Опыты по эстетике классических эпох. [Статьи и эссе]

к нему узнать его решенье; а если у него в уме обман, тогда, тогда... немедля велит оставить ее и больше не ходить. Инициативу проявляет Джульетта. Ромео клянется, Джульетта со словами: 'Сто тысяч раз прощай.' уходит.

У и л л.                                      Сто тысяч раз
Вздохну с тоской вдали от милых глаз.
К подругам мы - как школьники домой,
А от подруг - как с сумкой в класс зимой.

Пока поэт, не Ромео же, отвлекся было на какие-то воспоминания из детства, Джульетта снова возвращается на балкон, чтобы уточнить, в каком часу послать ей завтра за ответом. 'В девять', - отвечает Ромео. Джульетта восклицает: 'До этого ведь целых двадцать лет! Мученье ждать... Что я сказать хотела?'

Вопрос странный, когда все обговорено неоднократно, точно такой же прорывается у Венеры перед Адонисом, здесь вообще эпизод, будто из поэмы 'Венера и Адонис'. Не ощутил ли поэт, что перешел весь в сферу мифа, в котором исчезает реальность, а  время убыстряется. Ромео от свидания сразу отправляется к духовнику, чтобы устроить тайное венчание; граф Парис спешит со своим сватовством, хотя невесте всего 14 лет, Капулетти спешит со свадьбой, и это убыстрение событий трагически приближает развязку. В довершение всего в день венчания Ромео, ненароком приняв участие в стычках между приверженцами двух враждующих домов, убивает Тибальта и вынужден покинуть Верону.

Джульетта в саду, еще не ведая ничего о вновь вспыхнувшей вражде, с волнением ожидает вестей от Ромео и первой брачной ночи.

Шекспир набросал большой монолог для юной девушки, в котором то и дело слышится его голос, что его, кажется, не смущает.

Э д (в женском платье).
Неситесь шибче, огненные кони,
К вечерней цели! Если б Фаэтон
Был вам возницей, вы б давно домчались
И на земле настала б темнота.
О ночь любви, раскинь свой темный полог,
Чтоб укрывающиеся могли
Тайком переглянуться и Ромео
Вошел ко мне неслышим и незрим.
Ведь любящие видят все при свете
Волненьем загорающихся лиц.
Любовь и ночь живут чутьем слепого.
Пробабка в черном, чопорная ночь,
Приди и научи меня забаве,
В которой проигравший в барыше,
А ставка - непорочность двух созданий.
Скрой, как горит стыдом и страхом кровь,
Покамест вдруг она не осмелеет
И не поймет, как чисто все в любви.
Приди же, ночь! Приди, приди, Ромео,
Мой день, мой снег, светящийся во тьме,
Как иней на вороньем оперенье!
Приди, святая, любящая ночь!
Приди и приведи ко мне Ромео!
Дай мне его. Когда же он умрет,
Изрежь его на маленькие звезды,
И все так влюбятся в ночную твердь,
Что бросят без вниманья день и солнце.
Я дом любви купила, но в права
Не введена, и я сама другому
Запродана, но в руки не сдана.
И день тосклив, как накануне празднеств,
Когда обновка сшита, а надеть
Не велено еще...

В монологе юной девушки проступают не только сокровенные мысли Шекспира в сугубо сонетной форме, но слышен голос Хора из трагедий Софокла или Еврипида, как это ни удивительно.

Юность Ромео и Джульетты и лирика любви в диалогах драмы на уровне сонетов гениального поэта создали удивительный феномен, когда мир чувств и мыслей персонажей приобретает современный характер для все новых и новых поколений в череде столетий. Трагическая развязка воспринимается, как сон, как нечто потустороннее, что и соответствует месту действия - в склепе, что и отметается, и чета влюбленных вновь оживает - в вечности. Нет смерти, поэт одарил их бессмертием.

Уилл обрел дар воссоздавать живую жизнь и передавать ее в вечность, что впервые впечатляюще ярко продемонстрировал он в 'Генрихе IV', с превращением хроники в комедию, да в двух частях, с созданием образа Фальстафа, которого он явил вместе с собой в тавернах Лондона.

Хроника наполняется современным содержанием, с бытовыми сценами эпохи Возрождения. В таверне 'Сирена' происходили заседания литературного клуба, основанного Уолтером Рали; вообще в тавернах, в той же 'Кабаньей голове', сходились актеры и писатели, чтобы изощряться прежде всего в остроумии. Можно представить, как после издания книги Роберта Грина с памфлетом о вороне-выскочке друзья Шекспира свели его с Четлом, который после знакомства с ним не просто извинился в печати, а выразил чуть ли не восхищение его манерой вести себя  и отточенным изяществом его сочинений, что должно было особенно развеселить Уилла, поскольку тот был толст и смешон, над ним потешались, но, кажется, его обожали.

Один из современников, описывая в своем произведении заседание литературного клуба на елисейских полях, пишет: 'Вот входит Четтль. Он так жирен, что весь вспотел и еле дышит. Чтобы встретить как следует этого доброго старого знакомого, все поэты поднимаются с места и опускаются сразу на колени. В этой позе они пьют за здоровье всех любителей Геликона!'

Высказывались догадки, что Четл, возможно, и есть прототип сэра Джона Фальстафа. Во всяком случае, фигура Четла не могла не веселить Уилла. Четл, который принял, со слов Грина, Шекспира за пройдоху, познакомившись с ним, характеризует актера и поэта с его изысканностью и изяществом его произведений, по сути, как принца Гарри рядом с Фальстафом. Вполне возможно, с тех пор Уилл и Четл, где бы они ни появились вместе, оказывались в центре внимания, и остроумным шуткам не было конца. Самые непосредственные впечатления из современной жизни входят в драмы Шекспира, и именно это обстоятельство, а не заимствованные сюжеты, имело решающее значение во всех случаях создания его знаменитых произведений.

Здесь проступают те же особенности эстетики Ренессанса, что мы наблюдали в творчестве флорентийских и венецианских художников эпохи Возрождения в Италии. Английское барокко оказывается эстетикой Ренессанса.

Рядом с принцем Гарри понадобилось зеркало, в котором проступает сэр Джон Фальстаф, полное воплощенье всех притязаний человека эпохи Возрождения в комическом ключе.