Царевич

сейчас все эти миллионы живы. Они всё ещё живы! Только сейчас я понял Наташку, которая со слезами на глазах орала на Гитлера в ночь на 22 июня. А мне на кого орать?

На упрямого Николашку [возмущение], который в своём маниакальном желании сохранить самодержавие толкает Страну в пропасть? Всё равно ведь не сохранит. Как миленький, отречение подпишет. Затем арест, ссылка в Свердловск, и… закономерный финал — аллес капут. А вместе с ним в Свердловск на буксире поеду и я, наиглупейший из идиотов.

Хрясь!! [ужас] [паника] [срочно доктора!] С досады, со всей дури треснул себя по голой коленке тяжёлой пряжкой ремня, и зашипел от боли. Блин, это я погорячился, синяк наверняка будет. Да и хрен с ним, с синяком. Меня расстреляют через полтора года, тут не до синяков [ужас] [к доктору! ].

Да что за фигня? Какого ещё доктора? Из-за синяка? Почему я так этого синяка боюсь? Я таких синяков за свою жизнь десятки получить успел. Погоди, но сейчас — это уже не совсем я. Может, этот Алексей был такой квашнёй, что и синяков не получал, вот он и боится. Но как он может бояться, если я занял его место?

Так что, выходит, он не совсем заменился мной и что-то сохранилось? Память сохранилась? Ну-ка, куда мы едем сейчас? Без понятия. Молчит память. Только страх перед разбитой коленкой. Какой-то необъяснимый страх. Нет, действительно, нельзя же быть таким трусишкой! Кое-как со страхом я справился, загнав его внутрь, и вновь вернулся к обдумыванию собственного положения.

Может, можно хоть как-то снизить накал Гражданской войны? Ну, просто обидно мне умирать вот совершенно зря. Раз уж я всё равно обречён, так может перед смертью что-то совершить полезное? Наташка, вон, Великую Отечественную отменила. Отменить Великую Октябрьскую невозможно, но можно попытаться отменить Гражданскую. Отдать большевикам власть добровольно. Я бы отдал, всё равно Великая Октябрьская неизбежна. До эпохального выстрела 'Авроры' осталось уже меньше года.

Скорее всего, меня расстреляют и в том случае, если власть я публично и добровольно уступлю сам. Но тогда у первого правительства Ленина будет хоть какое-то подобие легитимности. Возможно, это как-то поможет ему и крови прольётся меньше.

Ага, власть. Вот только, чтобы отдать власть, её сначала не мешало бы получить. Я, вообще-то, не царь, а царевич. Наследник, да. Но не правитель. Попробовать пристукнуть папашку самостоятельно [возмущение] [неприятие]? Да, от Алексея что-то явно осталось.

Предположим, я справился, Николашку [возмущение] втихаря задавил [отвращение]. Более того, предположим, что мне удалось имитировать несчастный случай, хоть это и крайне маловероятно. Наверняка ведь расследование смерти царя будет весьма дотошным [согласие]. Но допустим. Я справился. Что дальше?

А дальше всё грустно. С коронацией до февраля я всё равно не успею. Да если бы и успел. Один чёрт, мне по малолетству выпишут регента. Или троноблюстителя какого-нибудь. Скорее всего, мать [согласие]. Прибить и её тоже [возмущение]? А потом и следующего регента? Не, боюсь, что если мои регенты станут регулярно отбрасывать копыта, то даже у самого тупого в мире следователя могут зародиться насчёт меня некие робкие подозрения. Да ну, всё равно времени нет на это.

Рассказать всё отцу [согласие]? Бред. Кто мне без доказательств поверит? Наташка Гитлера минут двадцать окучивала, при том, что я её фотографиями Великой Отечественной завалил. А я как бы очень сильно подозреваю, что в плане адекватности Гитлер даст нашему Николашке сто очков вперёд [возмущение]. Да что ж такое-то! Постоянно всплывают чужие эмоции! Похоже на то, как было в самый первый раз, когда я случайно к товарищу Сталину подключился. Хотя… Гитлера я несколько месяцев имел возможность наблюдать вблизи. Скажу честно, настоящий Гитлер сильно отличается от того образа, что преподносит нам советская пропаганда. Возможно, и Николашку [возмущение] у нас тоже показывают, мягко говоря, не совсем правдиво.

Пойти к маменьке? Вроде, сейчас правит скорее она, чем Николашка [возмущение]. Вот что-то не нравится мне такой вариант. Во всех книжках, где она упоминалась, хорошего о ней писали очень мало [возмущение] [несогласие] [добрая] [любит]. Тьфу.

Ещё какой-то мутный тип должен недалеко от царя тереться. Распутин его фамилия [согласие] [святой]. Вроде, влияние большое имел на Николашку [возмущение] и на его жену. Но к нему я обращаться точно не стану. Хорошего про него писали ещё меньше, чем про мою маменьку [возмущение] [несогласие]. Нет, с этим надо что-то делать. Он что, так и будет лезть ко мне со своим мнением по каждому вопросу?

Всё, мысли закончились?

Хм, а что если мне… присоединиться к большевикам! Только нужно делать это сейчас, до революции. Через год будет поздно. Здорово? Пожалуй, не очень. Мне нужен кто-то из партийной верхушки. Желательно, сам Ленин. И где я найду его? Он же в Швейцарии сейчас. Не то в Берне, не то в Цюрихе, точно не помню. Хотя, конечно, вступить в 12 лет в РСДРП(б) — это круто.

Представив себе, как цесаревич ночью в ночной рубашке и в тапочках с императорским вензелем на босу ногу крадётся по залам Зимнего Дворца и расклеивает по стенам листовки с призывом к свержению самодержавия, я чуть не заржал. Пришлось даже кусок одеяла в рот затолкать, чтобы не шуметь.

Но, видимо, какой-то звук я всё-таки издал. В состоянии, близком к панике, наблюдаю, как мужик [мсье Жильяр] на соседней кровати потянулся, зевнул, открыл глаза и улыбнулся мне:

— Доброе утро, Алёша. Давно проснулся?

— Доброе утро, мсье Жильяр. Да, давно.

Причём мой язык сказал это совершенно без участия головы. Ибо моя личность в это время тихо паниковала и на какой-либо внятный ответ была совершенно не способна. Особенно учитывая тот факт, что и вопрос и ответ прозвучали на французском языке. Которого я не знал…

Глава 3

Ну, это я так думал, что не знал французского. Оказывается, теперь я его знаю. Не очень уверенно, хуже, чем немецкий, но куда лучше какого-нибудь, скажем, испанского. При этом я совершенно уверен в том, что до того, как мсье Жильяр со мной заговорил, я по-французски от силы десяток слов мог вспомнить.

Очень любопытно. Память возвращается? Нет, не возвращается. Покопавшись в своей голове, воспоминаний Алексея я там не обнаружил. Только французский язык всплыл. Похоже на то, будто с закрытого раздела памяти сняли блокировку. И ещё я мсье Жильяра вспомнил. Правда, не слишком подробно. Только имя и то, что он мой учитель. А вот чему тот меня учит помимо французского — не имею понятия.

Мсье Жильяр встал, накинул халат поверх забавного спального костюма, велел мне тоже подниматься и ушёл. В туалет, наверное. Ладно, будем вставать.

Неожиданно, это оказалось сделать совсем не просто. Любое движение требовало постоянного контроля. Пару раз даже чуть не упал. Стоило забыть про ноги, как они так и норовили сложиться в коленях.

Своё бельё я ещё ночью обнаружил под собственной подушкой. Стянул через голову ночную рубашку и попытался надеть. Неудача. Оказывается, стоять на одной ноге я не могу совершенно. Падаю. Пришлось садиться обратно на лавку и сидя натягивать эти дурацкие кальсоны. В общей сложности, кальсоны и футболку с длинными рукавами я минут пять надевал.