очередь Джона и Пола создавать СВОИ композиции для всевозможных начинающих «звезд», вплоть до и включая их будущих архивариусов — «Роллинг Стоунз».
Между тем, БИТЛЗ почти беспрерывно совершали турне по Британии. Сначала они были четвертыми в программе после детских «звезд», вроде Хелен Шапиро, а затем сами стремительно дошли до статуса «звезд». В мае 1963 года даже идол Джона Рой Орбисон снизошел до роли «закуски перед БИТЛЗ». А спрос на билеты стал таким, что фаны устраивали палаточные лагеря возле касс за двое суток и более до начала продажи билетов.
К августу БИТЛЗ даже могли похвастаться собственной еженедельной радиопередачей по Би-Би-Си и официальным ежемесячным журналом для фанов. Но лишь с появлением в том же месяце их четвертого сингла «She Loves You» за БИТЛЗ окончательно утвердилось звание первого британского домашнего феномена в поп-музыке. Со своими бодрыми «йе-йе-йе» в припеве, которые для многих миллионов надолго стали мелодией-автографом «Потрясной Четверки», песня «She Loves You» быстро стала «самой продаваемой» из когда-либо выпущенных в Великобритании пластинок.
Вероятно, из-за отсутствия подобного прецедента, рядовым остроглазым журналистам с Флит-стрит понадобилось еще два месяца, чтобы разглядеть «битломанию», но зато они быстро наверстали упущенное после выступления БИТЛЗ 13 октября в популярном эстрадном шоу «Воскресный вечер в лондонском «Палладиуме», когда истерия фанов и в театре, и за его пределами транслировалась непосредственно в миллионы британских квартир.
Впечатление было таким, что вся страна за одну ночь помешалась на БИТЛЗ. Выдающиеся психологи, представители духовенства, педагоги, критики классической музыки и политики — все начали играть высокопарными фразами, анализируя с осуждением или (гораздо чаще) превознесением этих «длинноволосых парней из Ливерпуля». Те первые рок-н-ролльщики, которые прорвались через возрастные и классовые барьеры, прежде ограждавшие эту музыку почти от всех, кроме рабочей молодежи, и не мечтали о таком, а БИТЛЗ даже играли для принцессы Маргарет и королевы на ежегодном «Эстрадном Королевском Представлении». Перед запуском обычно заканчивающей концерт «Twist & Shout» Джон, кивнув в сторону королевской ложи, выдал безошибочную комбинацию наглости и обаяния, ставшую знаменитой «шпильку»: «Те, кто сидит на дешевых местах, хлопайте в ладоши, а остальные — трясите своими драгоценностями…»
Как писала на следующий день «Дэйли Миррор»: «Нужно быть брюзгой в квардрате, чтобы не полюбить этих пикантных, шумных, счастливых и милых БИТЛЗ…»
Когда упомянутый выпуск попал на прилавки, Брайан Эпстайн уже летел в Америку, где до этого ни один британский поп-певец не добился сколько-нибудь заметного успеха, с ацетатной копией следующего сингла БИТЛЗ — «I Want To Hold Your Hand», предвосхищая уже запланированные встречи с Браун Мепс из «Кэпитол Рекордз» и «легендой телеэкрана» Эдом Салливаном.
7 декабря 1963 года БИТЛЗ отпраздновали свое триумфальное возвращение домой в крупнейший театр Мерсисайда «Эмпайр», во время первого общенационального турне уже после «открытия» битломании прессой. Хотя расписание работы исключало мое присутствие на концерте, Джон — в состоянии сильнейшего возбуждения — позвонил мне в «Старуху» и попросил встретиться с ним у тетушки Мими после концерта.
Когда я пришел в назначенный час, Мими сказала мне, что Джон только что убежал в гости к тетушке Хэрриет, которая жила в нескольких кварталах от них. Я бросился за ним к тетушке Хэрри, где первым делом увидел заднюю часть Леннона, торчавшую из угла шкафа, в котором хранилось его барахло, когда он еще ребенком играл там.
«Привет, Джон, — сказал я, — ты что там делаешь?» Он выглянул из-за шкафа и улыбнулся. «Да просто хочу собрать кой-какие свои старые книжки, которые хотел бы взять с собой в Лондон и кое-что из рисунков и разной ерунды, которую я написал и не хочу потерять».
Джон никогда не признался бы мне, но я думаю, что на том сверкающем перекрестке своей жизни и карьеры он инстинктивно хватался за памятные вещи из детства — словно эти ободряющие знакомые предметы могли как-то облегчить его переход в неизвестное будущее. И, несмотря на свою хулиганскую фасадную сторону, Джон Леннон не был лишен сентиментальности. И еще в нем всегда было что-то от старого скряги, запасающего на черный день.
После того, как Джон набил большой брезентовый мешок книгами и листками бумаги, я помог ему перевязать пачку рисунков, большая часть которых относилась к периоду, когда он не рисовал ничего, кроме лошадей. Затем мы перетащили все эти сокровища в дом тетушки Мими, где, наконец, получили возможность посидеть вместе в любимой комнате Джона возле кухни и обменяться новостями. Несмотря на явное счастье от созерцания своего ставшего знаменитым племянника, Мими была твердой сторонницей раннего отхода ко сну.
Однако, Джон был слишком возбужден, чтобы думать о сне. И хотя его тетушка не держала в доме ничего крепче чая, мы с Джоном все больше и больше балдели, глотая одну чашку за другой, и он с восторгом рассказывал о сенсационном успехе БИТЛЗ. Мы вместе приторчали от визжащих толп и спасательных лимузинов, знаменитостей, с которыми они встречались, и девиц, которых они натягивали в своих гардеробных. Он рассказал, как их «дорожник» Мэл Эванс проводил осмотры во время каждого концерта БИТЛЗ и делал четырем самым очаровательным обладательницам билетов предложения, которые почти никогда не отвергались.
Но как бы Джон ни был возбужден всем, что происходило с ним, не совсем правильно было бы сказать, что его это удивляло. В конце концов, Джон всегда считал, что однажды он станет богатым и знаменитым, легендой своего времени. «Если б я теперь смог получить Америку, — сказал он, — я получил бы весь этот ё…й мир!»
Два года назад БИТЛЗ были всего-навсего культом клуба в подвальчике, через год — уже народными героями Мерсисайда, теперь же они стали любимцами всей Британии. Но сверхчеловеческие амбиции Джона все еще были неудовлетворены. Вновь и вновь в тот вечер его монолог возвращался к стране его мечты, «Америка, Америка, Америка», — повторял он почти как заклинание. Тем не менее, он поведал, что БИТЛЗ решили придерживаться осмотрительной политики: играть для публики с отдачей независимо от успеха.
Когда он ненадолго замолчал, мы автоматически перешли в кухню, чтобы поставить чайник на плиту. Обычно во время таких «антрактов» Джон менял тему разговора. «Ну, а как идут дела у тебя? Как успехи в «Старухе»?»
«Неплохо, неплохо. Продвигаются…» На самом же деле бизнес в «Старухе» шел из рук вон плохо и я еле-еле «продвигался».
«А каким будет твое Рождество?»
«Думаю, все будет, как положено», — приврал я. Тут Джон извлек из кармана коричневый конверт и вложил его в мою руку. «Пусть твое Рождество будет приятным, Пит».
«Что это?»
«Моя обычная получка.»
«Мне она не нужна, Джон, — сказал я, тщетно стараясь вернуть ему конверт, — мне не нужна твоя ё…я зарплата.»
«Засунь в карман и забудь об этом», — грубо буркнул Джон. Он унес чайник в другую комнату, давая понять, что вопрос исчерпан.
«Спасибо, Джон, — бросился я вслед, — это просто здорово!»
«Выбрось эти мысли на х…».
Я так и сделал, пока на следующий день не обнаружил, что конверт до сих пор не вскрыт. Несмотря на все те состояния, которые БИТЛЗ начали создавать, Брайан по-прежнему выплачивал им понедельную зарплату. И конверт с получкой Джона содержал десять 5-фунтовых купюр, что эквивалентно примерно 500 фунтам или 1000 долларам по курсу 1983 года, в то время как я каждую неделю приносил домой около 12 фунтов. Он не вскрыл его и не сказал «вот 10 фунтов» и даже не оставил десяти фунтов себе. Для Джона характерным было то, что он хотел отдать мне всё, не задумываясь, что ему самому придется занимать где-то, чтобы прожить следующую неделю. Чтобы вам было понятнее, что означали 50 фунтов в 1963 году, подарка Джона с лихвой хватило на покупку нового плаща, билетов на поезд до Лондона и обратно и случайные расходы на мое недельное пребывание в его квартире в Кенсингтоне.
