— И ты будешь жить счастливо, если рядом с тобой кому-то будет плохо?
— Я буду жить очень счастливо. Каждый должен прожить ему отведенную жизнь.
И Оз ушел. И не появлялся два дня.
Наверно, эти дни он старался выбросить Фису из головы и никогда у нас не показываться. Может быть, он разрабатывал план мести или пытался жить своей жизнью. Но только через два дня он снова появился у нас. Он и сам не знал, зачем это делает. Он просто не мог не прийти. Оз выглядел больным и разбитым. Это было раненое животное, и любовь-ненависть откровенно светилась в его взгляде.
Но все-таки он окончательно не поверил ей. У него в голове не укладывалось, что Фиса ему совсем чужая. Даже более чужая, чем любому другому из наших однокурсников. Ведь он так любил ее! Не может этого быть. Она притворяется. Это такая женская игра, это упрямство, все равно она от него никуда не денется. Никуда не уйдет. Ни с кем. Уж он-то об этом позаботится. Он готов был ждать целую жизнь.
Однажды, когда в доме наступил «бумажный» кризис, я забежала к Озу, одолжить пятерку до стипендии. Но его не было. Сосед по комнате предложил мне подождать его, а сам куда-то ушел. На кровати Оза лежали конспекты по истории. Я, ахнула, вспомнив, что завтра мне выступать на семинаре, схватила тетрадку и принялась читать лекцию, собираясь одолжить заодно и конспект. Оза все не было, и я читала про древнюю Грецию, про Эгея и Золотое руно. И вдруг в каком-то месте текст стал походить на бред. То есть шел-шел текст лекции, а потом совсем неожиданно следовало: «…я знаю в молчаливом ожиданье о том что канет в Средиземном море о том кто парус черный лишь приметив шагнет вперед в объятья океана ему вверяя все свои надежды и упованья на иной исход разбитые одним лишь взглядом в море где черной точкой в ясном горизонте все силы отняты и их осталось ровно на этот шаг в безбрежную пучину и усыпальницу земных потерь… вы были правы ждать — больней любого искусно причиняемого зла пожизненно желать принцессы Грезы пожизненно ждать сына из-за моря у пасынка пожизненно любви просить и жизнью расплатиться с ожиданьем… вы были правы Боги человек не вправе тратить дни свои напрасно и ожидание ему платить не вправе благодарностью… Сгорайте! Безумцы не желавшие прожить всю жизнь такой какой она давалась всю жизнь такой какой она была… искавшие и ищущие счастья за кромкой горизонта где и глаз не в силах удержать знакомый образ пригрезившийся бедному рассудку что силится Судьбу преодолеть… Сгорайте! Вашим светом наполняясь быть может мы идущие за вами одержим хоть единожды победу над ожиданьем нашим вместо вас…»
И тут вошел Оз. Я была настолько потрясена, что не сумела сделать вид, будто только что начала читать лекцию. А он настолько устал, что не стал возмущаться. Он забрал тетрадь и опустился на кровать. И мне стало его жалко. Я постояла немного и погладила его по плечу. Он, похоже, даже не заметил этого. Я сказала: «извини» — и вышла. Значит, он приготовился ждать. Нет, не смирился он ни с чем. Смирившиеся не пишут такие сумасшедшие вещи. Да и не ждал он, а жаждал. Он просто сходил с ума.
— Фиса, ты сведешь Оза с ума, — сказала я, заняв пять рублей у Машки и вернувшись домой.
Все посмотрели на меня удивленно. Мы обычно не обсуждали подобные темы в подобных выражениях.
— Он и так вроде бы сумасшедший, — попыталась вставить Марго, — при чем же тут Фиса?
— Ну почему ты не поехала с ним в Павловск?
Фиса внимательно посмотрела на Ветку, которой полагалось спать, а не подслушивать чужие разговоры и тем более не передавать их. Ветка уставилась в потолок.
— Я не поеду с ним никуда никогда, — сказала Фиса.
— А что в этом такого? Развеялась бы. Ты уже свое огромное связала.
— Что с тобой, Тоша? — спросила Фиса. — Что-то раньше ты на Оза совсем по-другому смотрела.
И я рассказала им о том, что произошло. Все приуныли. А потом стали решать, как же быть дальше. Выгнать его совсем? Вряд ли это возможно. Заставить Фису быть повежливее? Неизвестно, что лучше. Но Фиса сказала:
— Не мучайтесь, скоро все само собой разрешится.
— Что разрешится? — запричитала Марго.
А я молчала. Не понимаю до сих пор, откуда Фиса знала, но приближался конец марта, а значит, в любой день дверь могла открыться и на пороге показался бы ее черный король.
И вы знаете, она была так уверена в этом, словно все уже произошло. И мне это не понравилось. С какой стати? Все мучаются, все сомневаются, а она одна ведет себя так, словно из другого теста сделана. И мне захотелось присутствовать при крахе ее надежд. Нет, я по-прежнему ее безумно любила. Я бы жалела ее, выслушивала, сочувствовала. Но только пусть сначала ее несбыточные, глупые надежды рассыпятся в прах. А потом я буду ей родной матерью.
Весна разливалась все шире и пронизывала своим дыханием наши сердца. Наши души рвались к облакам, и только душа Оза, словно прикованная к земле, влачилась где-то в одиночестве и не участвовала в нашем полете. Контраст становился все ощутимее. Оз все чаще и чаще бывал раздраженным, резким, колким. Однажды Фиса взяла чайник и собралась на кухню, но Озу почему-то приспичило пойти туда самому. А точнее, ему приспичило наконец хоть как-то действовать, подчинить Фису.
— Дай мне чайник, потому что за водой пойду я.
— Я ведь уже пошла, — вспылила Фиса.
Тогда Оз схватил ее за руку и повторил:
— Пойду я.
— Что случилось? — подняла брови Фиса.
— Слушай, что тебе говорят, хотя бы иногда, — сказал Оз, сдавив ее руку чуть ли не до хруста.
А потом выхватил чайник и отправился на кухню за водой. Мы все в ужасе уставились на Фису, а она расхохоталась:
— Батюшки мои, Оз, кажется, решил показать, кто из нас мужчина.
Но со стороны это все выглядело не смешно, поэтому я предложила:
— Может быть, тебе пойти к Машке телевизор посмотреть?
Фиса вздернула брови:
— Зачем?
— Пока он не остынет.
— Чайник?
— Оз!
— Я никуда не пойду, — сказала Фиса. — Кто он мне, Оз? Никто. Пусть ходит за водой хоть каждый день. Мне абсолютно все равно.
Чем дальше, тем сильнее разнились состояния нашего духа. И пришел день, когда Ветка не выдержала.
— Слушайте меня внимательно! — сказала она. — Мне Оз надоел до чертиков. Меня тошнит от его брюзжащего вида.
— Вид не может быть брюзжащим, — поправила Марго.
— У кого не может, а у него — очень даже может. Вам не кажется, что он мешает нам летать?
— Что мешает? — не поняла Марго.
— Ну, вот ты хочешь полетать, а он тебя словно за пятку держит, и никак от него не оторваться. Он мне мешает. Мешает рисовать, мешает мечтать, да просто жить мешает.
— У наших однокурсников это называется «душный».
— Во-во, — сказала Ветка. — Предлагаю проветрить от него наши души.
— Легко сказать, — начала я.
— Мне уже легко, — сказала Ветка. — Мне легче сказать ему «прощай» и подождать, пока он разобьет всю нашу посуду…
— …но ведь у нас ее и нет…
— Тем более! Чем терпеть его присутствие до скончания века. Вы «за»?
— А говорить ты будешь? — осведомилась Марго.
— Я! — гордо сказала Ветка.
— А можно, когда ты говорить будешь, я куда-нибудь выйду? — поинтересовалась Марго.
— И я тоже… — сказала я.
