гитлеровцы перебрасывают куда-то крупные силы. Слышался грохот танков и бронетранспортеров, шумели автомашины. Войска выходили на главную магистраль с двух направлений. На развилке дорог стоял регулировщик и фонариком подавал машинам сигналы. Иногда происходили заминки, на мгновение вспыхивал яркий свет фар, слышалась ругань, машины останавливались или шли в обход. Немцы куда-то торопились.
Когда машины останавливались, чтобы пропустить колонну войск, двигавшуюся с другой дороги, некоторые гитлеровцы выпрыгивали из кузовов и отходили в поле. Одного из них, усевшегося совсем рядом с сержантом, можно было взять в плен и допросить. Очень пожалел Сергей, что не знает немецкого языка. Оставалось наблюдать, но каждая минута их кажущегося бездействия приносила важные результаты. Прошла колонна бронетранспортеров, прогромыхал трактор, волоча огромное орудие. С тихим шелестом одна за другой пронеслись до десятка легковых автомашин. За час наблюдения разведчики узнали очень многое. Осторожно они стали отходить обратно.
Хутор, казалось, вымер. Нигде ни огонька, не слышно лая собак. Уже у самого дома Анфисы Никаноровны сержант услышал грубый окрик:
— Кто шляется?
Кочетков упал на снег, а Сергей продолжал идти. Прямо на него двигался человек.
— Кто идет? — повторил тот.
— Свои, — развязно, как пьяный, ответил Сергей, вынимая из ножен кинжал.
Навстречу шел враг — это каждой клеточкой тела ощутил сержант. Перейти линию фронта, потерять товарищей, добраться до заданной точки маршрута, собрать важные сведения и потерпеть поражение, встретившись ночью с каким-то паршивым полицаем, — этого не мог допустить разведчик. Каждый его мускул напрягся, холодная и ясная мысль пронизала мозг — только не промахнуться, нанести смертельный удар. Сержант чувствовал, что стоит ему остановиться или свернуть в сторону — раздастся выстрел, поднимется тревога. Тогда все пропало. Он шел походкой пьяного человека, а когда между ними осталось не более двух метров, ринулся вперед и по самую рукоятку всадил в грудь врага остро отточенный кинжал. Не охнул, не вскрикнул человек, поздней ночью наблюдавший за порядком на единственной улице хутора Выселки. Наступив валенком на шею слабо дергавшегося человека, Сергей Матыжонок с минуту прислушивался, а потом дал знак Кочеткову:
— К дому.
Осторожно подползли, заглянули в окно. Тихо, держа наготове оружие, открыли дверь, которую Анфиса Никаноровна обещала оставить незаложенной, и отпрянули, услышав шепот:
— Ну как, сынки?
Вздрогнул Сергей Матыжонок от этого шепота. Еще мгновение — и человек, произнесший эти слова, упал бы замертво. Но ошибки не произошло. Вскоре засветились лампочки передатчика, дробно застучал ключ. Одна за другой уходили в штаб колонки знаков.
«Я — Чайка, я — Чайка! По шоссейной дороге Ржев — Вязьма скрытно движутся на запад большие силы противника. Наблюдали все рода войск, в том числе танки. В полном составе прошел артполк, перевозятся мощные орудийные установки. Передвижение войск началось вчера ночью».
Прошло около часа, и вот в наушниках послышались знакомые свистящие звуки. «050», — записал Кочетков.
Из штаба дивизии приказывали продолжать выполнять боевое задание.
Днем на шоссейной дороге было обычное движение. К обеду прошло на восток с десяток немецких автомашин, пронесся связной-мотоциклист, прогрохотали, кланяясь на ухабах, три танка с черными крестами на корпусах, прошагала рота гитлеровских солдат. И опять на несколько часов наступила тишина.
Слышалось ноющее гудение проводов. Разведчики лежали в промоине у телеграфной линии и напряженно осматривались по сторонам.
Они ушли из дома Анфисы Никаноровны, как только передали донесение в штаб дивизии. В доме было тепло, но разведчики не имели права рисковать: приказ еще не был выполнен. Рассказав Анфисе Никаноровне о человеке, которого они встретили ночью на улице и уничтожили, разведчики ушли, получив материнское благословение, котелок картошки и несколько корок хлеба — все, что оставалось в доме. Условились, что Анфиса Никаноровна будет вывешивать во дворе красное платьице внучки — знак того, что в ее дом можно идти без опаски.
За хутором разведчики повалились в холодный жесткий снег и забылись беспокойным сном. Рано утром они были на ногах: спешили, пока было темно, пройти к железнодорожной будке.
Из точки, откуда велось наблюдение, видны были и шоссейная и железная дороги. Изредка на запад и восток проходили поезда, по шоссейной дороге машины шли в сторону фронта.
Матыжонок стал не на шутку тревожиться: ему показалось, что своим донесением он всполошил командование дивизии, неправильно его информировал. Нужно было не только все проверить, но и узнать о цели ночного движения гитлеровских войск. Нужен был новый свидетель событий последних дней, а им мог быть железнодорожник. Он был рядом — только что с флажками на поясе и с большим молотком на плече зашел в свою будку. Посоветовавшись, разведчики подползли к будке, укрылись в старом, заброшенном хлеве и стали ждать, когда путевой обходчик появится во дворе.
Долго никто не выходил. Осмотрев путь и не заметив вражеских патрулей, Сергей Матыжонок заглянул в окошко и сразу же подозвал Кочеткова. Обходчик лежал на деревянном топчане. Кочетков остался на крыльце, а сержант вошел в помещение и растолкал железнодорожника.
— Здравствуйте, — сказал Сергей ‘Матыжонок, присаживаясь.
— А ты кто такой? — ответил обходчик, небритый пожилой мужчина.
Увидев направленный на него пистолет, он сел. В помещение заглянул Кочетков.
— Мы пришли за новостями. Сиди, сиди, — положил сержант руку на плечо обходчика, пытавшегося встать и недоуменно моргавшего глазами. — Разговаривать долго нельзя. Неправду скажешь — будет плохо. Куда двигается немец? Говори!
— Что говорить? — пришел в себя обходчик. — Драпать начал немец. Позавчера тронулся с места. Только их и провожаю. Им что? Нагадили и уходят. А нам как? У меня шестеро детей, один другого меньше… Не успел тогда уйти за своими, вот и пришлось за кусок хлеба наниматься…
Но сержанту некогда было слушать, почему путевой обходчик стал служить у немцев.
— Ночью сколько прошло поездов?
— Да не меньше десяти, — решительно произнес обходчик. — Все пути на больших станциях забиты составами.
— А до этого?
— Три или четыре. Раньше боялся немец ехать ночью, а теперь, как прижало, поехал.
— А что везут в поездах?
— Солдат перевозит, пушки, танки. И по шоссейной дороге движется. Днем отдыхают, чтобы наши самолеты не заметили, а ночью идут.
— Какие наши? — строго спросил Сергей Матыжонок.
— Ну, советские, пусть ваши, — обозлился обходчик. — Я, конечно, предатель в ваших глазах, враг народа. Но у меня шестеро детей, выхода не было. Даже газету мне прочитали, что Москву правительство сдает, что будет новая жизнь. Поверил… А теперь поздно. Давно понял, что вернетесь… Уходить мне, ребята, некуда. Я хотел встретить первый поезд с нашими войсками, сдать флажки и явиться с повинной. Хоть знал бы, что мои дети при нашей власти не пропадут. Я ведь не забыл ее… Сыт был, и дышалось легче, и дети учились… А теперь… Выселили их немцы отсюда на хутор, в коровнике семья живет. Все боятся, «что мои ребятишки мину на рельсы положат.
— Вот что, — сказал, подумав, Сергей. — Нас здесь много. Скажешь кому, что мы были у тебя, — тогда смерть. А лучше будет, если сбросишь немецкий поезд. К чертовой матери! Тогда не придется идти с повинной.
— А на дежурство можно идти? — спросил обходчик.
— Когда у тебя дежурство?
— В ночь.
