Долго я так сидел. Сперва движок на холостом ходу был и в кабине тепло. Затем я не мог больше бензин жечь и мотор заглушил. И стало холодно. А куда идти?
Места кругом незнакомые. Костер я сложить не умею… Машину не бросить. Полный абзац.
И вот когда уж совсем стемнело и весь мир разделился напополам сверху темно, а снизу пеленой — местный туман, где-то раздался рев трактора.
Я сразу включил мотор, врубил все фары и аварийку. Рокот трактора приближался. Затем из тумана вынырнула старенькая «Беларусь» и пьяный в дым чей-то голос откуда-то проорал:
— Ну что, загораем?
Клубы тумана почти закрывали колхозника, но на крыше трактора висел лишний фонарь и я видел его силуэт. Обычный пейзанин, в кепке и пиджаке. Местные обожают носить пиджаки, особенно — в гости, но на них они почему-то глядятся, как ватники. Иль верней — «клифты лагерные», как они сами их называют. Я читал как-то статистику — треть местных «сидела на зонах»… Немудрено — с местного пьянства да бескультурья.
Так и на этом пиджак висел, будто ватник. И кепочка еще — типично крестьянская.
Мужик покачнулся было вниз, из кабины, но потом втянул себя обратно наверх со словами:
— Братан, извини… Я в штиблетах. Дружок мой с Афгана вернулся. Гудим третий день… Я тут — за первачком ездил, но ежли штиблеты изгваздаю, Зинка мне моя в жисть не простит. Там у меня крюк с задницы, цепляй за себя и — поехали. А то мужики водку ждут, опоздаем — убьют нас с тобой на хрен!
Я торопливо побежал к трактору. Тот ловко зарулил к моему «Москвичу» и я быстро нашел крюк на тросу. С другой стороны трос был чуть ли не приварен намертво к «Беларуси». Так что я сразу понял, что по местным дорогам ездить можно только на тракторе. Иль платить дань — вот таким трактористам.
Мужик тем временем опять свесился из машины, показал мне из темноты ногу в ботинке и произнес:
— Ежли б я в сапогах… Ну че, прицепил? С тебя стакан красненького! Держись, земеля!
Долго мы ехали или нет, я — без понятия. Туман здорово глушит все звуки и скрадывает расстояния. Я только слышал рев того трактора, да обрывки выкриков тракториста, который пел какую-то песню. Слов было разобрать невозможно, так что я и не вслушивался.
Потом мы заехали в небольшую деревню. Обычная деревня Калининской области. Пара домин — «огромадных, с высоким крыльцом да резными наличниками» (так местные представляют себе дом их мечты). Больше обычных изб — часть бревен, часть обычного кирпича. И большинство — покосившиеся халупы.
Я все это видал много раз, так что — не очень и вглядывался.
В деревне было темно, а туман не давал разглядеть домов даже по сторонам главной улицы. Где-то играла музыка, где-то синими да разноцветными светляками работали телевизоры — в общем, — заштатная деревуха…
Остановились мы на главной площади. Когда я выбрался из «Москвича», я сразу увидал в темноте две вывески: «Продмаг» и еще «Промтовары». А между ними — огромными буквами из неона: «Кафе Т(в) ерь». Буква «в» постоянно хрустела да немного искрила — то потухнет, то, блин, погаснет. Они бы еще свой гадюшник «Москвою» назвали!
В кафе ревела незнакомая музыка, и, по-моему, Пугачева пела незнакомую песню. При виде нашего трактора на улицу высыпали мужики, которые мигом подхватили здоровеннейшие канистры, привезенные моим трактористом, и скрылись с добычей в недрах кафе.
Спаситель мой спрыгнул из трактора на асфальт, ухмыльнулся фиксатой улыбкой и, хлопнув меня по плечу:
— Ты наш гость! Пошли хряпнем, (йтить), за знакомство! Блин, кореш с Афгана пришел! Целый, блин, без единой царапины! Вот радость-то! Пойдем хряпнем!
От мужика несло водкой и «Шипром». Когда он обнял меня за плечо, я увидал, что руки его покрыты наколкой: «воровские перстни» на пальцах. Я уже встречался с «сиделыми» и по опыту знал, что лучше бы им не перечить. Поэтому я с содроганием пошел в это кафе.
Плохо помню, что там происходило. Какие-то пьяные в дым мужики, спавшие прямо в тарелках с салатом. Грязные, поддатые деревенские девки, которых приходилось мне обнимать. «Заложившее за воротник» старичье, норовившее попеть что-то из репертуара гражданской… В общем, вы — поняли.
И деваться мне было некуда. Толпа мужиков все время окружала спасшую меня «Беларусь» и я не мог отцепиться. Потом-то я понял, что на «Беларуси» был приделан какой-то бачок, и местные к нему постоянно присасывались. А меж ними бегали как будто официантки и громко стыдили:
— Ну пойдем, мальчики! Выпивку в кафе надобно брать!
Как бы там ни было — пока в бачке хоть что-то да оставалось, отцепиться я просто не мог. Так что я плюнул на все, пошел и наклюкался.
Где-то под утро кто-то из мужиков стал рассказывать про какого-то Ваньку. Я спросил — какой это Ванька? А все почему-то обрадовались и заорали:
— Так он Ваньки не знает! Так Ванька-то из Афгана вернулся! За то и гуляем! Пошли познакомим его с Ванькою!
Меня повели вглубь кафе. Там, почему-то на сцене, сидел молодой, здоровый бугай в камуфляже, высоких десантских ботинках, тельнике с синими полосами и голубом десантском берете. Бугай сжимал в лапах гитару с синим бантом и… Извините за подробность — мычал.
Глаза его были совершенно безумны, пусты и бессмысленны. Похоже, что его уже так накачали водкой, что любой более слабый мужик уже просто «сгорел бы» от выпитого. Меня подвели к этому «Ваньке», он не обратил на меня никакого внимания — если бы тут случилось землетрясение, он бы даже ничего и не понял…
Я не знал, что мне делать, что говорить этой скотине, когда ко мне подскочил какой-то дедок. Он с гордостью завопил:
— Сынок-то у меня! Сынок-то у меня — чисто герой! Прошел весь Афган — от Кабула до Пешавара! Аж в Пакистане нащелкал америкосам! Во какой у меня — бравый солдат!
В деревнях мужики старятся очень рано. Так что я не удивился тому, что у мужика такой старый вид. И только ради подначки я подивился:
— Так уж и — американцам?! Да они ж там, небось, только инструкторами!
Старичок аж обиделся:
— «Инструкторами»?! Да сынок мой, если знаешь — два «Абрамца» лично подбил! «Инструкторами»…
Полный Георгиевский кавалер! Я вон в его годы — весь Вьетнам на пузе прополз! Три пальца отдал Богу, Царю и Отечеству! Под Фунанью осколком царапнуло!
Но, вот те крест, за каждый мой перст — с десяток америкосов в аду с чертями в покер играют! А ты — где служил?
В голове у меня поплыло. Я смотрел на десантника Ваньку и не мог оторвать взгляда от его широкой груди. Там, где у «голубых петухов» обычно значки, у этого парня рядком висели кресты… Кресты, — понимаете?! Самые настоящие — КРЕСТЫ!
Сам не понимая зачем, я спросил у дедка:
— Где ж это ты служил — под Фунанью?
— Как где?! В Лейб-Гвардии Фанагорийском Десантно-Штурмовом! «Беркуты» мы! А ты — кто?!
Что пискнуло у меня в горле. Я вспомнил какую-то ересь о параллельных мирах, о наших разговорах на кухне — про то, как хорошо бы нам тут жилось, не случись Революция…
Нет! Этого не могло быть! Эти люди не могли жить так плохо, мерзко и грязно! Этого не могло быть, потому что — не могло быть никогда!
У меня подкосились ноги. Кто-то сразу подставил мне стул. Кто-то вложил в руку стакан с водкой. Я, не зная уже, что и думать, вырвал у кого-то бутылку…
На бутылке с водкой были орлы. Выдавленные по стеклу. И тогда я закричал…
