Его б с натуры рисовал
Его б с натуры рисовал.
Он ей так сладко улыбался.
Из тонких губ слова ронял,
Из рук все ел и отдавался…
Ее не то чтобы поймать,
Ее не всякий смел постигнуть,
Пронзить пожаром. Заклевать.
С улыбкой справиться. Привыкнуть.
Его попробовать за суть
Мог каждый сорок раз за месяц.
В вертепах вволю отдохнуть,
Хоть вдень, хоть вночь... Хоть стой… Хоть смейся!
Она бродила невпопад.
Искала счастье наизнанку.
И в гололед. И в снегопад.
И в пьяных ласках спозаранку.
Он лишь на время ускользал,
Не то в запой, не то в растраты,
Не то в заплеванный вокзал,
Не то в сырые казематы.
Она затравленной слыла
И лишь в мечтах произростала .
К нему, как в сумерках, плыла
В его немой раздор оскала.
Он в жизни выхлебал всего,
Но в ней ходил ловить украдкой
Святое таинство того,
Что стало в ней нирваной сладкой.
Так длилось время между них.
И в нем. И в ней. И в нас. И с нами.
Она и Он. Их Бог постиг.
А мы их божий мир познали…
Губ и тела благоразумье
Губ и тела благоразумье,
Страх души окунаю в тебя.
А глаза твои - просто безумье,
А слова твои - просто бездумье…
Ненавижу, все больше любя!
Мне боль не кажется. Я болью перепачкан.
Мне боль не кажется. Я болью перепачкан.
Я выжат весь. И начат слом гнилья.
Я, как телега, загнанная в качках,
В крутых ухабах женского белья!
Я тот, в котором матерные стены,
Душа в окурках. И очаг пустой.
Я тот, который не ушел со сцены
С друзьями верными в безвыходный запой.
Я вновь попал в тупик однообразья…
Кондуктор заспанный нам объявил маршрут,
И дни бездарные сквозь годы безэкстазья
В трамвай обшарпанный из черных окон прут.
И телевизор мой! Все чертовщиной веет!
Он царства демонов свою варганит песнь,
Про страсти мерзкие. Про дурь людскую блеет,
Так пыжась и пыхтя рябым экраном весь.
И в этой грязной миске пойла, хоть залейся,
И рожи хамских слуг так прут со всех сторон,
Что плавятся мозги от этой адской песни,
И крик души моей по-прежнему казнен.
Ну как же тут мечтам пробить торосы ночи?
