сигарет в день. Представляешь, рекорд у меня был две сигареты за день. Одна утром, а одна после обеда. Неделю держался! Перед собой гордый ходил, перед женой – гоголем и фазаном.
– А потом?
– А потом сорвался на вечеринке по поводу дня рождения старого приятеля. За вечер пачку высадил. На следующий день, как водится, поблажку себе устроил, разрешил три сигареты. Потом, попав у начальства «под раздачу», на нервах выкурил за день семь штук, после чего плюнул на все и снова стал курить, как и всегда, – по пачке в день. Такое удовольствие от жизни стал получать, просто чудо! И ведь, что интересно, физическое удовольствие сомнительное: в горле першит, в легких боль, одышка, а эмоциональный подъем ощущаешь. Правда, это раздвоение быстро прошло, и снова стал подумывать, как курить бросить.
– А пластыри, жевательные резинки? Их сейчас столько рекламируют.
– Вот именно, что рекламируют много, а результат – ноль. Зато денег за это сомнительное удовольствие дерут! С этими пластырями и резинками бросить курить можно только от жадности. Тут ведь дело в чем, Антон, физиологически я ведь не испытываю тягу к курению, меня психологически тянет. После еды, когда серьезный разговор, когда нервничаешь. Даже когда выходишь из дома на работу или из кабинета к стоянке машин. Пять раз подряд надо сходить к машине, и фактически пять раз закуришь. И еще момент. Может, курить и бросишь, а как потом избавиться от пристрастия к противоникотиновым пластырям и жевательным резинкам?
– Алексей Алексеевич, – неожиданно улыбнулся Антон, – а вы к чему этот разговор затеяли? Боитесь, что я курить начну?
– Эх, Антон, – туша в пепельнице окурок, проворчал Быков, – разве это самая страшная привычка у человека? Есть и пострашнее. Привычка нарушать закон, привычка жить за счет других, обманывать, оскорблять. Привычка быть подлецом.
– А мне это грозит?
– Тебе грозит другая грань. Привычка всех защищать.
– А разве это плохая привычка? По-моему, ее надо культивировать в людях с детского сада.
– С детского сада надо культивировать другую привычку, привычку исполнять свой долг, свои служебные обязанности! Это я не о тебе, конечно.
– Кажется, вы просто устали, Алексей Алексеевич, – сочувственно произнес Антон. – А курить надо бросать на определенном настрое. Поймать его в себе и рубануть с плеча: все, хватит, сколько можно, напрочь!
– Ты полагаешь? – думая уже о чем-то другом, задумчиво спросил Быков. – Может быть, может быть…Наведаться к Славику в больницу Антону никак не удавалось. Собственно, он у мальчика ни разу и не был с момента, как тот пришел в сознание. Ирки было не слышно и не видно. Может, она днюет и ночует в больнице? В общем-то, это нормально.
Около десяти, когда Антон принял душ и вышел на балкон повесить мокрое полотенце, он увидел, как к подъезду подъехало такси. Ничего странного, но вот из машины вылез Иркин хахаль Серега, открыл заднюю дверцу и подал руку выбиравшейся из салона Ирке. Потом отпустил такси, а сам стал что-то говорить ей, причем с большим жаром, даже рукой жестикулировал. Что это он ее на такси катает?
Ирка стояла столбом и слушала. Даже сверху было видно, что она в состоянии апатии. Что мог ей втолковывать Серега? Уж ему-то Славик по барабану, и Иркино состояние тоже. Может, он в связи с этими событиями не получает свою привычную долю секса и проводит с ней работу в этом направлении? Не до такой же степени он циничный человек, чтобы не понимать, что с Иркой происходит? Антон вдруг понял, что в своем отношении к Сереге начинает утрачивать объективность.
Серега закончил жестикулировать, приобнял Ирку за плечи и чмокнул в щеку. Хм, забавно. У прожженного эгоиста проснулись чувства и к другим людям? Хлопнула дверь подъезда, Серега закурил и неторопливо пошел в сторону автобусной остановки. Антон подумал, что он тоже в какой-то степени эгоист, потому что будет сейчас допытываться у Ирки о состоянии Славика. Однако эта мысль его не остановила.
Антон дождался, когда она поднимется на этаж, откроет дверь, и только потом открыл свою.
– Ира, как ты? – Голос прозвучал в тишине подъезда невыносимо фальшиво и пошло, Антона аж передернуло от стыда за себя.
Ирка повернулась, посмотрела на него пустыми глазами. Голова чуть дернулась в неопределенном направлении, чуть дрогнули плечи. Попытка показать, что все вроде бы ничего, не получилась. Антон решительно закрыл свою дверь.
– Как там Славик?
– Нормально, – невнятно ответила Ирка. – Врачи сказали, что состояние стабильное. Представляешь, мне не разрешают находиться рядом с ним ночью.
– Может, у них на это есть какие-то свои специфические причины?
– А я же боюсь! – прозвучал веский довод Ирки, и ее глаза тут же наполнились слезами.
Решив, что реветь в подъезде так поздно Ирке не стоит, Антон затолкал ее в квартиру и закрыл за собой дверь. Бардак у Ирки был впечатляющий. Она не просто не занималась уборкой несколько дней, она, похоже, вообще забегала домой только что-нибудь взять, расшвыривая при этом все остальное.
– Ну, чего тебе бояться? – попытался Антон успокоить соседку. – Теперь Славик в надежных руках медицины, теперь все под контролем. И ухудшения нет, сама же сказала. Я смотрю, даже Серега к тебе изменился! На такси катает, успокаивает. Он не с тобой к Славику ездил? К нему он тоже изменился в лучшую сторону?
Ирка смотрела Антону в глаза, пока он вываливал на нее весь этот ворох вопросов. И тут он заметил, как в ее глазах что-то постепенно меняется. Он-то думал, что задает отвлекающие, успокаивающие бытовые вопросы, но, судя по выражению Иркиного лица, задел, видимо, что-то неприятное. Самое простое, что он прочел в ее глазах, – это страх. Там было много чего, но страх проявлялся сильнее всего. Не просто страх, а затравленный страх. Антону стало нехорошо.
– Ира, ну-ка! Давай рассказывай! Что там еще у тебя стряслось?
Он стал ее прямо в прихожей трясти за плечи и убеждать. Но реакция, которая последовала за этим, его удивила. Ирка вдруг широко раскрыла глаза, посмотрела на Антона так, словно впервые его увидела, потом в этих влажных глазах появилось столько мольбы, что она, казалось, сейчас выплеснется наружу вместе со слезами. Ирка буквально бросилась Антону на шею, прижалась к нему всем телом, стала неистово гладить и целовать его:
– Антошенька, миленький… я знаю, ты можешь… ты такой, ты сильный, ты поможешь мне, да?.. Я что хочешь для тебя сделаю, все-все! Ты только помоги мне, потому что я совсем одна… и ты так Славика любишь… Хочешь меня? Возьми, я отдамся тебе, я всегда буду твоя, ты только помани…
– Ты чего, Ирка? – забормотал Антон, пытаясь отодрать от себя женщину.
– Я же еще ничего, меня же можно еще, да? Вот гляди, какое у меня тело. – Ирка вдруг стала расстегивать на себе блузку, путаясь в плаще.
Антон наконец сумел освободить одну руку и с размаху влепил Ирке пощечину. Голова ее дернулась, она отшатнулась всем телом, словно от удара током, посмотрела на Антона безумными глазищами и со стоном рухнула на пол.
Если бы Антон не успел подхватить женщину, она обязательно ударилась обо что-нибудь головой. Она безвольно повисла у него на руках, закрывала руками лицо и зашептала:
– Прости меня, Антон, прости… Я с ума сошла. Это от страха, я просто не знаю, что мне делать, я всего боюсь, я одна!
– Дура! – с чувством бросил Антон и поволок ее в комнату. – Причем дура набитая! На другое фантазии не хватает, думаешь, что только так можно?
Он усадил Ирку на диван и отправился на кухню за стаканом воды, при этом ворчал не переставая. Но по большей части сердился не столько на Ирку, сколько на себя. Он ведь почувствовал, был такой момент. Мелькнуло дьявольское наваждение – взять и воспользоваться женщиной. Она ведь добровольно, она ведь жалеть не будет. Уж больно жарко она прижималась, столько в ней страсти.
– На, выпей воды, – протянул он Ирке высокий стакан, – и успокойся. Выпей и спокойно мне все расскажи. Что случилось, что тебя беспокоит, чего ты боишься. Спокойно и по порядку.
Ирка всхлипывала, пыталась заговорить, но ее душил плач, и она не столько пила, сколько булькала в стакане пузырями. Постепенно ее речь стала более или менее вразумительной. И Антон услышал, что некто не ограничился уговорами подписаться под признанием, что Ирка переходила с сыном дорогу на красный свет, когда их сбила машина. Оказывается, ей угрожали, и не один раз.
– Понимаешь, – с отчаянием в голосе, сглатывая сопли и слезы и размазывая остатки косметики по лицу, говорила Ирка, – они меня предупреждают, чтобы я даже и не думала менять показания, чего-то добиваться, говорят, что потом мне помогут, если что, чтобы я не переживала. А если я начну что-то доказывать, то Славик, понимаешь, Славик…
– Что – Славик?
– Славик может и умереть в больнице. Ведь всякое бывает, медицина не всемогуща.
– И какая сволочь так тебя запугала? – рявкнул Антон. – Ну-ка опиши мне его, кто он такой?
– Они ведь не дураки, мне по телефону звонили. На второй день, как я от следователя пришла, так и позвонили. А потом еще через день. Я только голос слышала… Антон, я боюсь! А меня к Славику не пускают, я хотела ни на шаг от него не отходить, а мне не разрешают. Я не знаю, что мне дела-а-ать…
И опять она ударилась в рев, опять билась на диване в конвульсиях, опять Антону пришлось прикладывать массу усилий, чтобы хоть как-то привести ее в чувство. И потом, когда рыдания немного утихли, он, подчиняясь интуиции, спросил:
– А Серега что? Ты мне про Серегу своего что- то хотела сказать.
– А он туда же! Говорит, чтобы я забыла и думать об этом. Живы остались,
