беспрецедентный сбор в пользу Куари Бэнк. А теперь я прошу поаплодировать двум ребятам, чей киоск побил по сбору все прежние рекорды для одиночных киосков, — продолжал он. Эта кругленькая сумма составила 12 фунтов 4 шиллинга. Молодцы, Леннон и Шоттон!»
Вся куарибэнковская средняя школа для мальчиков взорвалась аплодисментами, а Джон пробормотал вполголоса: «Эх, Пит, надо было больше забрать, …»
Глава третья: Люби же меня (Love Me Do)
Наши неустанные поиски источников возбуждения и приключений получили целое новое измерение, когда мы с Джоном, как большинство мальчиков 13–14 лет не устояли перед всесокрушающей силой секса.
Следует напомнить, что в пригороде Ливерпуля в начале 50-х секс не мог служить темой для вежливого разговора. Наши родители и учителя всячески старались избегать каких бы то ни было упоминаний о нем; даже скандально известные издания Флит-стрит вроде «News Of The World» («Новости планеты»), или, как мы его называли «News Of The Screws» («Новости ё…») предлагали всего-навсего туманные забавные намеки. Благодаря общепринятым викторианским нормам морали, запрещавшим даже легкое порно типа «Плейбоя», лишь через несколько лет мы, наконец, увидели настоящую фотографию голой женщины.
Но, как гласит пословица, «если стоит, значит стоит»… И что касалось нас с Джоном, то уже сам факт, что взрослые считают онанизм, порнографию и внебрачный секс такими «порочными» и «возмутительными», только усиливал существующий к этому интерес.
Наши разговоры о сексе вошли в обыкновение задолго до того, как мы стали понимать, о чем мы говорим. Помнится, как Джон в возрасте лет девяти или чуть больше уведомил меня, что женские органы размножения состоят из скопления черных точек. По его утверждению, все сводилось к тому, что мужчина своим пенисом должен тереть одну из этих точек, если он вдруг потрет сразу две, женщина обязательно родит двойню. Несмотря на мое скептическое отношение к таким рассуждениям, о более правдоподобной теории этого мы смогли узнать только годом позже.
Когда нам было примерно одиннадцать, Джон как-то заявил мне с драматической интонацией: «Пит, я сегодня спустил — честное слово! Это просто п…ц всему и самое кайфовое ощущение!» Мы тут же отправились в свой заброшенный гараж на Вэйл-роуд, где Джон повторил это явление в мою честь, но сам я, как ни пытался, смог добиться эрекции только через несколько месяцев.
На первом году учебы в Куари Бэнк у нас с Джоном появилась привычка «спускать» в кустах, когда мы возвращались из школы. Кроме того, мы смогли подбить всю нашу банду на несколько «сессий по онанизму», на которых имели возможность сравнивать, у кого больше и толще. Увидев, что у одного из наших приятелей эрекция члена принимает, буквально, форму банана, мы всегда старались помешать ему довести дело до конца.
Чтобы у читателя не возникло ошибочных домыслов, поясню, что наши фантазии были строго гетеросексуальны. «Ну что, ребята, — бросал кто-нибудь. — Кого мы будем сегодня?» Тут все наперебой начинали выкрикивать имена известных секс-бомб, каждое из которых поднимало нас на новые высоты кайфа, пока мы разминали свои члены. Джон неизменно отдавал предпочтение Бриджит Бордо, кроме одного памятного случая, когда он заорал «Уинстон Черчилль!» — мгновенно повалив нас в припадок истерики, который свел на нет все наши старания.
Через несколько лет эта сцена была увековечена в постановке Кеннета Тайнэна «О, Калькутта!» Когда Тайнэн впервые обратился к Леннону с просьбой описать забавный случай для его рентгеновского ревю, Джон собрался было бросить его письмо в мусорную корзину и тут я напомнил ему об этом «случае с Черчиллем» и сказал, что он может обладать определенным драматическим потенциалом. Однако, Тайнэн с некоторой вольностью заменил имя национального героя Великобритании на Лоуна Бэнджера.
Что касается Бриджит Бордо, то она, по крайней мере, пятнадцать лет оставалась женским идеалом Джона. Когда мы были еще юными подростками, он усердно начал собирать номера ливерпульского журнальчика «Уикэнд», который в ежемесячных приложениях предлагал большой цветной плакат этой французской актрисы, томно лежавшей в купальном костюме из единственной принадлежности. Это, напомню, было еще до того, как «бикини» получили широкое распространение. Как только очередное приложение появлялось в продаже, Джон тут же прикреплял новый разноцветный плакат на потолке прямо над своей кроватью и проводил несколько счастливых часов своей юности, лежа на спине и развлекаясь с этим секс-символом № 1 во всех мыслимых позах.
Еще одна веха в нашем развитии была отмечена в плавательном бассейне. Молодая женщина с роскошным телом, не потрудившись как следует завязать одну из лямочек, вылезла из бассейна с обнажившейся левой грудью. После того, как я привлек внимание Джона к этому замечательному факту, мы со всех ног бросились к ней, чтобы «получше рассмотреть», в конце концов, ни он, ни я до этого не видели настоящей титьки.
Однако, наше нетактичное приближение привело лишь к тому, что грудь мгновенно была водворена на место, а ее обладательница в раздражении поспешно удалилась. И все же несколько недель мы с Джоном пребывали вне себя от возбуждения, а все наши друзья завидовали нам черной завистью.
На следующее лето нам с Джоном довелось увидеть еще более эффектное зрелище в Фостерских полях. К тому времени строители и оборзелый сторож ушли со сцены и в домах у подножия холма появились несколько жильцов, и среди них — сержант полиции и его пышногрудая жена-блондинка.
В остальном же эти обширные строения оставались нетронутыми и мы с Джоном по-прежнему считали их своей вотчиной. Кроме того, со склона холма мы могли беспрепятственно разглядывать отгороженнные заборами лужайки новых жильцов — и в одни прекрасный день увидели жену сержанта — без лифчика! — загоравшую в саду за домом и наивно не замечавшую наблюдателей, притаившихся неподалеку.
Остаток этого дня мы с Джоном пролежали в высокой траве, лаская свои многоуважаемые органы и с нежностью разглядывая полную грудь этой женщины и детально обсуждая, что бы мы хотели с ней делать. Вскоре это стало обычным занятием: эта роскошная и очень «тактичная» дама имела привычку, о чем мы с радостью узнали, раздеваться, если в Мерсисайде выдавался погожий день. Ясное дело, после этого у нас с Джоном появился еще одни стимул к посещению Фостерских полей, если погода казалась «благоприятной», и нередко мы бывали вознаграждены созерцанием солнцелюбивой жены сержанта полиции.
По ходу дела, я также узнал о необычайных сексуальных потенциях Джона. Зачарованный этими гипнотизирующими грудями, Джон мог запросто эякулировать три-четыре раза подряд. Хотя обычно оргазм у него наступал быстро, способность к быстрому повторению эрекции делала маловероятными какие-либо серьезные проблемы в дальнейшей жизни. Во время одного из наших посещений Фостерских полей, я поспорил с ним на «десять оргазмов подряд», предложив в качестве награды неограниченное пользование телевизором нашей семьи (как будто он был моим и предназначался для подобных целей!). Джон клюнул на этот соблазн, но смог спустить «всего» 9 раз, освободив меня таким образом от выполнения своего сомнительного обещания.
Безлифчиковые загорания прошли вместе с летом, но, благодаря Биллу Тернеру мы вскоре обнаружили новую отдушину для наших бурлящих страстей. Как-то раз в субботу, наткнувшись на него возле кинотеатра «Эбби» на Пенни Лэйн, я согласился пойти с ним на дневной сеанс. «Это тебе действительно откроет глаза на мир, Пит», — самодовольно ухмыльнулся он. Нетрудно было догадаться, что этот ушлый повеса имел в виду не фильм, значившийся на афише.
«Мы сделаем вот что, — пояснил он. — Зайдем на балконный этаж — там народу поменьше — и выберем двух симпатюлек, сидящих рядом. Когда начнется фильм, мы сядем у них по бокам. Потом мы обнимем их и посмотрим, как далеко они дадут нам зайти.»
«Ври больше! — презрительно фыркнул я. — Ты меня не нае…!»
«Пит, я не вру, — настаивал он. — Я делаю это каждую субботу.»
«Ну ладно, — согласился я, — посмотрим.»
Дальнейшие события происходили, словно в сказке. Когда Билл просунул свою руку под пальто к
