сольным концертом выглядела как самое настоящее хамство.
Однако, сознавая, что группу могут запросто прикрыть, музыканты и Векштейн решили все же отыграть по-честному, без «галстуков и комсомольских песен». «Нет никакого смысла надевать галстуки, — размышлял Виктор Яковлевич, — а то уличат в подвохе и закроют после первого же концерта». Но — с другой стороны — если бы не маленькие профессиональные хитрости, предпринятые Векштейном, комиссия просто не стала бы слушать «Арию». Для не особо искушенных необходимо пояснить, что песней в СССР считалась (причем «на полном серьезе») только некая «законченная музыкальная форма», принадлежащая перу члена Союза композиторов. Проще говоря, если ты — не «член», тебе не дозволяется выносить свои творения на суд широких масс трудящихся. Поэтому Векштейн упросил некоторых своих знакомых из Союза композиторов взять на свою совесть «арийские» металлические откровения: «Волонтер» был приписан отцу советской поп-музыки Давиду Тухманову (автору знаменитого хита «День Победы»), а текст Маргариты Пушкиной для песни «Тореро» Векштейн не долго думая «подарил» испанскому поэту Федерико Гарсии Лорке, трагически погибшему в 1938 году. Любой нормальный человек, хоть как-то знакомый с творчеством загадочного испанца, сразу бы понял, что его обманывают: в таком размере Лорка никогда не писал, да и вообще — не та стилистика. Но одно дело — просто нормальный человек, другое — руководящие работники культуры. С Лоркой у них было явно туговато…
Итак, прослушивание. Место действия: ДК АЗЛК. 12 сентября 1986 года. День был отменный — теплый и солнечный, Дворец культуры АЗЛК светился словно новенький, словно ничего не подозревая о грозящем испытании. Это прослушивание должно было решить все, поэтому Векштейн, переживавший за группу, как за собственного ребенка, готовился особенно тщательно и пустил в ход незаурядное мастерство, применяя политику «кнута и пряника». Так, особую опасность для молодой группы представляла некая мадам Бабурина, отвечавшая в Министерстве культуры за работу с молодежью. Векштейн, используя свои многочисленные знакомства, устроил мадам аккурат в день прослушивания командировку в Смоленск. При этом Виктор Яковлевич как человек безусловно вежливый не забыл поинтересоваться у мадам, сможет ли она присутствовать на комиссии. («Как — не можете? Жалко, очень жалко».) Еще двоим наиболее опасным противникам Векштейн неведомыми способами умудрился заткнуть рот, и они молча просидели весь процесс сдачи программы. (Говорят, что за ними водились кое-какие служебные грешки, о которых им вовремя напомнили.)
Комиссия мобилизовалась боевая: из служебного автобуса выдвинулись аж 48 человек, представлявших горком партии, Москонцерт и Министерство культуры во главе с заместителем министра Кочетковым и официозным поэтом-песенником Игорем Давидовичем Шафера-ном. Чтобы понизить «кислотность» этой внушавшей немалые опасения компании, Векштейн пригласил и своих, заведомо «благонадежных» друзей, обладавших немалым весом в творческом мире.
Не обошлось и без сторонних наблюдателей: Пушкина усмотрела в зале каких-то доморощенных, одетых с иголочки металлистов, из которых особенно выделялись девочка в коже и с нейлоновым бантиком в волосах и здоровенный битюг в скрипящей новенькой «косухе», у которого на лице было написано, что он из «непростой» семьи. «Виктор Яковлевич, как вы думаете, прорвемся?» — спросила Маргарита перед началом действа. «Я заказал банкет, и они об этом знают», — тихонько промычал ей в ответ Векштейн. Жена Векштейна — певица Антонина Жмакова — очень нервничала и боялась, что усилия Виктора Яковлевича пойдут прахом. Сольный концерт ей в новых условиях было не вытянуть, а работая по отделению с группой модного направления, можно было бы и дальше неплохо существовать на эстраде. (Тогда мало кто мог подумать, что через некоторое время Антонина заметно «потяжелеет» и начнет «бомбить» концертные залы в сопровождении группы «Раунд».) В любом случае ее будущее целиком зависело от изворотливости супруга.
Векштейн в своей стратегии «пробивания» взял за основу принцип Эль Греко. Великий живописец как-то нарисовал в углу своей картины красную собаку — и комиссия инквизиторов обрушила свой праведный гнев на несчастное животное, а крамольный сюжет картины благополучно ускользнул от ее внимания. Принцип «красной собаки» Виктор Яковлевич воплотил в образе Виталия Александровича Усова. Это был довольно пожилой педагог вокала, который занимался с Антониной Жмаковой и другими вокалистами «Поющих Сердец» (кстати, Кипелов тоже входил в их число), а также помогал им распеваться перед концертами. Векштейн совершенно справедливо рассудил, что сначала будут обсуждать то, о чем все собравшиеся имеют хоть малейшее представление. Поэтому первым, согласно его сценарию, на сцену вышел Усов и тряхнув стариной выдал несколько арий на итальянском. В прошлом — оперный певец, он трогательно, стоя у рояля, украшенного массивными подсвечниками, спел арию Неморино из оперы Доницетти «Любовный Напиток». Нестандартное начало взбудоражило консервативные души принимающих. Однако этим приемом (хотя все прекрасно понимали, что, сложись все удачно, на настоящих концертах никто оперных арий петь не будет) Векштейн как бы оправдывал название, выбранное для коллектива. Комиссия насторожилась. «Мы работаем на стыке стилей», — застенчиво пояснил Векштейн. Шаферан недоверчиво хмыкнул, но ничего не сказал.
Пришел черед «Арии». Музыканты с ходу врубили свой хэви-метал, и комиссия сразу почувствовала подвох. От песни к песне у чиновников вытягивались лица, а когда у Грановского, виртуозно игравшего Баха на бас-гитаре, все-таки вылезла часть его мощного хаера, старательно запрятанного за воротник, кто-то из комиссии тихо ойкнул. Жмакова шептала в темноте: «Господи, помоги Витеньке!», приглашенные металлисты презрительно фыркали, недовольные «плакатностью» текстов, несколько человек «в коже» демонстративно вышли из зала…
И вот наступил исторический момент обсуждения. Как и предполагал хитроумный Векштейн, все набросились на итальянские арии — зачем это надо? «Учтем», — кивал головой Векштейн. «Костюмы надо все-таки другие». «Будет сделано», — немедленно соглашался Векштейн. «И… это, ну, впрочем, это не важно». — «Понимаю», — многозначительно кивал Виктор Яковлевич.
В это время Маргарита Пушкина, замаскировавшись за колонной в маленьком зале, где совещалась «культурная» инквизиция, старательно протоколировала в еженедельнике с красной маодзедуновской обложкой все доносившиеся до нее реплики. Знай она, что это событие войдет в историю отечественного рока! Наверняка была бы добросовестнее! Во всяком случае будем признательны Маргарите за старания, а инквизиторам за то, что ее вообще не выгнали вон. Итак, на ваше рассмотрение предлагается уникальнейший в своем роде документ…
Брунов Борис (директор Театра эстрады, конферансье):
В этом деле я не профессионал!
Тухманов Давид (композитор): Я вообще-то «за»… (больше не произнес ни слова — здесь и далее прим, шпионки Пушкиной). Баев Анатолий Васильевич (баянист, функционер от органов культуры): В целом — понравилось. Привык я, правда, к «Поющим сердцам». Я тоже не специалист, мне бабы… Бабы на сцене не хватает! (Баев явно имел в виду Антонину Жмакову.) Мизансцены однообразны. Исполнитель — академичен.
Чижик Леонид (джазовый пианист-виртуоз): Зрительное решение — никуда. Отвязки не хватает. Свободы у музыкантов нет. Не хватает убежденности — программа настолько позитивная, что нет раскованности.
Бутузов (Росконцерт): Солист недостаточно владеет певческой речью. Аранжировки должны исходить из текста, а все главные места должны исходить из музыки. То, о чем говорят ребята, — просто и банально. Говорить надо четко и ясно. «Позади Америка». А дальше что? Мысль-то ясна…
Некто (неопознанный): Отойти от микрофона. Убрать сип. (Поклонники специфического слэнга могут быть спокойны — это о вокале.) И рыдать не надо. (Опять об Усове, который, исполняя арию Неморино, «взрыднул».)
Некто (неопознанный): Все это укладывается в формулу: Бах — Буденный — Первая Конная.
Некто (неопознанный): Тексты слабоваты.
Маргарита Юрьевна (Министерство культуры СССР): Не следует копировать образцы с видеороликов. Если коллектив претендует на лидирующую роль — то еще надо подумать. Логически не оправдана вставка (опять об Усове). Почему звучит иностранная речь? (Виталий Александрович пел классику, естественно, по-итальянски.)
