Что поделать, они успели отвыкнуть от грозного вида рыцарей, вечно норовящих отхлестать по лицу первого попавшегося крепостного, от многочисленных податей и повинностей, и потому появление одного единственного конного воина при оружии и в кольчуге перепугало их не меньше, чем могло бы напугать появление вражеского войска, готового грабить и убивать. Однако же еще больший переполох поднялся от появления Рюбана в замке, ибо если на крестьян благородный рыцарь не обратил ни малейшего внимания, то слуги подобным везением похвастаться не могли. Как следует наорав на сбежавшихся разгильдяев и от души двинув в зубы разучившемуся кланяться конюху, Рюбан потребовал немедленно известить о его прибытии барона.
Поиски грешного Алибо заняли преизрядное количество времени, что, конечно, также не способствовало смягчению нрава Рюбана и улучшению его настроения. Слуги уже и с ног сбились, и, с опаской оглядываясь через плечо, туда, где в зале приемов гневно расхаживал рыцарь Рюбан, прикидывали, каких еще напастей следует ожидать от нежданного и такого нежеланного гостя, когда, наконец, конюху пришла в голову мысль пошарить под одной из заброшенных лестниц, куда слуги издавна сваливали всякий мусор. Там, среди поломанных скамеек, и сидел бедняга Алибо и с наслаждением грыз заплесневевшие сырные корки, дарованные ему каким-то расщедрившимся крепостным. Он был вне себя от счастья, однако радость от такого обильного угощения мигом растаяла словно туман под солнечными лучами, стоило барону заметить разъяренный взгляд конюха. Вообразив, будто тот собирается поколотить его за какую-нибудь провинность (обязанности слуги оказались для Алибо необыкновенно сложными, а промахи следовали один за другим), незадачливый барон жалобно взвыл и попытался забиться в самый темный угол, откуда извлечь его было довольно трудно. Напрасно слуги пытались втолковать Алибо, что его требует к себе рыцарь Рюбан, напрасно говорили, что не собираются его наказывать — все уговоры и обещания отскакивали от барона как горох от стены. Что поделать, в последнюю неделю на Алибо свалилось новое несчастье, он почти полностью оглох, ибо грозный конюх, возмущенный тем, что нерадивый Алибо по неосторожности вылил ему на колени целый кувшин прекрасного бурдигальского вина, с такой силой врезал барону в ухо, что, верно, что-то повредил бедняге. Вконец обозлившись, а, главное, опасаясь, что дальнейшее ожидание может окончательно вывести из себя Рюбана, слуги изловчились и, ухватив Алибо за ноги, выволокли его на свет. Им очень хотелось вздуть хныкавшего барона или хотя бы дать ему подзатыльник, но мысли о рыцаре, расположившемся в зале приемов, и о возможных несчастьях, которые он принес, заставили их лишь грубо отряхнуть покрытую пылью рубашонку Алибо, чуть ли не до самых бровей натянуть ему на голову шутовской колпак, а затем пинками погнать к благородному Рюбану.
Когда доблестный рыцарь увидел перед собой какое-то грязное, дрожащее и оборванное существо с синяком под глазом и ссадинами на ногах, существо, которое боязливо втягивало голову в плечи и словно малый ребенок теребило подол рваной рубахи, он чуть было не спросил, кто этот убогий. И только как следует всмотревшись в лицо несчастного, ошеломленный Рюбан признал в нем своего господина.
— Сеньер Алибо, — казалось, эти слова с трудом сошли с уст храброго рыцаря, скривившегося так, будто он отведал горького зелья. — Вам следует привести себя в порядок и взяться за оружие.
— Оружие?! — с ужасом повторил барон единственное расслышанное им слово и жалобно заплакал. — Я не трогал, не трогал его! — сквозь слезы кричал Алибо, в свою очередь также не признавший Рюбана и решивший, что страшный воин явился взять его под стражу по приказу Святого Трибунала.
— Так пора его взять! — гаркнул Рюбан, чувствуя, что терпение вновь покидает его. От злости он даже забыл, что говорит со своим господином, пусть и находящемся в некотором небрежении. — Ибо барон Ришар, наконец, вернулся, и отбил у вас свою деревню и башню.
Важное сообщение не произвело на Алибо ни малейшего впечатления, он по прежнему твердил, что не прикасался ни к мечу, ни к кинжалу, ни даже к простому ножику и потому молит не заточать его и не жечь. Раздраженный рыцарь, слегка оглушенный баронскими жалобами, на мгновение запнулся, однако же, помня о вассальном долге, возвысил голос:
— И он не ограничился этим. Он заручился поддержкой ваших соседей! И вернул барону Бертрану его переправу! А Гонтрану Хромому — его мельницу!! — Теперь, не помня себя от ярости, Рюбан орал так, что даже спрячься взволнованные слуги в самое глубокое подземелье замка, они и там не смогли бы укрыться от его гневных воплей. А они, конечно, не прятались, а прильнув ушами к дверям, жадно внимали новостям гостя. — И твои вассалы ушли к нему! Даже твой тесть!! Ты что, совсем сдурел и не понимаешь, что Ришар теперь заявится сюда?!!
Алибо бухнулся Рюбану в ноги и попытался обнять его колени, норовя обслюнявить их своими поцелуями. Из всех криков рыцаря он понял лишь одно: в Святом Трибунале не верят, что он не касался проклятого оружия, и сейчас поволокут его в темницу, а потом на казнь! Он бессвязно молил о пощаде, а Рюбан, окончательно потерявший голову, пунцовый от гнева, стыда и отвращения, с силой отпихнул его прочь, плюнул со злостью на каменные плиты пола и выскочил из зала. Вскоре до всех, кто мог слышать, донесся дробный стук копыт его резвого коня, а удивленным поселянам оставалось лишь гадать, не примерещился ли им нежданный гость.
Мысль о том, не привиделся ли ему грозный рыцарь, промелькнула, было, и у заплаканного Алибо, но быстро истаяла, как и всякая мысль, посещавшая его голову. Он тяжело поднялся с колен и, спотыкаясь, побрел к выходу, дабы, как водится, получить от собственных слуг какие-либо распоряжения и поучения, сопровождаемые чаще всего пинком или подзатыльником. Однако замок был пуст. Торопливо собрав в узелки еды про запас, вытащив из тяжелых сундуков несколько нарядных костюмов барона из тех времен, когда он еще ходил в дорогом сукне, бархате и парче, вооружившись в дорогу острыми кинжалами с золотыми и серебряными насечками и прихватив крепкие башмаки, четверо слуг навсегда покинули Королевское Пожарище и двинулись в Арверну, рассчитывая найти в столице и стол, и кров, и вечно ускользающую удачу. Что же до рыцаря Рюбана, то рассудив, что лишь безумец будет служить сумасшедшему, он немедля галопом отправился к барону Ришару, и, почтительно испросив у последнего прощения за то, что не сразу явился под его знамя, принес ему вассальную присягу, дабы наутро вместе с другими вассалами Ришара явиться под стены Королевского Пожарища.
Мощный рев рога вспугнул стаю птиц, они с шумом взмыли в небо и закружились вокруг замковых башен. Деревня Королевское Пожарище затаилась как перед бурей, вымерла, будто по ней прогулялась какая-то особо опасная зараза, однако же молодой барон Ришар не обманывался: пусть часть жителей и укрылась в лесу от греха подальше, множество глаз следило за ним и его людьми из-за шатких крестьянских заборов. Пусть их. Ришар вновь подал знак слуге, и тот заголосил на всю округу, требуя, чтобы барон Алибо, повинный в нарушении королевского мира, грабежах и захватах чужих владений, немедленно отдался на суд барона Ришара.
Конные рыцари подождали еще немного перед полуоткрытыми воротами, и Ришар уже собирался отправить в замок людей, дабы они как следует осмотрели его и вывели преступника Алибо, но неожиданно маленькая дверца, чуть в стороне от ворот, со скрипом отворилась, и пред светлые очи Ришара из замка вылез сам грешный барон.
Вопреки видимости, Алибо вовсе не спешил отдаваться на милость своего соседа, хотя бы потому, что, как это нередко случается с глуховатыми людьми, и рев рога, и крики ришарова слуги, словно бы издали доносившиеся до его ушей, показались ему лишь отголосками ночных кошмаров. Да и мучившие Алибо сны вовсе не были связаны с основательно позабытым им соседом-бароном. Направляясь в деревню, дабы выклянчить у своих крепостных что-нибудь поесть (ибо барон еще не успел догадаться, что в отсутствии слуг может смело залезть в замковые кладовые), Алибо тупо уставился на рыцарский отряд, изо всех сил пытаясь сообразить, что бы это явление значило. Но, должно быть, задача оказалась совершенно непосильна для баронской головы, ибо, не мудрствуя лукаво, он решил на всякий случай уверить пришельцев, что всегда был послушен Святому Трибуналу и не касался ни меча, ни мяса, ни вина, и никогда не забывал помолиться.
Потрясено внимая бормотанию убогого, Ришар молчал. Он уже слышал от вассалов, в том числе и от рыцаря Рюбана, в какое ничтожество впал барон Алибо, и однако же даже не предполагал, до чего жалкое зрелище представлял ныне некогда грозный самодур. На какой-то миг Ришар даже позабыл, зачем собственно явился под стены Королевского Пожарища. Он удивленно обернулся, словно желая отыскать потерянного врага, и лишь через несколько долгих мгновений (Алибо тем временем забубнил молитву,
