вознаграждали его за дискомфорт, испытанный им в десятиминутной поездке с безмолвным как рыба Линчем.
Он попросил большой конверт. С конвертом и ящиком, с деньгами в руках, он вошел в одну из запирающихся изнутри комнат, сел за стол и начал отсчитывать пятидесяти— и двадцатидолларовые (иной раз и десятидолларовые) купюры, пока не набрал трех тысяч долларов. Пухлый конверт едва удалось заклеить. Затем та же процедура, но в обратной последовательности, наконец, сейф заперт, и хозяин его снова оказался на улице.
Когда Берридж вернулся к машине, в ней было не продохнуть от дыма. Ленч все это время курил. Заводя машину, Берридж как бы невзначай включил кондиционер. Линч разорвал конверт и начал считать деньги, совершенно не обращая внимания на Берриджа. Отсчитав небольшую пачку денег, он засунул ее в один из своих бесчисленных карманов. В конце концов, конверт опустел, а Линч выглядел точно таким, как прежде.
Когда Берридж остановился на красный свет. Линч протянул ему помятую двадцатидолларовую бумажку:
— Вы ошиблись, — сказал он.
— Да? — Берридж настолько удивился, что не заметил, как загорелся зеленый свет, и только гудки стоявшей сзади машины вывели его из состояния столбняка. Остаток пути он проделал, так и сжимая купюру в правой руке.
Когда они подъехали к большому белому дому, окруженному со всех сторон ухоженной лужайкой. Линч сказал:
— Высадите меня здесь.
— Пожалуйста.
Выйдя, Линч даже не попрощался. Он пересек улицу и сел в «понтиак» с номером штата Нью-Йорк. Краденый? Все может быть.
Подождав, пока Линч уедет, Берридж направил машину в гараж, дверь которого автоматически открылась при его приближении. Уже внутри он глянул на валяющийся конверт и дал волю своему раздражению; Линч, его молчаливая надменность, пренебрежение, с каким он бросил конверт на сиденье, вызывали в нем холодную ярость.
Двадцатидолларовую купюру он все еще сжимал в руке. Линч всего лишь раз пересчитал деньги. Откуда же у него такая уверенность, что ошибся именно Берридж?
Внезапно Берридж почувствовал, как у него схватило живот.
Глава 7
— Паркер больше не выводит меня из равновесия, — сказала Элен.
— Да? Отлично.
— Просто мне неприятен, и все, — сказала она, сознавая, что ее голос звучит ровно и убедительно.
— Рад, что ситуация упростилась. Что же произошло?
— Да разное. Поначалу мне казалось, что причина одна, но сейчас я поняла, что это не так.
— Одна? И какая?
— Дело в оружии, — сказала она, но, сообразив, что начала с середины, осеклась и потом быстро объяснила: — Помните, в среду я рассказывала, что он куда-то поехал, чтобы раздобыть деньги? На операцию.
— Да. Мне показалось любопытным, почему их пришлось доставать где-то на стороне.
— И вот вчера он купил оружие. Оно лежит в двух коробках для игрушек.
— И много?
— Два автомата и четыре пистолета. Выглядит все очень невинно. Стен сказал, что он приобрел их у владельца игрушечного магазина, который занимается нелегальной продажей оружия.
— Вас беспокоит это оружие?
— Не само оружие, — ответила Элен. — А то, как Паркер поступил с ним.
— Что же он сделал?
— Он положил его в стенной шкаф Пемы. — Элен прикрыла глаза, еще теснее обхватив свои плечи руками. Она представила себе, как эти смертельно опасные железяки лежат сейчас у дочки в шкафу среди безобидных игрушек, спрятанные в картонные коробки с забавными рисунками и пестрыми веселыми надписями. — Неужели вы не понимаете? — сказала она, не открывая глаз. — Он использует Пему. Не только меня, не только мой дом, Стена или даже Марта. Он использует Пему, пряча среди ее игрушек эту мерзость.
— Вы чувствуете себя оскверненной, — высказал предположение доктор Годден.
Открыв глаза, Элен принялась изучать узор ковра, словно стоило ей найти определенный угол зрения, чтобы возникли буквы, слова и фразы, из которых она узнала бы что-то очень важное, и тогда все стало бы легко и возможно. Но узор оставался узором, и его линии не складывались в буквы.
— Не оскверненной, — сказала она, — нет. Просто я для него ничего не значу, можно сказать, не существую. Ему абсолютно все равно, есть я или нет. Я для него червяк, пустое место. Не заслуживающее даже презрения.
— Другими словами, — сказал доктор Годден, — вы впервые встретили человека, который относится к вам так, как вы сами относитесь к себе. То есть так, как, по вашему мнению, вы и заслуживаете.
Нахмурившись, она продолжала изучать ковер.
— Вы думаете?
— Конечно. Разница в том, что у вас есть выбор: вы можете перестать так относиться к себе, как только захотите. Но его отношением к вам вы не в силах управлять. Он ведет себя так не для того, чтобы вы как-то искупили свою вину. Ему совершенно наплевать на ваше чувство вины.
— Ему наплевать на то, что я думаю, его это совершенно не трогает. Обычно люди устроены по-другому. Вы можете ненавидеть человека, но вам интересно, что он думает, вам бы хотелось это знать.
Доктор Годден промолчал; это означало, что ей следует погрузиться в себя и проверить, не скрывает ли она от себя еще что-нибудь.
— Выходит, на самом деле я расстроена не из-за Пемы, да? И даже не из-за себя?
— Да? — спросил он мягко. — Но тогда из-за чего же?
— Из-за маски, которую я ношу. Маски любящей матери. Знаете, это маска, по существу, помогает мне уйти от ответственности за все ошибки, которые я сделала в жизни. Я прячусь за этой маской. А Паркер не обращает на нее никакого внимания. Он кладет оружие в Пемин шкаф, даже не спрашивая меня. Маска любящей матери ничего для него не значит.
— Вы полагаете, он видит вас насквозь?
— Да, — сказала она. — По-моему, он знает мне цену.
— А Стен? О нем он думает?
— Паркер? Его интересует только его собственное драгоценное "я".
— В таком случае не устроит ли он так, что он один и скроется?
— Вы думаете? — обеспокоенно произнесла Элен.
— Не знаю. А что вы думаете? Она задумалась и, желая быть справедливой, ответила:
— Нет, он не из таких. Человек он безжалостный и холодный, он безразличен к людям, но ему не безразлично дело. По-моему, даже не из-за денег. Для него важнее всего организовать операцию и удачно провести ее. Сомневаюсь, что он хотел бы, чтобы кого-нибудь из участников поймали.
— Это было бы непрофессионально?
— Да. Знаете, они нашли место, где собираются отсиживаться.
— Где же?
— За Хилкер-роуд. Охотничий дом у границы, который горел пару лет назад.
— Сторожка Эндрю?
— Кажется. Они вчера ездили смотреть ее.
— Значит, план готов?
— Не до конца, насколько я понимаю. Разве только в голове Паркера, но они пока его не обсуждали. Наверное, ждут остальных участников.
— Сколько их?
