Болоньи в Авиньон и смерти отца, Петрарка увидел в церкви св. Клары молодую женщину, которую звали Лаура, - ее облик и имя решили его участь.
Поначалу он, вероятно, просто изливал свои чувства в стихах на родном, тосканском наречии, а писал послания и поэму на латинском языке, ориентируясь на древнеримских авторов, а сонеты считал безделками, как Батюшков или Пушкин воспринимали поэзию именно как легкую поэзию. Но однажды первые опыты он уничтожил, а лучшие стихи из своей итальянской лирики переписал в 1336 - 1338 годы - 25 стихотворений в свод «набросков». После триумфа в Риме в 1342 - 1347 годы он все вновь переписал, с новыми и с пропусками, где предстанут не совсем законченные после отделки, в чем уже проступает идея «Канцоньере» («Книги песен»), в которой тема возвышенной любви тесно переплетается с жаждой поэтического бессмертия.
В 1348 году в Европе и в Италии свирепствовала чума, описанная Джованни Боккаччо в «Декамероне». Петрарка был в Вероне, когда до него дошла весть о смерти Лауры. Как выяснилось, она скончалась в Авиньоне 6 апреля, заветный для него день. Поэт возвращается к работе над сонетами, уже с делением на две части: «Сонеты на жизнь Мадонны Лауры» и «Сонеты на смерть Мадонны Лауры» - между 1347 и 1350 годами.
В 1351 году правительство Флоренции отправило Джованни Боккаччо к Петрарке с официальным посланием. Его звали вернуться в город, откуда его родители были изгнаны, с возмещением конфискованного у них имущества, поэта приглашали возглавить университетскую кафедру, специально для него созданную. Но самое примечательное в послании - это оценка творчества Петрарки и значения поэзии, что предваряет осознание эпохи как Ренессанса.
Петрарка назван писателем, «вызвавшим к жизни давно заснувшую поэзию». В послании говорится: «Мы не цезари и не меценаты, однако мы тоже дорожим славою человека, единственного не в нашем только городе, но во всем мире, подобного которому ни прежние века не видели, не узрят и будущие; ибо мы знаем, сколь редко, достойно поклонения и славы имя поэта».
Данте с его прижизненной славой умер на чужбине. Прошло тридцать лет. Поэзия, у Петрарки по сути без каких-либо публикаций стихов, кроме восторженных возгласов знатоков, обретает блеск и признание. Петрарка явился поэтом, пробудившим это восторженное восприятие поэзии, как в России в начале XIX века, а затем и всех видов искусства, что станет определяющей чертой новой эпохи - Ренессанса. Вообще прижизненная слава Петрарки так же мало объяснима, как легко объяснима его слава в веках. Его называют родоначальником новой европейской поэзии и первым гуманистом. Но все это признание в веках. Между тем самые сокровенные мысли поэта излагались чаще всего в письмах.
В 1348 году Петрарка писал к младшему брату Герардо, которого он горячо любил и который, став монахом, вероятно, счел поэзию дьявольским наваждением (и у Микеланджело с его братом-монахом возникнет подобная ситуация): «Теологии поэзия нисколько не противна. Ты поражен?
Между тем я готов сказать, что теология - самая настоящая поэма, предмет которой - Бог. Разве это не поэтическая фигура, когда Христос в Евангелии именуется то Львом, то Агнцем, то Червем?.. А что такое притчи Спасителя, если не последовательно аллегорические повествования?»
Между тем Петрарка продолжал писать сонеты, помимо других вещей. Третья редакция «Канцоньере» (1359 - 1362) включает уже 215 сонетов и канцон; будут еще четвертая, пятая, шестая, седьмая, восьмая редакции, с дополнениями, с отделкой, чем Петрарка занимался до конца жизни, проживая в различных городах, последние годы в Милане, виесто Флоренции, куда его звали, в Падуе, Венеции, а умер в Аркуа в ночь с 18 на 19 июля 1374 года за чтением Вергилия. К безделкам не возвращаются столько раз. Стихи свои Петрарка воспринимал как поэтический дневник, с внесением дополнений, куда ни шло, но и поправок в связи с переменами в умонастроении, что не всегда кстати для первоначального цельного впечатления или чувства.
Не знаю, чем объяснить, я никогда, сколько бы ни брал в руки «Книгу песен», не мог зачитаться с первых сонетов до конца, возможно, дело в переводах, возможно, в излишней изощренности стиха, что ценилось встарь, а у эпигонов превратилось в игру. Лишь отдельные, цельные сонеты, цельные по впечатлению или мысли, у поэта или переводчика, вдруг выпадают, как алмазы, когда дальше читать и не нужно.
Здесь я сделаю выборку именно из тех стихов, которые отличаются цельностью и ясной простотой, чего в конечном счете стремился достичь Петрарка. Я вскоре заметил, что это сонеты в переводе Вяч. Иванова, поэта и эрудита Серебряного века.
