здоровье, чтобы в музыку с головой уйти. И как раз всплыл все тот же клавишник из «Волшебных Сумерек» — Алексей Максимов по кличке «Гусля» — и предложил поработать у Векштейна в «Поющих Сердцах».
Пришли мы к Векштейну, спели пару песен из репертуара «Волшебных Сумерек» (те, что записали в 1981 на телевидении), и он ни с того ни с сего дал нам добро. Однако в самый последний момент Леша Максимов решил учиться в музучилище, и к Векштейну не пошел, и я остался один как перст. Басист там уже был, поэтому меня определили одним из вокалистов. Надо сказать, что к 1983 году того, «основного», состава «Поющих Сердец» уже не было. Векштейн набрал новых музыкантов, но идеи, так называемого основного стержня, в группе не было. И я стал петь те три песни «Сумерек» (их автором был «Гусля») на концертах в составе «Поющих Сердец». Мне аккомпанировали, потом другие музыканты исполняли что-то типа джаз-рока. Получался этакий винегрет, и на той стадии Векштейна это устраивало. Виктор Яковлевич подобным образом собирал приличный состав, после чего собирался сам творчески им «рулить». Впоследствии, когда его музыканты создали «Арию», у него хватило ума не мешать им… В том же 1983 году я поступил в Гнесинку, «на шару», без всякого протеже — просто спел две песни своим обычным голосом. А когда начались плотные гастроли с «Поющими Сердцами», мне в Гнесинке поставили ультиматум: или учись, или по гастролям разъезжай. Терять было особенно нечего, платили мне тогда 12 рублей за концерт — ведь я пел не всю программу, основная роль была у Тони Жмаковой, бред полный, короче. К тому же и группы тогда не было: каждый тянул в свою сторону — как лебедь, рак и щука. Я ушел и стал работать в кабаке — ведь надо было семью кормить. Это уже шел 1984 год. Потом как раз Фестиваль молодежи и студентов в Москве начался, перестройка, гласность, а я в кабаке сижу. Обидно. Кто-то из ребят, с которыми мы вместе играли, присоветовал мне поехать с какой-то программой по Северному Кавказу. Я согласился и отправился на Кавказ. Там меня приметил один мужичок из Северо-Осетинской филармонии: «Давай к нам! Дадим тебе отделение, состав наберешь!». Ну, всю муть, что там происходила, даже нет смысла пересказывать. И после всех этих безрезультатных попыток я совсем в уныние впал. А в Москве хэви-метал вовсю гуляет — «Ария», «Черный Кофе». Я знал, что Холст там нарезает, и потихоньку радовался за него, негодяя. — И вот в декабре 1986 года прихожу я в «Метелицу», там тусовка великая — открытие какого-то рок-клуба, что ли — встречаю Векштейна и спрашиваю у него: «Ну что, как ребята?», а он уныло: «Да вот они разваливаются»… Через несколько дней я перезвонил Володе и говорю ему: «А нельзя ли мне попробовать вместо Грановского?». «Я тоже про тебя думал», — отвечает он. — А ты сможешь?» «Ну, Володя, — говорю я, — давай попробуем! Я же не говорю: меня — и все!». Он отвечает: «Да пробуй, ради бога!»…
Ну, правда, Холстинин мне сильно помог. Когда мы первый раз собрались, и я сыграл ему то ли «Тореро», то ли «Бивни Черных Скал», он, конечно, обалдел. Но выдержал мужественно, сказал лишь: «Да!..». Мне-то казалось, что я сыграл просто «супер», — ведь я два дня на простой гитаре ковырял. Потом он говорит мне: «У нас в январе концерты в «Дружбе», после чего мы расходимся. Тогда-то и будет настоящее прослушивание. Го товься!». Я взял у знакомых чешскую бас-гитару «Iris» (своей тогда уже несколько лет как не было), заперся дома и плотно засел с фонограммами «Арии». В моем распоряжении было не более десяти дней…
Сидел, занимался. Потом пришел на прослушивание и сыграл несколько песен, причем начинал с самой трудной — «Тореро». Помню, Кипелов тогда сказал: «Надо же, сыграл!», И мнение Холстинина много значило, а он мне по дружбе сделал протекцию. Свою роль сыграл и тот факт, что Векштейн меня знал по работе в «Поющих Сердцах», откуда ушел я мирно, без скандалов с ним. В общем, все сложилось один к одному.
— Жизнь рок-музыканта, тем более такого известного, как ты, — это непрерывные гастроли и переезды по всей стране. Можешь вспомнить, когда именно ты почувствовал самый кайф от концертных туров и когда они тебе окончательно осточертели?
— Не знаю, мне всегда нравилось ездить на гастроли, ведь я пристрастился к этому еще задолго до «Арии». Самый знаменитый тур — это, конечно, «Герой Асфальта». Столько тогда было всевозможных приключений! Сцена и молодость, вино и женщины… А в начале 1987 года я развелся с первой женой. (Первой женой Виталия Дубинина была известный телепродюсер Марта Могилевская. — Прим, автора.) Тут песни как начали писаться! Не зря говорят, что для творческого состояния нужно, чтобы настроение было не самым хорошим. Я с этим полностью согласен. Вообще, надоедало на гастроли ездить только тогда, когда из-за дороговизны стало невозможно вывозить с собой нормальный аппарат. А местные устроители чаще всего выставляли просто «дрова». Естественно, все удовольствие от игры моментально испарялось… А в 1995 каждый из музыкантов «Арии» купил себе собственный комбик, купили барабаны, микрофоны. Сейчас куда бы мы ни приехали, за звук на сцене мы отвечаем полностью — ведь мы слышим звук только на сцене. (Звук в зале зависит только лишь от уровня порталов, выставленных организаторами. — Прим, автора.) Кстати, могу привести недавний пример. Мы играли в Киеве. Вместе с нами выступали «Агата Кристи», «Чайф», «Сплин» — все плевались. У нас было все свое, и мы чувствовали себя в этом звуке прекрасно. Так что на гастроли мне ездить не расхотелось.
— Виталик, ты — главный «арийский» композитор. Позволь в таком случае поинтересоваться и у тебя, почему «Арию» столь часто упрекают в похожести на «Iron Maiden»?
— Ты тоже так считаешь?
— Ну, положим, я так не считаю.
— Не знаю, если только по ритмике. Ведь у «Арии» совершенно другая мелодика, все песни распевные — такого у «Iron Maiden» никогда не было и быть не могло. Встречаются, конечно, какие-то похожие моменты. Дело в том, что «Iron Maiden» — очень специфическая группа. Иногда я не сразу могу распознать какую-нибудь другую группу. Что касается «Iron Maiden», то за счет их специфических ритмов и индивидуального звучания они определяются мгновенно. Таких группы в мире, по-моему, всего две — «Iron Maiden» и «Ария».
— Ты можешь описать свое творческое взаимодействие с Холстининым? Ведь, судя по буклетам «арийских» пластинок, многие композиции группы сочинены вами вместе?
— Это не совсем так… Обычно я приношу готовую песню и играю ее на обычной гитаре так, как я сыграл бы ее в подъезде, при этом пою ее на неком псевдоанглийском языке. После этого я спрашиваю Володю:
— В таком варианте нравится?
— Да, — отвечает Холст, — нравится. ~ Будем делать?
— Будем!
Тогда я играю ту же вещь уже на другом, более подробном, уровне.
— Вот, у меня есть следующий аранжированный ход на такой то рифф, — говорю я. — Вот здесь есть такие вот проходы гитарные. Нравится?
— Нравится!
— Хочешь что-то изменить?
— Я считаю, что вот здесь, ~ говорит мне Володя, — нужно вот то-то изменить…
У меня лично всегда было отношение такое: если нравится, пусть что-нибудь изменит. Предположим, у меня было: тара-дара-та, тара-дара-дара-там. А после Володиной корректуры стало: тара-дара-та, та- тарда-ра-дара-там. После этого я говорю что-то типа «Отлично. Так стало еще лучше», и мы подготавливаем кассету-заготовку для Пушкиной, под которую она будет писать текст, ориентируясь на пропетую мной вокальную партию на несуществующем марсианском языке. Конечно, так происходит далеко не всегда, например в случае с «Балладой О Древнерусском Воине», «Игрой С Огнем» или «Обманом» есть его вклад и в мелодию, и в гармонию песни, а не только в аранжировку.
— Скажи, а тотальная кровавость текстов — это заслуга Пушкиной или твоя с Холстининым?
— Ну как сказать? В основном, все идеи текстов исходили от Холстинина. Это он у нас человек образованный… Лично я никогда не вдавался в смысловые подробности. Я только деликатно уточнял: вот это — про любовь, это — про жизнь, это — про смерть; а Холст давал текстам смысловую нагрузку, которую Пушкина потом облекала в стихи. Был, правда, один момент, когда на Пушкину напал творческий стопор, и она никак не могла написать третий куплет. Пришлось мне применить свой «поэтический дар».
— Уж не «Бесы» ли это, где ты посоветовал перенести первые две строчки в самый конец?
— «Бесы». Они самые.
— Ты пишешь музыку в достаточно определенном стиле, назовем его «стилем «Арии». Неужели тебе
