Нора

…Тогда Володя еще сказал: «а они не знают, что Слушающий их действительно слышит, ведь это мы с тобой, Кайра», а Нора отвернулась от него и стиснула зубы от злости, а я объяснил, что злиться не надо, и что Слушающий — это Господь Бог. Володя, даже не понявший, что разозлил Нору, сказал, что он знает, кто такой Слушающий, потому что сам Его сочинил, и еще, что он был уверен, что Господь Бог — это как раз я. Нас успокоила Тшаен, моя замечательная Тшаен, рассказав притчу об отражении в двух зеркалах. Придвинь два зеркала друг к другу, и в них отразится Слушающий, потому что Он — всюду; нo попробуй Его увидеть, и увидишь лишь себя. Ни один из вас сам по себе — не Слушающий, сказала моя жена, ведь ваши книги — неполны. Это Он услышал ваши голоса в пустоте и подарил им жизнь, создав два полноценных мира. По Его воле эти голоса обрели хозяев, а вы — право строить ваши… нет, наши миры.

Тогда Марек спросил, кто же такой Сатана, и Тшаен рассмеялась и сказала, что в Спокойном Мире до Сатаны не додумались, а земной дьявол — это вроде литературного критика, который ходит по мирозданию и придирается. После этого Росси весь вечер требовал называть себя Мефистофелем, Вельзевулом и другими названиями из моего Приложения Пятнадцатого («о религиях Земли»), пока ему самому не надоело. А еще мы пили атаги из весенних водорослей, а Марек заварил настоящий земной чай, и мы честно пытались с ним справиться…

Тогда мы и поспорили о том, гибнет ли Земля или нет, и можно ли ее спасти без активного вмешательства, которое разрушит сюжет, и сделает книгу не такой интересной. Росси сказал, что со всеми проблемами можно справиться изнутри. Марек утверждал, что мир летит в тартарары с возрастающей скоростью. Наконец, мы заключили наше странное пари.

Конец времен растягивался — все равно, cогласно всем пророчествам, он должен был длиться не мгновения, а годы. На пять лет Нора и Володя возвращались на Землю, и с ними отправлялся Росси. Каин попросился к нему в видеооператоры. Марек, отвезя их, вернулся сюда, и стоял за моей спиной, пока я описывал, что там с ними происходило. Пять лет работы — на Земле. Двадцать восемь дней непрерывного стучания по клавишам — здесь.

…Прощаясь со мной, она плакала и спрашивала, что же ей делать. Кому было это знать, как не мне; нo я не удержался от авторского соблазна, положил ей руку на плечо и сказал: «знаешь что, девушка, решай сама».

…Я старался не находить особо экстравагантных сюжетных решений. Как мы и условились, я давал Земле самой вести меня за собой, исходя из ее собственной логики. Война сменяла войну, скандал сменялся другим скандалом, на место бездельного и больного правителя приходил деятельный и здоровый до отвращения, и страны трепетали. Я прослеживал судьбу своих главных героев сквозь хитросплетения сходящей с ума планеты, а второстепенный герой стоял подле ме я, как прежде стоял Росси, и говорил: «вот видите, пан Иермет… вот видите…»

Не то, чтобы они не старались изменить мир: они делали все, что могли. Я снабдил их всеми знаниями, которыми сам обладал на тот момент: той распечаткой, что до этого дал Мареку. Тайную науку о строении бытия, которую хранили самые посвященные адепты наиболее эзотерических верований, они могли изучать по оригиналу — моему Приложению Первому. К их услугам был главный критик мироздания, а автор этого мироздания был к ним особо благосклонен (Марек предупредил: «если что с ними случится — покажу, для чего у меня клыки»; впрочем, мы с ним уже решили, что с гибелью Магды вампиры постепенно становятся обычными людьми). И все же…

Десятого апреля 2001 года, ровно через пять грегорианских лет пocлe описываемых ранее событий, белый автофургон Марека появился на земных дорогах, забрал пятерых человек и одну видеокамеру, и вновь занял свое место на нашем дворе, рядом с моим шестиместным искдичем и дочкиным самокатом.

Вот мы и сидим опять у нас дома, нo на этот раз — в большой комнате, на диване. Шар под потолком ярко светится, а на ковре Маки увлеченно нянчит девочку из сказки — годовалую Марго. Ее родители беседуют о чем-то с Мареком, а Тшаен, вооружившись молотком, вешает над диваном репродукцию — подарок нам с ней от Норы с Володей. На картине изображены две руки, рисующие одна другую. Именно так я и представлял себе ее, когда описывал голландского художника Маурициуса Эсхера, которого почему-то вся Земля называла Эшером. Но рисовать, как он, я, конечно, не смог бы. Мы с Руэлом налаживаем видеоаппаратуру. Росси уже умчался домой, к жене и детям. Нашего сына, как всегда, нет дома. Что ж, у каждого своя история.

Экран мерцает, и на нем появляется растолстевший, обрюзгший и погрустневший бард из Хайфы, автор «Бригитты», Арнольд Балгевойрос. Со вздохом он прижимается небритой щекой к гитаре, берет аккорд и начинает:

         В конце дорог, в конце концов, за краем Ойкумены,
         мы — семь певцов, семь мудрецов, семь кузнецов вселенной.
         Мы неподвижно целый день сидим, содвинув руки,
         умеем свет, умеем тень, молчание и звуки.

Кадр за кадром. Войны кончаются, не успев начаться, нo жертв не меньше. Изобретения устаревают, не успев внедриться, нo воздух не чище. Новые законы влекут за собой новые беззакония, а старые преступления становятся новой нормой. Дети убивают родителей. Родители насилуют детей. Власть тьмы. Тьма власти. Рагнарек, рок богов.

         И мы удерживаем мир на невозможной грани
         от медных труб, от черных дыр, от добрых начинаний.

Нина Васильевна и Алеко прощаются с Норой (позже они обопрутся друг на друга, как два костыля, и Каин будет плясать на их невеселой свадьбе).

В Москве Нора и Володя мобилизуют мечтателей, забавлявшихся ролевыми играми. Сила их воображения, добро их любви должны изменить мир к лучшему. Но ролевики спорят друг с другом, что такое «к лучшему», и, в конце концов, ссорятся между собой и разбредаются по тусовкам.

         Но мы не можем ничего, мы пыли бесполезней,
         поскольку сами — часть его и всех его болезней…

Хозяин с Хозяйкой, отложив гитары, собирают дома, в Хайфе, новый ковчег — тех, кто желает что-то сделать для спасения будущего от распада. Росси учит их тайному надмирному знанию. За пять лет занятий они понимают только одно: никакое тайное надмирное знание не сделает больше, чем простая молитва. И они откладывают записи в ящик, достают еврейские молитвенники и начинают изучать Тору. С лица Росси исчезает сардоническая усмешка. Он надевает кипу (и не снимает ее даже здесь, в Очене).

Нора мирится с Киршфельдами, дописывает «Марусю», нo по издательствам не ходит — все время тратится на работу с людьми, на ненавязчивые разговоры по душам, после которых люди уходят домой чище и светлее. Тем не менее, «Марусю» издают (я ей подыграл). Про Йашкну она почти ничего не пишет — таков уговор. (Ей разрешено описать двадцать восемь дней). Володя уходит из «Палтека» и колесит по белу свету с Норой. «Палтек» ищет себе другого системного администратора: им становится Феликс Маскиль, закодировавший себя от пьянства и прошедший курсы переквалификации в колледже.

Хайчик Рахамимов, стажируясь в одной из больниц Сан-Франциско, испытывает на себе превратности личной жизни, без памяти влюбившись в Дину Кросс; впоследствии темой исследования он