монгов давно уже выкинули из Калифорни, как-то заметил он в разговоре со мной. Что до Танароа, Лезуса Харисти и этой компании, то умные в Саннакрусе сегодня посещают церкви и смотрят, как поступают люди Моря. Понимаете, нельзя выражать неуважение к какой-либо религии. Я знаю, вы, мейканцы, тоже религиозны. Езу Карито, так ведь вы называете своего бога? Что касается меня, то я верю в физику, химию, генетику и хорошо обученную милицию. Дело в том, что до того, как мигрировать в Надежду, он был в столице преуспевающим инженером.
Хотелось бы мне поговорить с ним о философии, а еще больше — о прикладном естествознании. Ведь так трудно выяснить, в какой степени и какие именно знания сохранились, даже в высших классах королевств, с которыми мы постоянно поддерживаем отношения, например, в Саннакрусе.
Ты можешь это полностью осознать. Многие на это неспособны. Я также не мог, пока академия Службы и опыт работы в Службе не научили меня. Невозможно помочь моему горю, не зная его причин. Поэтому, позволь, я остановлюсь на том, чему нас обоих учили детьми, чтобы указать, насколько это было сверхупрощенно.
Судная Война смела с лица Земли ряд городов, но большинство попросту умерло от голода и эпидемий, от чумы и всемирного политического коллапса, которые за этим последовали; и хаос был вызван не столько непосредственным разрушением, сколько неспособностью планеты с истощенными ресурсами поддерживать жизнедейственность разросшегося населения, так что промышленное оборудование отказало в течение всего нескольких лет. (Чем более я задумываюсь и размышляю, тем более уверяюсь в справедливости выводов тех ученых, которые полагают, что скученность, недостаток чувствительности, нарушение связей с миром живой природы, в котором человек эволюционировал как один из миллиона видов — вся неестественность этих процессов вызвала массовое безумие, приведшее к термоядерной войне. Если это так, мой труд — святой. Елена, помоги мне никогда не уверовать в то, что хотя бы частица этой святости вошла в мою душу.)
Итак, большая часть книг, записей, даже технических приборов и аппаратов сохранилась, так как их изобилие не допускало полного уничтожения. Так, во мраке дремучих веков варвары могли продержаться зимними холодами у огня от какой-нибудь библиотеки, но другие экземпляры тех же книг сохранялись в других местах. Так же, как и умение читать эти книги. Когда некоторая стабильность воцарилась вновь, по крайней мере, в нескольких наименее жестоко пострадавших районах, отнюдь не незнание помешало людям восстановить прежнюю высокоэнергетическую культуру.
Дело было в отсутствии ресурсов. Наши предки растратили богатые месторождения топлива и минералов. Тогда они перешли на эксплуатацию более бедных месторождений. Но как только их высокоразвитое производство стало разваливаться, оно уже не подлежало восстановлению. Это особенно верно, если учесть, что почти все усилия человечества уходили на то, чтобы поддерживать его хотя бы в полуживом состоянии в мире, где почвы, леса и дикая жизнь оказались растрачены.
Разумеется, сегодняшние люди являются лучшими инженерами, более изобретательными учеными во всей истории человечества; мы — островки цивилизации, окруженные трясиной варваров, которую мы медленно, постепенно пытаемся восстановить, но нам приходится обходиться тем, что есть в нашем распоряжении, а это в основном то, что дают нам солнце и живая природа. Количества наших запасов определяются тем, насколько мы вернули здоровье всей биосфере.
Такой текст мы разучиваем с детьми по учебникам. И это, разумеется, верно. Но это не вся правда.
Видишь ли, Елена, об этом-то я и хочу сказать, именно поэтому я начал с констатации очевидного: наши усилия — это лишь одна из сил в целом тайфуне различных сил и энергий. Когда я путешествовал, вначале как моряк, потом как сотрудник экологической Службы, я стал понимать, насколько же неизмеримо велик мир, как он разнообразен и таинствен. Мы смотрим своими маврайскими глазами. Они прекрасно видят, что творится в душах калифорнийца, мейканца, оргонианца, стралийца — тех людей, которых мы часто встречаем… кое-что мы видели в Юж-Мерике, Африке, Евразии. Возможно, мы — единственная великая держава, но нас, наверное, десять миллионов, а вокруг людей, вероятно, в двадцать раз больше; и остальные нам чужие — в глухие века их несло другими ветрами, сейчас они начинают заново утверждаться на Земле и не так, как мы.
Маврайские моряки могут фланировать перед берегами Саннакруса, маврайских капитанов могут приглашать на обеды в дома местных купцов, а маврайских адмиралов — к самому Главному боссу. Но что мы знаем о том, что происходит за стенами их домов, в душах людей, лица которых нам улыбаются?
Почему всего три года назад до нас дошли слухи, что колония эмигрантов процветает на краю Муахваи? Лишь год назад нам удалось убедиться в достоверности этих данных разведкой с воздуха, когда мы заметили слишком много ветряков. Тогда-то мы послали туда на разведку Вильяму Гамильтону, и он погиб.
Да, как я уже сказал, мне хотелось бы подольше поговорить с этим умным и загадочным человеком, мэром Дэнилом Смитом. Но этому препятствовало мое положение
кабальеро. Так позволь же мне продолжать.
В поселке меня встретили радушно. Не обошлось и без проявлений живого любопытства. Их городское радио могло ловить передачи из Саннакруса, но они отвернулись от этого города. Вообще-то, его едва ли можно назвать ярким маяком культуры. Периодические путешествия на ярмарки, предпринимаемые сандагамскими купцами, не могли удовлетворить их жажду новостей, хотя караваны возвращались с газетами и журналами. Кроме того, у них было маловато товаров, подходящих для бартера, и печатные материалы были им не по карману.
Но в целом, они производили впечатление счастливого народа.
Брюн Смит, сын Дэнила, и его жена Джина предоставили мне приют. Я помещался в одной комнате с их пятью детьми, но это было неплохо, это все были хорошие, сметливые ребята; проблема была лишь в том, что мне не удавалось изобрести достаточно приключений лейтенанта Аррубы, когда мы лежали на своих матрасах из кукурузной соломы, и они хихикали, подталкивая друг друга в бока, чтобы заснуть лишь на рассвете, когда уже пора браться за работу.
Брюн был выше, стройнее и светлее волосами, чем его отец, он, казалось, менее горел энтузиазмом. Он едва ли занимался землей, предпочитая служить в сообществе рэйнджером. Это подразумевало множество обязанностей: патрулирование пустыни на предмет случайных бандитов, охрана караванов в пути, разведка ископаемых, охота на крупного зверя, антилоп и мустангов, добывание мяса. Помимо лука и огнестрельного оружия, он был асом в обращении с топором, он мог изготовлять охотничьи горны, охотиться с лассо и бумерангом. Солнце продубило его кожу еще сильнее, чем у его соплеменников, и выщербило вокруг глаз следы вороновых лапок. Он обычно одевался в тусклые цвета, пока что у них едва ли делали красители, но фасон одежды был вполне щеголеватый, а его шляпу с широкими полями украшала нарядная кокарда.
— Конечно, Дон Мивел, вы можете оставаться у нас, сколько захотите, — выкрикнул он из толпы, собравшейся, когда я, весь в пыли, ступил в их город.
— Боюсь, что мне недостает умения, необходимого для помощи в сельском хозяйстве, — признался я вполне искренне. — Но, может быть, вам пригодятся мои столярные навыки, умение вязать узлы и другие познания, — это должен был знать каждый моряк и мог уметь аристократ.
Джину вскоре очаровали не только мои трудовые навыки, но и мои рассказы. Мне было приятно доставить ей удовольствие сооружением бамбукового устройства для полива сада и приспособления из листа металла, позволяющего значительно охладить дом, если вокруг дуют ветры, ей было интересно, что мейканские ученые вывели полезных насекомых и микроорганизмы, чтобы те селились на определенных сорняках, и их можно даже заказать у купцов. Она была миниатюрная женщина, изящество ее фигурки угадывалось под обвислым, нескладным, мешковатым платьем. Ее черты лесной нимфы, живость и свежий цвет лица еще не были вытравлены существованием на этих безжизненных почвах.
— У вас милая жена, сеньор, если вы позволите мне заметить, — сказал я Брюну во второй вечер моего пребывания в его доме. Мы сидели на веранде, отдыхая после дневных трудов. Ноги мы положили на ее ограждение, в правой руке у каждого была трубка с табаком, а в левой — кружка сидра, который Джина нам принесла. Впереди виднелась еще только пара домов. Этот дом стоял как раз на окраине, вдалеке
