свои репетиции в домик за автостанцией Greyhound в Санта-Монике, где к ним присоединился новый барабанщик – Джон Денсмор, с которым Рэй познакомился в медитативном классе.
У Джона было много общего с Джимом. Оба они были по происхождению представителями среднего класса; отец Джона был архитектором. У обоих были брат и сестра. В средней школе оба проявили способности к занятиям спортом; у Джона это был теннис, а Джим отличался в плавании. С Рэем Джон разделял увлечение джазом, а также жадность и преданность новообращённого йогическим дисциплинам Махариши.
Джон говорил Рэю и Джиму, что у него был вспыльчивый характер, и он надеялся, что медитация поможет ему научиться контролировать себя. Ему было двадцать лет, и он всё ещё жил дома (что делало его неизбежно предметом насмешек Джима), хотя он страстно стремился порвать с родителями, тоскуя по свободе, которую могла дать работав действующей группе. Пройдут годы, в течение которых Джим и Джон будут вместе работать в “`Doors”, но они никогда так и не станут близкими друзьями.
Джон играл на ударных с 12 лет. В средней школе при университете в Западном ЛосАнджелесе он играл на перепончатых силках, затем переключился на джаз – во время учёбы в колледже, сначала в Санта-Монике, потом в Лос-Анджелесе и, наконец, в Государственном колледже Сан -Фердинандской долины, который он закончил.
После двух недель репетиций Рэй и его братья, вместе с новыми вокалистом и барабанщиком, а также со знакомой басисткой (девушкой, чьё имя всеми забыто) пришли на студию звукозаписи “World Pacific” на Третьей улице в Лос-Анджелесе. У “Rick and the Ravens” был контракт с “Aura Records”, и они уже выпустили пару песен с вокалом Рэя под именем “Screaming Ray Daniels”2. Вышедший сингл остался незамеченным, но “Aura” решила дать ребятам немного свободного студийного времени вместо записи большего количества песен. “ То, что мы получили, была ацетатная демозапись, – говорил несколько лет спустя Джим, – и у нас было три копии”.
Это были записи, которые Джим, Рэй, Джон и иногда – Дороти Фьюджикава носили из одной компании звукозаписи в другую; это были песни, которые Джим написал в Венеции тем летом, в том числе “Прогулка в лунном свете”, “Мои глаза увидели тебя” (песня, называвшаяся тогда “Стань сумасшедшим”), “Конец ночи” и безобидный маленький напев с извечной темой “Лето почти ушло”. Песни и группа отвергались всеми компаниями звукозаписи.
Примерно в это время Джим познакомился с Памелой Корсон.
Памела была рыжеволосой девушкой всего восемнадцати лет. На тыльной стороне рук, на бледном, утончённом и ласковом лице, да и по всему телу, как корица, были рассыпаны веснушки. Она носила прямые длинные волосы с пробором посередине. У неё были полупрозрачные бледно-лиловые глаза, невероятно большие – этим она напоминала портреты кисти Вальтера или Маргарет Кин – девушку ранимую, зависимую, прелестную.
Она родилась 22 декабря 1946 года в Виде, штат Калифорния, в нескольких милях от горы Шаста, считавшейся у индейцев священной. Её отец, как и отец Джима, был морским лётчиком – но бомбардиром, а не штурманом, и теперь он был командиром в Морском резерве США и директором средней школы в Оранже, центре Оранжского округа. Она говорила Джиму, что ушла из художественного класса Лос- Анджелесского колледжа и искала себе занятие поинтересней.
Годами позже Памела скажет, что Джим был тем человеком, который рассказал ей о жизни. Она называла себя “творением Джима”. Он рассказывал ей о философах, выписывая цитаты из каждого, от Платона до Ницше, знакомя её с величайшими достижениями западной мысли. Джим давал ей читать и свои записные книжки, и она сразу же взяла на себя роль хранительницы его поэзии.
Джим перечитывал “Двери восприятия” Олдоса Хаксли: “Большинство этих видоизменителей сознания теперь можно получить только по рецепту врача или – с большим риском незаконно. Для неограниченного употребления Запад допускал только алкоголь и табак. Все другие химические Двери в Стене получили ярлык Дурмана, а их нелегальные потребители Дьяволов”. Джим посмеялся над этим, и начал увеличивать одновременно и разнообразие, и количество принимаемых наркотиков.
Теперь Джим делал всё, что мог, и даже больше того, чтобы расширить свой мозг. Открыть двери восприятия… прорваться насквозь на другую сторону… идти по шоссе к концу ночи… посетить таинственные сцены на золотом прииске… ехать змеёй шоссе… поразительные фразы, которые позднее появятся в его песнях, были записаны в блокнот на тёплом осеннем пляже. Он был уже близок к открытию своего собственного взгляда и словаря.
Он поглощал кислотные таблетки как пивные зёрна, или аспирин в количестве того, что теперь называется Owsley из Сан-Франциско – настоящую “белую молнию”, безупречно чистую, дешёвую и… ударную. И, конечно, трава – коробки за коробками травы из Мексики. И ещё – кубики сахара.
Прорвись насквозь на другую сторону
Прорвись насквозь на другую сторону
Прорвись насквозь на другую сторону
Джим решил, что настало время сообщить о своих планах родителям в Лондон. Он написал им, что после окончания учёбы попытался найти работу, но его кинодиплом не воспринимали всерьёз, и поэтому теперь он вошёл в состав рок-группы и стал петь – что они об этом думают?
Отец Джима был в шоке и написал резкое письмо. Он напоминал Джиму о заброшенных им когда -то уроках игры на пианино и о том, как в детстве он отказывался от участия в семейных рождественских песнопениях… а теперь он создал группу? После того, как его отец оплатил счета за четыре года обучения в колледже?
“ Итак, – говорил успешно делающий карьеру кадровый морской офицер, – я думаю, что это чушь ”.
Джим никогда не воспринимал критику легко, а с тех пор он никогда больше не писал своим родителям.
Как-то в октябре в одном из коммерческих журналов, которые Джим и Рэй читали теперь еженедельно, появилась фотография Билли Джеймса. Билли, 33-х лет, бывший актёр, после заключения контракта с “Columbia” делал в Нью-Йорке рекламу Боба Дилана, а в 1963-м году он переехал в Калифорнию, чтобы заниматься рекламой там. Это ему тогда хорошо удавалось, и говорят, что он удовлетворял все обычные заказы, а потом он начал перенимать стиль жизни музыкантов, и в конце концов изменился столь радикально, что не смог больше общаться со своими друзьями с Восточного побережья и почти со всеми звёздами “Columbia”. Поэтому Билли дали новый титул – “менеджер по поиску и развитию талантов” – достаточно неопределённый, чтобы пробиться в традиционные публичные чарты. Столь далёкий от его реальной деятельности, этот титул позволял ему отказываться от того материала, который ему приносили.
Рэй и Джим посмотрели на фотографию. Билли носил бороду.
Быть может, он хиппи, – сказал Рэй.
Когда Билли вернулся после ланча, он обнаружил в прихожей, рядом с охладителями воды, Джима, Рэя, Дороти и Джона. Он отсутствующе кивнул, предложил ребятам войти, аккуратно взял их ацетатную копию и выслушал их болтовню, которая была очень похожа на ту, с какой к нему приходили уже много раз. Он пообещал им, что, вероятно, позвонит через несколько дней. Через два дня Джима по телефону разыскала секретарь Билли. Она сказала, что тот ждёт их у себя в офисе в удобное для них время.
“ Я сказал им, что мог бы продюсировать их записи, если захочу, но, хотя я чувствовал в них талант, я не был вполне уверен, что смогу перенести это в студию, – вспоминает Билли. – Я знал, что заинтересую ими какого-нибудь продюсера в “Columbia”. Но, поскольку я предвидел здесь некоторые проблемы, я предложил им контракт на пять с половиной лет, включая шесть месяцев испытательного срока, в течение которого компания обязалась продюсировать как минимум четыре дорожки и выпустить как минимум две. Я не хотел, чтобы они порвали контракт после шести месяцев ничегонеделания”.
Джим не мог в это поверить. “Columbia”. Лейбл Дилана.
Несмотря на такое одобрение, группа стала распадаться на части – один из братьев Рэя покинул группу, а другого они заменили. Заменой стал Робби Кригер, гитарист из того же медитативного класса, что и Джон с Рэем.
В свои 19 лет Робби был самым младшим из четвёрки. Он был и наиболее заметным. У него были вьющиеся волосы мягкого каштанового оттенка и рассеянные зелёные глаза, придававшие ему слегка
