случае, так это выглядело. Дошли эти разговоры и до слуха 28-летнего Брайана Эпстайна. И хотя его магазин NEMS находился в каких-то ста метрах от «Пещеры», миры БИТЛЗ и Эпстайна в остальных отношениях были бесконечно далеки.
На первый взгляд, Брайан Эпстайн мог показаться сплошным перечнем того, что Джон всей душой презирал: своим аккуратным светским акцентом, безупречной прической и костюмом и чопорными и учтивыми манерами. Брайан определенно попахивал респектабельностью. Вместе с тем, едва ли можно было ожидать от столь представительного горожанина чего-то иного, кроме неприязни к неопрятному, неуважительному и сквернословящему Джону Леннону. И хотя остается фактом то, что семья Брайана — неважно, что они евреи — относилась к той же социальной прослойке, что и Мими, главным отличием было то, что Джон всегда отвергал все, так усердно культивируемое Брайаном.
Странная прихоть, затащившая благородного и застенчивого продавца грампластинок в сырое мрачное подземелье, была порождена добросовестным правилом ВСЕГДА удовлетворять покупательский спрос, и, естественно, он решил узнать подробности о немецком сингле, для того, чтобы выписать его для своего магазина, у самих странно именуемых БИТЛЗ. Вряд ли бы он захотел вернуться туда еще раз или даже отсидеть целое отделение, если бы не одно обстоятельство: он не мог отвести глаз от Джона Уинстона Леннона.
То, что Брайан Эпстайн был гомосексуалистом, мало удивит (не то что шокирует) большинство нынешних читателей, а тогда, в Ливерпуле 61-го года, «гомики» считались чем-то НЕЕСТЕСТВЕННЫМ, и все, страдавшие этим, предусмотрительно держали ЭТО в страшной тайне. (В те дни на стороне «гомосековых побоищ» стоял закон; гомосексуализм по-прежнему считался уголовным преступлением, а насилие, шантаж и домогательство были неотъемлемой частью жизни гомосексуалистов.) Но не будь Брайан гомосексуалистом, вполне возможно, что никто за пределами Ливерпуля или Гамбурга так никогда и не услышал бы о БИТЛЗ и история поп-музыки — равно как и история вообще — могла бы пойти совсем иным путем.
Как Брайан позже признался Джону, первое время музыка БИТЛЗ интересовала его меньше всего. Его также не слишком впечатлило симпатичное личико Пола, простодушие и молодость Джорджа и даже хваленое «угрюмое великолепие» Пита Беста. Брайан был не просто гомосексуалистом; его сексуальное возбуждение определялось именно тем, что оскорбляло и угрожало ему: вульгарность, наглость, грубость и агрессивность, столь богато воплощенные в лице ритм-гитариста БИТЛЗ. И с того момента, как Брайан увидел этих четырех оборванцев в кожаных куртках, его окончательно и бесповоротно загипнотизировал тот, чье поведение больше всего походило на поведение зверя, загнанного в клетку.
При последующих посещениях «Пещеры», фантазии Брайана о возможной близости с Джоном еще больше распалились и открытием ряда других его качеств: остроумия, интеллекта, чувствительности и сырого, неотшлифованного таланта. И вот, в конце концов, Брайан, чей опыт и понятие о менеджменте равнялись большому нулю, решил стать менеджером БИТЛЗ.
Конечно же, Гарри и Квини Эпстайн испытали серьезное огорчение, когда узнали, что их старший сын путается с бандой хулиганов, играющих рок-н-ролл в грязном подвале на Мэтью-стрит. Но для такого прилежного мальчика, как Брайан, крушение надежд, возлагавшихся на него его респектабельной еврейской семьей, было вызвано ни много, ни мало, как пылкой страстью.
И хотя сам объект этой страсти лично Брайан Эпстайн (поначалу) мало волновал, Джон с готовностью ухватился за это неожиданное предложение. Те самые завитушки респектабельности, которые он так презирал, сулили вместе с тем деньги и влиятельность. И если этот простофиля хочет отдать и то, и другое в распоряжение БИТЛЗ, что ж…
«Ну ладно, Брайан, — сказал Джон, — будь нашим менеджером.»
Мое первое знакомство с Брайаном состоялось в клубе «Голубой ангел». Этот клуб, владельцем которого был пронырливый Аллан Вильямс, был одновременно и местом «водопоя» всех ливерпульских групп, и местом первоклассных развлечений. Закрывался он в четыре часа утра (для старой доброй Англии время неслыханное), а во время работы предлагал такие забавы, как игорный стол на верхнем этаже и «живую» группу — зачастую вместе с будущей звездой — комедиантом Фредди Старром — в подвальном помещении. Как-то вечером мы с Джоном по обыкновению встретились в «Голубом» и он между делом коротко представил меня своему новому менеджеру.
Примерно через час Джон решил уйти. Заметив, что я сижу один на один с бокалом, Брайан счел уместным пересесть ко мне. Поначалу я не представлял, что этот величественный джентльмен в темном костюме, стоящий у столика, как всегда молчаливый и совершенный, словно статуя, может сказать такому оборванцу-бездельнику, как я.
«Я вот подумал, — наконец произнес он с акцентом школьника публичной школы, — нельзя ли с тобой поговорить о Джоне.»
«А, конечно, — с готовностью согласился я. — А что именно Вас интересует?»
«Видишь ли, это слишком серьезно, чтобы говорить об этом здесь: очень многолюдно, — сказал Брайан. — Лучше сделать это наедине.»
«Ну ладно, — опять согласился я. — А куда мы пойдем?»
«У меня тут на углу стоит машина. Наверное, лучше всего будет там.»
Как оказалось, Брайан был владельцем «Ягуара-10», и это меня достаточно впечатлило, чтобы с готовностью залезть в него, ибо я никогда еще не видел «Яга» изнутри.
«Да, неплохо», — согласился Брайан с нарочитым пониманием в голосе и, забравшись следом, предложил мне сигарету.
«Ну, так в чем же дело с Джоном?»
«Честно говоря, Пит, — ответил он, — я привел тебя сюда под фальшивым предлогом. Я вовсе не собираюсь говорить с тобой о Джоне», — и с этими словами он придвинулся ко мне.
Я, не зная, что и сказать, нервно затягивался сигареткой. Что все это значит? Я судорожно пытался найти ответ, но в голову ничего не приходило.
«Джон так много рассказывал мне о тебе, — продолжал он тем временем, — что я не мог дождаться встречи с тобой. Мне так хотелось бы узнать тебя получше… Ты сможешь придти ко мне на квартиру сегодня ночью?»
«Зачем?» — подозрительно спросил я.
Брайан с удивлением посмотрел на меня. «Я думаю, ты знаешь зачем», — произнес он наконец — и тут до меня дошло. Может быть, я просто был туповат в этом отношении, но в те дни мы не так часто встречались с откровенными гомосексуалистами, мы только слышали от кого-то или где-то читали.
«Нет, нет, Брайан, — пробормотал я в конце концов, — это не для меня.»
«Ну что ж, хорошо, — сказал он возможно более непринужденно, — никаких проблем. Я надеюсь, ты не обиделся…»
«Нет, не обиделся. Правда, — я изобразил усмешку. — Я воспринял это как… комплимент!»
Брайану эти слова понравились. Во всяком случае, он всегда помнил. Ведь шансы разделить со мной постель вряд ли превышали шансы получить и гораздо более жестокое и грубое отвержение.
Мы тут же вернулись в клуб, где пропустили еще по паре стаканчиков и проболтали о том — о сём до самого закрытия. Казалось, он был искренне заинтересован всеми перлами мудрости, срывавшимися с моего заплетавшегося от выпитого языка. «Нет, Брайан — отличный парень», — решил я.
И действительно, я всегда считал его одним из самых прекрасных людей, встречавшихся мне. Он неизменно обращался со мной с удивительным великодушием, теплом и заботой. Во всяком случае, по отношению ко мне Брайан Эпстайн всегда был настоящим джентльменом.
К августу 1962 года мучительные переговоры Брайана с лондонскими звукозаписывающими компаниями дали, наконец, свой результат — контракт с «Парлофон Рекордс», сравнительно непрестижной дочерней фирмой от «И-Эм-Ай», которой управлял Джордж Мартин, одновременно работавший и как продюсер. Через несколько недель БИТЛЗ предстояло поехать в столицу и записать свой первый настоящий сингл — песню Леннона-МакКартни «Love Me Do», характерное звучание которой придавала губная гармошка Джона. И, предвидя приближение удачи и славы, Джон, Пол и Джордж решили, что состав БИТЛЗ необходимо «более точно настроить».
В результате несчастного Пита Беста выгнали вон. Но Джон, Пол и Джордж были слишком трусливы, чтобы сделать это собственноручно, поэтому несчастный Брайан Эпстайн, который ничуть не был
