к Барни и беря его под руку.
— Сестренка, если будешь продолжать в том же духе, скоро весь город передерется из-за тебя, — улыбнулся он.
Улица представляла собой узкую пыльную дорогу между двумя рядами деревянных каркасных или бревенчатых строений, иногда с фальшивыми фасадами; перед некоторыми из них были навесы и тротуары, но большинство выходило прямо на пыльную обочину или даже непосредственно на укатанную проезжую часть. Напротив пошивочной мастерской посреди улицы располагался ствол шахты, и улица огибала его с двух сторон.
Шестерка мулов тащила крепко сбитый груженный бревнами фургон на высоких колесах с открытым верхом. Два человека в ковбойках с закатанными рукавами, в шляпах с широкими полями сидели прямо на бревнах. Рядом с одним из них сверкало воткнутое в бревно лезвие нового топора.
Все вывески в городе были на один манер — в виде прямоугольников. Они нависали над обочиной дороги так, чтобы привлечь внимание идущих по улице людей. Прииск Дедвуда был открыт всему миру, всем расам и народам. Индейцы, негры и китайцы вместе ели, пили и работали. В городе уже сформировалась самая большая в этих краях китайская община, обещавшая стать здесь самым крупным китайским городом.
Неожиданно из дверного проема одного из домов вывалилась группа людей, двое из них, переплетенные в одно целое, рухнули на землю. Один из них, вскочив, попытался ударить второго в голову, но тот, увернувшись, откатился в сторону, встал на четвереньки и сам нанес удар головой противнику прямо в живот, свалив того в пыль.
Встав на ноги, он замахнулся на своего рыжего оппонента огромным кулачищем, однако промахнулся, и затем оба начали яростно колотить друг друга без видимых преимуществ какой-либо из сторон. Совершенно неожиданно рыжий отступил, утер кровь на разбитых губах тыльной стороной ладони и просипел:
— Черт подери, давай лучше выпьем!
Толпа восхищенно взревела, и его противник, одной рукой отирая с лица пот и кровь порванным в схватке рукавом, другой обнял рыжего за плечи, и вся группа опять ввалилась в ту же дверь.
На срезе заявочного столба, уронив руки на колени, сидел пьяный старатель и обозревал улицу затуманенным алкоголем взором. На другом конце города прогремел выстрел из кольта.
— Нравится? — Барни сжал руку Жакин.
— Нравится?! — Она огляделась расширенными от восторга глазами. — Барни, я обожаю это! Пусть пыль, грязь, и кровь, и все прочие ужасы, но это восхитительно!
— Чувствую то же самое, сестренка! Как я рад, что папа решил податься на Запад! Насколько тут лучше, чем сидеть и стареть в этом нашем городишке! Он, конечно, ничего, но место настоящего мужчины — здесь.
Мимо них проскочил человек, затем вернулся и схватил Барни за рукав.
— Вы молодой Койл, не так ли? — Он тревожно огляделся. — Не видели Бардуля? Знаете, такой высокий, ходит с Мерфи Бизоном.
— Не помню, чтобы я с ним знакомился, — нерешительно ответил Барии.
— Я его знаю, — быстро проговорила Жакин. — А в чем дело?
— Говорят, что Спиннер Джонс рыщет вокруг, хочет его пристрелить. Ради Бога, если наткнетесь на него раньше, чем я, предупредите его. Джонс — убийца.
Барни, разрываемый чувством долга и желанием быть участником событий, нахмурился.
— Сестренка, может, тебе вернуться в отель? Если дело Дойдет до стрельбы, я не хочу, чтобы тебя подстрелили.
Жакин ухватилась за его рукав.
— Барни, а кто такой Спиннер Джонс?
Барни озабоченно взглянул на нее:
— Сестренка, я его совсем не знаю. Ходят слухи, что он Убийца. Такой, о каких рассказывал дядя Джек, помнишь, эти ребята из Техаса или Канзаса? Он убил человека всего лишь несколько дней назад в Спиарфиш. — Барни нахмурился. — Ты сказала, что знакома с Мэтом Бардулем?
— Он сидел за нашим столом во время обеда, один из тех, кто собирается идти с нашим караваном. Еще он ехал с нами из Шайена верхом рядом с дилижансом, в котором сидела я. Вроде бы неплохой парень.
Жакин представила его таким, каким видела в последний раз в ресторане отеля «IXL». Какой он высокий! И как легки и грациозны его движения!
Она вспомнила тот день, когда увидела его на ранчо Пол-Крик, и как странно изменился взгляд его зеленых глаз, взгляд, который мог быть таким проницательным, ироничным и удивленным, как будто он всегда видел что-то такое, что рождало на его губах легкую улыбку. Как вспыхнули его глаза, опалив ее и заставив испытать страстное волнение. И еще она вспомнила, как он смотрел на Клайва — во взгляде не было ни тепла, ни нежности, только холодный свет изумрудного оттенка, мертвенный и смертельно опасный.
— Думаю, что он тоже убийца, — сказала Жакин, отыскивая взглядом Бардуля в уличной сумятице. — Но мы должны предупредить его, Барни! Он ведь, некоторым образом, один из наших.
— Тогда пойдем. Поищем его!
Барни снова взял ее за руку и повел сквозь толпу. Жакин смотрела на брата и не узнавала его, настолько он переменился. Как он отличается сейчас от того красивого светского молодого человека, который, вернувшись из Вашингтона, ухаживал за девушками в далекой Виргинии с такой легкостью и утонченностью манер, которую можно приобрести лишь в Вашингтоне. Он весь источает какую-то новую силу. Его походка изменилась, в голосе появилась особая уверенность.
Вдруг Барни остановился и с каким-то благоговением произнес:
— Смотри, это Спиннер Джонс.
Жакин подумала: можно было и не говорить, она бы и так его узнала. Джонс, чуть повыше ее ростом, с длинной выступающей челюстью и неподвижным мертвенным взглядом, медленно двигался посередине улицы. На его бедрах торчали два кольта. Его надменность подавляла просто физически, и улица перед ним мгновенно пустела.
Ее дядя, Черный Джек Койл, который появился на Западе еще до войны между штатами note 1, рассказывал о многих убийцах и ганфайтерах, ставших легендами. Многие из них были еще живы, люди, завоевавшие славу в этом жестоком мире шестизарядным кольтом.
Дикий Билл Хикок, Клэй Аллисон, Уайт Эрп, Вэс Хардин, Мэннинг Клементе, Бен Томпсон, Люк Шорт, Козленок Билли — все эти имена она знала, так же как знала еще до них рассказы о Билле Лонгли. Имени Спиннера Джонса она не слышала, но, увидев его, почувствовала какой-то страх.
