«Лорен-Дит-рих» и некоторые узлы конструкции разведчика.
Сегодня, в погожий день, что бывает в Московской области осенью редко, весь состав отряда проводит тщательный осмотр самолетов и моторов, чтобы подвести итоги полугодовой эксплуатации первенца социалистического машиностроения.
В разгар работы к самолету подходит главный инженер отряда с каким-то человеком в расстегнутом длинном гражданском пальто, из-под которого выглядывает сероватая холщовая рубаха, перехваченная шнурковым пояском, а простенькие брюки наплывают на весьма будничные ботинки. Самая что ни на есть обычная, темная кепка на большой голове опущена козырьком вниз. Из-под нее на нас смотрят пристальные добрые глаза, выражающие и радость, и удивление, и какое-то озорство. Лицо человека выражает нежную гамму чувств: верхняя его часть отражает мягкую грусть, а губы расплываются в улыбке. Мы — летнаб, авиатехник, моторист и я — стоим в ожидании.
— Вот, Андрей Николаевич, семерка! — сказал Ян Янович, представляя этому человеку наш самолет, на фюзеляже и хвостовом оперении которого белой краской была нарисована именно эта цифра, окантованная красной полоской.
Человек снял кепку; мы наблюдали, как он вытащил из пальто платок и вытер огромную, но уже чуть полысевшую голову. Незнакомец осмотрел наш экипаж, толкнул главного инженера пальцем в грудь и сказал:
— Ладно, Микулич, заливать! На «семерке» ничего не может произойти. Ты, наверное, слышал, что «семь» у некоторых народов считается самой счастливой цифрой? — И, повернувшись улыбающимся лицом к нам, спросил: — Как, верно, ребята, я сказал о вашей машине?
— В целом, пожалуй, правильно, — ответил я сдержанно.
Микулич, видимо, понял, что мы испытываем неловкость.
— Да вы смелее! Выкладывайте Андрею Николаевичу все, что у вас накопилось…
— И накипело! — со смехом добавил гость.
Имя и отчество, названные Микуличем, все же ничего нам не говорили. Гость хитро спросил:
— А вы знаете, друзья, кто сконструировал эту хромоногую кобылу?
— Зачем же так? — возразил кудрявый летчик-наблюдатель Панин. — Почему кобыла?
Авиационный техник добавил резким тоном:
— Почему вы считаете нас несмышленышами? Известно, машина Р-3 — ЦАГИ, а конструировал ее Туполев.
— Ну, слава богу! — улыбнулся этот добродушный человек и надел кепку. Протягивая каждому из четырех руку, отрекомендовался: — Вот я тот самый окаянный Туполев, которого вы кроете в три бога и креста, а ваши начальники — Баранов и Алкснис —> не дают мне покоя за дефекты на Р-3.
Теперь мы смотрели на гостя завороженно и при-стыженно, и чувствовали себя прескверно, так как никто из нас не мог себе представить, что это главный конструктор ЦАГИ. Какой простой, общительный, прямой и веселый человек и как бедно одет в сравнении с нашими шикарными темно-голубыми френчами и брюками галифе, с белоснежными рубашками, темными галстуками, блестящими крагами, с добротными ботинками.
Подбежал моторист из первого звена. С горящими глазами, вытянувшись и взяв под козырек, паренек громко сказал:
— Товарищ главный инженер отряда! У меня идея! Разрешите доложить?
Находчивый Ян Янович, учитывая обстановку и видя, что Туполев наблюдает, спросил подбежавшего моториста:
— А ты знаешь, что такое идея? Сформулируй кратко!
Паренек замялся, опустил голову и стал вытирать ветошью руки.
Ян Янович заметил:
— Вот видишь, не знаешь… — И, усмехаясь, разъяснил: — Запомни, дружок; «Всякая глупая мысль, пришедшая в голову человеку неожиданно, называется идеей». У тебя такого сорта идея?
Молодой человек совсем сник и покраснел, а главный инженер добродушным тоном скомандовал:
— Марш работать, милок! Я к вам подойду… Разберемся…
Моторист козырнул, повернулся на каблуках и быстро побежал вдоль стоянок самолетов, а Туполев, опершись спиной о нижнее крыло самолета, так захохотал, что мы еще больше прониклись симпатией к этому непринужденному человеку, о гигантской талантливости и работоспособности которого уже ходили легенды.
Андрей Николаевич хохотал искренне, до слез, уцепившись за рукав инженера Микулича, словно пытаясь удержать его.
— Говоришь: всякая глупая мысль, пришедшая в голову неожиданно? — переспрашивал он Яна Яновича и., продолжая смеяться, спросил: — Да кто же такое мог выдумать?
— Это не моя формулировка. Я ее услышал от одного толкового мастера в Англии, где я принимал на заводе фирмы «Бристоль» авиационные моторы для наших самолетов. Этот мастер частенько употреблял такое «удобное» толкование слова «идея».
— А ведь прав твой англичанин — много идей, высказанных с ходу, часто оказываются чепухой…
Но Туполеву не дал договорить снова оказавшийся рядом мой суетливый комсомолец-моторист:
— Тогда скажите, а как быть с яблоком, упавшим на голову Ньютону? А с переполненной ванной, из которой ученый вытеснил столько воды, сколько весило его тело?
Туполев поглядел на моториста:
— Да у тебя, Ян Янович, профессора растут1 Может, вы мне приготовили рекомендации по устранению дефектов Р-3?
И затем пошел дотошный и горячий разговор о замеченных при эксплуатации недостатках первой цельнометаллической хмашины советской конструкции.
В разговоре я сболтнул лишнее. И тут Андрей Николаевич показал себя с иной стороны. Он немедленно остановил меня и сурово сказал:
— Р-3 — разведывательная машина, а не истребитель! А вы жалуетесь, что самолет вяло делает бочку. Да он не обязан делать даже ведра… — И, обращаясь уже к Микуличу, добавил: — Передайте товарищу Андрееву, что я удивлен безграмотностью его летчиков. — И, погрозив мне пальцем, закричал: — Если будете продолжать хулиганить, пожалуюсь Алкснису. Он тебе пропишет ижицу! — и улыбнулся.
Я не понимал этой смеси свирепой взрывчатости вначале и добродушной улыбки и решил поискать у него сочувствия:
— Андрей Николаевич, а вот иммельман все же получается, если самолет не очень загружен.
Главный конструктор подошел ко мне, взял под ручку и, отведя от самолета, спросил:
— г Вы шутите или серьезно сказали об иммельмане?
— Конечно, серьезно…
— И вы один его делаете?
— Нет! Почему я оДин? Мы, бывшие истребители, все делаем.
— Вы с ума сошли?! Куда смотрит Николай Александрович Андреев?!
— А наш командир отряда сам большой любитель воздушной акробатики, — ответил я, пытаясь отбиться.
Туполев очень рассердился, отругал меня нещадно, подошел к Микуличу и громко заявил:
— Не смейте меня вызывать к себе! Твои сукины сыны ломают машины в воздухе, а потом с невинным видом на земле показывают трещины в центроплане крыла.
Казалось, что деловая встреча с главным конструктором Р-3 закончилась для нас полным провалом, но гут снова вступил в действие наш боевой юный моторист:
— Положим, трещины в центроплане появились в результате незаконного высшего пилотажа наших летчиков. Но почему, товарищ конструктор, летят узлы крепления шасси к фюзеляжу?
Андрей Николаевич в гневе сначала не понял, о чем говорит этот почти еще мальчик, но потом внезапно, ткнув на меня пальцем, ответил:
— А ты вот ему, своему летчику, скажи, чтобы он сажал самолет как полагается — плавно, а не плюхался, как ворона.
