Это было сказано так неожиданно и дерзко, что Ваня Макковеев на миг опешил.
«Трам-трам-трам», — прогремели колеса на стыках рельсов. Уже наступила ночь, в раскрытой двери вагона мерцали огоньки какого-то селения. Кошкарев подошел к двери, вцепился жилистыми руками в стены теплушки, шумно вдохнул морозный воздух, повернул ершистую голову к солдатам, презрительно улыбнулся, кивнул в сторону Вани Макковеева:
— Вылавливают немцы вот таких активистов.
Очень тихо стало в теплушке. Георгий Ишенин встал, шагнул к двери.
— Значит, не за что тебе воевать, — спокойно сказал Ишенин. — А я думаю, о чем вы тут шепчетесь…
Солдатский ботинок пришелся по заду Барсука. Кошкарев взмахнул руками и вылетел в раскрытую дверь вагона прочь, в темноту.
Все произошло в одно мгновение.
Поезд не остановился.
— Спокойно! — крикнул Ишенин. — Слышали, что он сказал? За эти слова он никому на меня не пожалуется. Никакому коменданту, никакому следователю. А если убился — черт с ним! Скажем, что сам сорвался. Я тут слышал, они договаривались… А ну, вылезай на свет! — потребовал от кого- то Ишенин. — Рассказывай, как ты будешь воевать!
Из темного угла вылез Михаил Калганов, испуганно заморгал глазами.
— Ну!
— Я не хотел… Это он меня подбивал…
— На что?
— Я его боялся… Немец пойдет в наступление, надо, говорит, лечь… А потом поднять руки…
— Эх, Калганов!.. — тихо произнес Ваня Макковеев. — А ведь тебя старик отец провожал. Помнишь, что он говорил?
— Я не сдамся, ребята, — поднял глаза Калганов.
В вещевом мешке Кошкарева оказалось письмо, свернутое в треугольник, с написанным адресом.
— «Я вернусь, папаня, — читал вслух Семен Забелин. — Может, совсем скоро, а может, через годы. Сделаю все, как ты порешил. Мы еще заживем, все козыри есть у нас…»
Не хотелось, чтобы кто-то знал, что в составе забайкальской лыжной бригады ехал на фронт человек, намеревавшийся сдаться в плен, решивший уцелеть во что бы то ни стало, солдат, которому было «не за что воевать». На листке было еще много места, и Ваня Макковеев дописал на нем несколько слов: «Ваш сын Никифор выпал из теплушки на перегоне Тарутино — Ачинск Красноярской железной дороги. Извещаем вас об этом и подписываемся».
Все до единого решительно и молча подписались под этими строчками.
«Выпал из теплушки». У солдат все-таки было какое-то неприятное ощущение…
Одному из них, Сергею Матыжонку, после войны довелось побывать в селе, из которого был призван на фронт Никифор Кошкарев. Бывший солдат работал на уборке урожая, вел комбайн. Вдруг все вспомнил и спросил своего помощника, не знает ли он в своем селе Кошкаревых.
— Кто их здесь не знает, — под рокот моторов неторопливо рассказывал пожилой колхозник. — И я батрачил у Митрофана Кошкарева. Первый богатей был на селе. Все эти поля сплошь были кошкаревскими, а заимка до сих пор его именем называется. Раскулачили. Озверел Митрофан Кошкарев, клуб поджег. Перед войной из ссылки вернулся. Правильно, был у него сын Никифор. Этот в первый же год войны на фронте погиб. Геройской смертью.
— Геройски? — переспросил Сергей.
— Сестра Никифора так говорила, — продолжал колхозник. — Сейчас она нашим клубом заведует, новым. Смотри, отсюда ее дом виднеется.
Вечером Сергей Иванович решительно вошел в дом сестры Кошкарева и был очень удивлен, увидев в переднем углу большой портрет знакомого человека. Ершистая прическа, хмурый взгляд, слегка склоненная сильная шея и медаль «За отвагу» на солдатской гимнастерке.
— Вы его сослуживец? — засуетилась сестра Никифора и смахнула слезу. — Вот видите, остались живы, работаете… А Никифору не повезло. Поехал на фронт и где-то по дороге расшибся. С недельку полечился в Красноярске, а потом поехал на передовую. Месяца через три, к маю, сообщили. Геройской смертью погиб Никифор…
…Извещение о смерти, наградное свидетельство, несколько писем… В глаза Сергею бросились слова: «Проклятые фашисты… Хуже гадов они, папаня. Надо бить проклятых захватчиков…» Когда и почему произошел перелом в душе человека, которому было «не за что воевать»? Из-за пинка, полученного от своих сверстников на пути к фронту? Едва ли…
В письме не сообщали о боевых подвигах солдата. Но в нем были слова огромного значения: «Никифор Митрофанович Кошкарев погиб смертью храбрых за честь, свободу и независимость нашей Родины». Их вывела рука комиссара воинской части.
С обнаженной головой Сергей Иванович Матыжонок с минуту постоял у портрета, вернул сестре Никифора пожелтевшее письмо из воинской части, тихо сказал:
— Комиссар… Фамилия неразборчива… Это он помог вашему Никифору понять, что значит остаться без Родины.
И вышел.
Вспомнились Сергею морозные дни, эшелоны, расстрелянные ржевские леса, друзья-товарищи, только что надевшие шинели, командиры, которые помогли и ему стать солдатом…
ПЕРВАЯ КРОВЬ
Глубокой ночью поезд прибыл в Москву. Стоянка была короткой. За несколько минут до отправления прошел мимо вагонов новый начальник эшелона, неприветливый, строгий. На вопрос: «Куда поедет лыжная бригада?» — сухо ответил: «Туда, где есть снег». Но солдаты, быстро узнали «тайну». Часовой, стоявший на путях, сказал им только два слова:
— На Калининский.
Ваня Макковеев нашел на карте город Калинин, достал из вещевого мешка смятую газету и стал читать сводку Совинформбюро. Там сообщалось, что Калининский фронт прорвал сильно укрепленную линию противника.
— Наступать будем, — послышались голоса.
— Прямо в бой попадем.
— Сперва учить будут.
В ту ночь никто не сомкнул глаз: новобранцы сушили обувь, плотнее увязывали вещевые мешки, возбужденно переговаривались. А на рассвете в теплушке опять стало тихо. На небольшой, наполовину сожженной станции эшелон вдруг остановился, кто- то торопливо пробежал мимо вагонов и громко' скомандовал:
— Открывай двери! Выгружайся! Быстро!
Вдали чуть слышалась орудийная канонада. Солдаты выпрыгнули из вагонов и построились на улице поселка. Забайкальцы держались вместе, стояли на правом фланге. К ним первым подошел командир с тремя кубиками на петлицах шинели.
— Ишенин! — строго приказал он. — Шаг вперед!
— Есть!
— Что можете делать?
— Как что делать? — не понял Ишенин.
— В гости к бабушке приехали? Пулемет знаете, из винтовки стрелять умеете?
— Мы лыжники, — сказал кто-то из задних рядов.
— Лыж пока нет. И не ожидаются… Я спрашиваю: кто какое оружие знает?
— Винтовку знаю, — сказал Ишенин.
