имело свои уважительные причины не допускать Калмыков до сближения с кочевыми народами нагорной стороны. Отсюда и могло вскоре после договора родиться в Калмыцких владельцах то внутреннее неудовольствие против Российского Правительства, по которому в 1707 году, когда Чеченцы, Кумыки и Ногайцы напали на Терек, Хан Аюки не прислал обещанных 3000 конницы; и потом в следующем 1708 году его Тайцзи Мункэ-Тэмур перешел на правый берег Волги и произвел великое опустошение в губерниях Пензенской и Тамбовской. Он выжег более ста сел и деревень и в плен увел множество людей обоего пола, которых распродал в Персию, Бохару, Хиву и на Кубань. Сие обстоятельство было поводом к новому с Ханом Аюки договору, которым он обязался:
1. Отнюдь не переходить на нагорную сторону Волги.
2. Послать на Терек 5000 конницы; и
3. Защищать все низовые города от Астрахани до Казани[143] .
В сие время, когда Карл XII уже перенес театр войны из Польши в Россию, помощь Калмыков, коих небольшое число находилось и в Западной Армии против Шведов, на Юге тем была необходимее: по сей, вероятно, причине опустошительный набег Мункэ-Тэмуров оставлен без исследования.
В 1710 году, когда Петру Великому предстояла война с турками, помощь Калмыков опять сделалась необходимою против Кубанских набегов и Донских Казаков Некрасова. В то же самое время требовались военные предосторожности и против Башкирцев, которые еще в Декабре [144] 1707 года произвели всеобщее восстание и до сего времени не совершенно успокоились. Вследствие сих обстоятельств надлежало склонить Хана Люки к новому договору, в силу коего он обязался, кроме 5000 конницы, за три недели перед сим договором отправленных против Башкирцев, еще послать 10000 на Дон и сверх сего отнюдь не переходить на нагорную сторону Волги [145]. Здесь должно заметить, что Калмыки, переведенные на Дон в числе 10000, наиболее принадлежали к Дурботскому Поколению, и кочевья им отведены по реке Манычу. Нынешние Волжские Калмыки суть потомки оных.
И в правление Хана Аюки Волжские Калмыки не прекращали связей и сношений со своими единоплеменниками в Чжуньгарии, равно как с другими Восточными Государствами, особенно с Тибетом и Китаем. Российский Двор, хотя знал о сих связях, но, не обращая дальнего внимания на оные, не запрещал иметь такие сношения, которые по существу своему не имели соприкосновенности с политическими отношениями России к другим Государствам. Требовалось от Калмыцких Владельцев единственно не вступать в связи с изменниками России и с теми народами, которые находились в открытой войне с нею.
Оставим исчислять частные, или, можно сказать, домашние сношения Волжских Калмыков с Чжуньгарцами; они будут утомительны и бесполезны. Довольно для нас раскрыть те только, которые были в связи с важными политическими происшествиями того времени на Востоке.
Мы уже знаем, что Хан Аюки выдал дочь свою за Цеван-Рабтана и еще один из сыновей его препровождал ее в Чжуньгарию. Известно также и то, что Аюки лично был в Чжуньгарии и привел оттоле на Волгу остатки Торготского Поколения, что и было поводом к исключению Торготов из четверного союза Элютов и к замещению Поколения Торготов Поколением Хойт. Последнее из сих двух обстоятельств, без сомнения, было следствием родственных связей или раздора. Впоследствии еще Саньчжаб, сын Хана Аюки, ушел с Волги в Чжуньгарию с 15000 кибиток, которые навсегда там остались. Г. Левшин присовокупляет, что Саньчжаб ушел с Калмыками в Или в 1701 году и учинил сие по внушению своей матери Дармы-Балы, которая была родственница Чжуньгарскому Хану. Но если взять в соображение только то одно, что Торготское Поколение разделено было на уделы, из коих самый многочисленный имел не более 3 тыс. кибиток, а соединение 15000 кибиток без общего согласия прочих владельцев невозможно, то откроется, что это был благовидный, выдуманный самими Калмыцкими Владетелями предлог, под которым Саньчжаб отводил к Цеван-Рабтану военное вспоможение, собранное из разных уделов, к чему, вероятно, Дарма-Бала убедила Хана Аюки. Пекинский кабинет основательно знал о тайных связях между Владетелями Чжуньгарских и Волжских Калмыков; следовательно, не безызвестны ему были истинные причины Саньчжабова перехода от Урала на берега Или. Но, видя, что Россия находится в мирных сношениях с Чжуньгарским Ханом и предполагая вооружить против последнего Волжских Калмыков, он открыто лгал, что Цеван-Рабтан ухищренно переманил к себе Саньчжаба и силою оставил у себя приведенные им 15000 кибиток, а его самого выслал обратно в Россию. На сем вымысле Повелитель Китая основал и потом старался интригами поддержать мнимую ссору между Цеван-Рабтаном и тестем его Ханом Аюки в полной уверенности, что золото наклонит последнего, хотя притворно, верить сему. Вскоре после сего он действительно нашел случай сблизиться с Ханом Аюки.
Сие сближение началось от следующего маловажного обстоятельства. Рабчжур, двоюродный брат, племянник Хана Аюки, еще в 1698 году поехал с родною матерью с Волги в Тибет в сопровождении 500 человек своих людей. Вероятно, что он не имел другой цели, кроме исполнения обетов Буддайской набожности, по которой в Хлассе убедил Тибетских Лам следовать за ним на Волгу и взял там книг и лекарств для Калмыцкого Духовенства. Из Хлассы Рабчжур предпринял путешествие в Пекин, где без сомнения препоручено ему было от лица дяди засвидетельствовать Повелителю Китая верноподданническое усердие в открытии чего-либо касательно России, за что последний должен был наградить и посланных и пославших. В сем состояла вся цель столь дальнего путешествия. Богдохан, коварствуя против Элютов, захотел употребить сей случай к достижению своей цели в плане Чжуньгарской войны. Представив опасность возвращения в Россию через земли Казачьих Орд, неприязненных Цеван- Рабтану, он удержал Рабчжура под сим предлогом в Китае и отвел ему кочевья при Великой стене. Аюки, извещенный о местопребывании своего племянника, отправил в Китай посольство,— с дозволения, впрочем, Государя Петра I-го. Посланник его Самдан с 20 товарищами прибыл в Пекин в 1712 году в сопровождении Русского Унтер-Офицера /Суровцева/. Пекинский Двор не замедлил в том же году отправить к Аюки взаимное посольство, которое препоручил находившемуся в то время в Пекине караванному комиссару Худякову[146], а Рабчжура опять удержал при себе. Сие Китайское посольство состояло из шести особ, в числе которых был известный Тулишень, описавший сие путешествие Китайцев через Россию, и 26 рядовых. Цеван-Рабтан в то время находился в дружественных сношениях с Китаем, почему данный посольству наказ изложен был в миролюбивых к сему Государю выражениях. Цель посольства по сему наказу состояла единственно в том, чтобы посоветоваться с Ханом Аюки об испрошении у Российского Двора дозволения возвратиться Рабчжуру на родину через Сибирь; потому что по уверению Пекинского кабинета будто бы сам Цеван-Рабтан не ручался за безопасность Рабчжурова проезда через земли Киргиз-Казаков.
Китайские посланники нашли Хана Аюки в степи близ Царицына за Волгою. Хитрый Хан с коленопреклонением принял от них грамоту /Указ/, в чем без сомнения предварен был посланниками; с притворством отвечал посольству, что согласно с мнением Китайского Государя находит опасение касательно Рабчжурова возвращения основательным, и присовокупил, что он, глубоко чувствуя признательность к Повелителю Китая за попечение о его племяннике, намерен отправить посольство в Пекин для поднесения даров, а в заключение не преминул сказать, что Торготы по одеянию и религии очень близки к Маньчжурам[147]. Учтивость довольно тонкая! Напротив Китайский Двор хотел через свое посольство к Аюки обозреть положение земель России, а от Калмыков получить подробные сведения как о внутреннем ее состоянии, так и о внешних сношениях. Сверх сего имел в виду вооружить, если возможно, Волжских Калмыков против Цеван-Рабтана, которого столь хитрым образом старался поссорить с тестем. Хотя Хан Аюки далек был от мысли восстать на своих единоплеменников, но деньги и другие лестные предложения могли бы поколебать его в дружеском расположении к зятю. Известно, что кочевые мало дорожат узами родства и при виде корысти нередко совершенно забывают оное. И могло статься, что Китайское посольство достигло бы своей цели, но Российское Правительство, коему истинная цель оного посольства уже была известна, предварительно внушило Хану Аюки, что Цеван-Рабтан находится в мирных сношениях с Россиею и что Хан неблагоразумно поступит, если по предложению Пекинского кабинета объявит себя против своего зятя[148]. И так Аюки ласковым приемом Китайского посольства домогался только избавить своего племянника от десятилетнего гостеприимства в Китае и получить что-нибудь от Пекинского Двора за свою откровенность касательно Российских дел. В сем состояла обоюдная завязка представленной
