Робкая улыбка с участием брекетов.
— Я проголодалась.
— Возьмите орешков. — У него в кармане еще оставалось несколько штук.
— Спасибо. — Она взяла орешек. — Только вам не обязательно меня опекать.
— А я хочу. — Он ощущал странный подъем, вдохновение, словно перед родами. Ему хотелось поделиться этим ощущением с Кэрол, но вместо этого он спросил: — Вот вы изучаете рабочее движение. А много вы узнали про «Молли Магуайерс»[3]?
— Нет. Это кто, бандиты, штрейкбрехеры?
— По-моему, не то шахтеры, не то гангстеры.
— Дальше в историю, чем Гомперс[4], я не заходила.
— Уже неплохо. — Подавляя желание признаться Кэрол в любви, он оглянулся на Джоан. Прямо красавица с плаката: голубые глаза смотрят вдаль, алые губы раскрыты в песне.
Теперь их путь пролегал под офисными зданиями, к окнам которых прильнули, как бабочки в коллекции, секретарши и ассистентки зубных врачей. На Копли-стрит каменели, отчаявшись перейти через улицу, многочисленные горожане, шедшие в магазины. Ирландцы на Болистон встретили демонстрантов ругательствами, там Ричард прикрывал Кэрол собой. Пение приобретало воинственность.
В парках уже начиналось цветение, позади статуй заслуженных граждан — Чаннинга, Костюшко, Касса, Филиппса — раскачивались призрачные веточки, высушенное сердце Ричарда трещало, как готовая распахнуться книга. Демонстранты свернули влево, на Чарльз-стрит, и там уплотнились, взялись за руки, желая любви. В толчее Ричард потерял из виду Джоан. Потом пошла трава парка Коммон, и первые капли дождя, острые, как иглы, стали колоть их лица и руки.
— Обязательно надо было дослушивать все эти дурацкие речи? — спросил Ричард.
Они ехали, наконец, домой; у него не было сил вести машину, он вымок и старался согреться при включенном отопителе. «Дворники» и те, казалось, пищат: «Сво-бо-да, сво-бо-да!»
— Мне хотелось послушать Кинга.
— Ты наслушалась его в Алабаме.
— Тогда я была слишком уставшей, чтобы слушать.
— А в этот раз слушала? Его речь не показалась тебе заскорузлой и натужной?
— В чем-то — да. Ну и что? — Ее белый профиль был невозмутим; она обогнала здоровенную фуру, и стекла машины задрожали, словно аплодируя.
— А этот Абернати? Господи, если он Иоанн Креститель, то я Ирод Великий. «Пока хранцузы не вернутся в свою Хранцию, арландцы — в свою Арландию, пока максиканы не уйдут к себе в...»
— Прекрати!
— Пойми меня правильно: я не возражаю против демагогии. Но зачем мне вся эта жутко фальшивая имитация воскрешения? «Готово, восстань! Восстань!»
— У тебя болит горло, пощади его!
— А ты меня пощадила? Как ты могла заставлять своего недужного мужа часами торчать под дождем и слушать дурацкие скучные речи, тем более что ты сама их уже слышала?
— Я тоже не в восторге от речей. Но по-моему, важно, что их произносят и что люди слушают. Ты был этому свидетель, Ричард.
— Ага, свидетель. Верую, верую!
— Я смотрю, ты очень болен.
— Мне ли этого не знать? Поэтому я и хотел домой. Этот твой мучнистый психотерапевт и тот сделал ноги. Ну и вид у него! Прямо пончик, обмакнутый в сливки!
— Он ушел из-за девочек.
— Мне понравилась Кэрол. Она меня уважает, несмотря на цвет моей кожи.
— Мог бы вообще не ходить.
— Нет, не мог. Ты превратила это в дело чести. Для меня это была сексуальная реабилитация.
— Опять ты за свое?
— «Пока восточногерманцы не уедут в свою Восточногерманию, люксембуржцы обратно в Люксембургию...»
— Пожалуйста, прекрати!
Но оказалось, что это ему не под силу, и даже дома, когда она уложила его в постель, он на глазах у испуганных детей продолжал кривляться:
— Вот и ладушки, велика важность, всех-то дел — двусторонняя пневмония, главное не дрейфить, и хлóпок будет собран...
— Дети не знают, что подумать.
— А вы не обращайте внимания на старого черного папку, ребятишки, пусть он раскинет свои косточки на арбузной грядке, дайте своему старику отдохнуть на родной плантации... Вот где красотища!
— Просто у папы простуда, — объяснила Джоан.
— Он умрет? — спросила Бин и расплакалась.
— Не повезло — так не повезло, злой дух задел черного папку крылом. Похороните его так, чтобы добрые ангелы пели над ним среди банановых листьев и хлопковых полей... Шутка ли, может, даже белые в Большом доме прольют слезу-другую... — Он почти рыдал в тепле и уюте постели, словно в муках производил на свет этот бубнящий голос, требовавший из угнетенных глубин, чтобы ему вняли... А тем временем в окно заглянуло солнце, умытое небо голубело после дождя. В своей жаркой постели Ричард ворчал себе под нос что-то бессвязное, а один раз даже выкрикнул: — Мисси, мисси, уж не убивайтесь вы так, глаза старика Тома еще увидят рассвет!
Но Джоан уже была внизу и что-то говорила в телефонную трубку твердым голосом.
Примечания
1
25 марта 1965 г. в городе Сельма, штат Алабама, члены ку-клукс-клана застрелили Виолу Лиуццо, белую активистку движения за гражданские права.
2
Генри Миллер (1891—1980), американский писатель, чьи романы, в частности «Тропик Рака» и «Тропик Козерога», были запрещены в США в 60-е как непристойные; считал себя трансценденталистом.
3
Тайное общество ирландских эмигрантов, боровшихся в XIX в. с жестокостью работодателей в Пенсильвании.
4
