настоящим холодным пивом в туристском баре, Лестер заметил, что тени достаточно удлинились и решил пройтись дальше по пляжу, чтобы посмотреть, может быть, Джина ездила на катере в Пуэрто-Анхель или Каррисалийо и теперь возвращалась назад.
Солнце повисло над горизонтом – пылающий ярко-розовый шар, туристы хлопотали, собирая в сумки солнцезащитные кремы, полотенца и романы в бумажных обложках, в то время как смуглые местные жители, не ведающие, что такое отпуск, вместе со своими детьми и собаками начали выбираться из-под тени деревьев и постепенно отвоевывать территорию пляжа. Лестер шел, забавляясь тем, что пальцами ног на ходу загребал и отпускал тонкий песок. Он был уже на полпути к причалу, когда заметил, что где-то забыл очки. Ну и ладно. Неважно. Он даже не сбился с ритма – шагал себе и шагал. Подумаешь, еще одна вещь, собственность, которую он легко сбросил, словно змея старую кожу – так же, как расстался с письменным столом Эйприл, ее одеждой и всеми этими корзиночками-плетенками, которыми она украшала дом. Кроме того, свет не был уже таким ярким, и отражающиеся от воды блики не резали глаз, а эти смуглые люди, низкорослые меднокожие индейцы, которые с заходящим солнцем заполонили пляж – пусть они видят его, с пылающим обгорелым животом, разбитым подбородком и заплывшим глазом, ведь это их криминальные элементы сотворили с ним такое варварство, и теперь Лестер словно знамя нес на себе свидетельство их дикости.
– Чтоб вас, – тихо бормотал он. – Мать вашу…
В какой-то момент Лестер огляделся и обнаружил, что находится как раз напротив вчерашнего ресторанчика. Конечно, вон он, устроился среди деревьев, а его фонари отражаются в воде лагуны. Бар, который Лестер обнаружил только сейчас, был залит мягким светом; в нем были люди – еще бы, время коктейлей. Внезапно он почувствовал все крепнущую и совершенно необоснованную уверенность, что Джина тоже там – сидит, склонив над столом темноволосую голову. Лестер поддался идее и зашлепал прямо по грязной вонючей воде, в чем был – в сандалиях и шортах. Затем он поднялся на три ступеньки и по поскрипывающему дощатому полу двинулся к бару.
За столом действительно сидела женщина, но не Джина, а какая-то мексиканка. Скорее всего, хозяйка заведения – она делала записи в бухгалтерской книге. На мгновение подняв голову, женщина посмотрела куда-то сквозь Лестера и продолжила свое занятие. В баре сидели трое мужчин – нечто вроде местной полиции – в черных брюках и рубашках, на одном из них красовались огромные темные очки, хотя в это время суток в них не было никакой практической нужды. Охранники порядка не обратили на Лестера, никакого внимания, продолжая курить и спокойно переговариваться тихими голосами. На стойке перед ними стоял пол-литровый графин текилы, тарелки и три стакана серебристой жидкости. Лестер подозвал бармена.
– Маргариту, – заказал он. – С hielo.
Он потягивал коктейль, теперь уже совершенно пьяный, но у него была на то причина. Две причины. Даже три. Во-первых, его терзала жуткая боль – физическая боль, – а во-вторых, он был в отпуске. И когда же как не в отпуске человек имеет право нажраться как свинья, а? А в третьих – Джина. Все шло так хорошо, и на тебе. «Криминальные элементы». С ленивым любопытством бросив беглый взгляд на полицейских, Лестер раздраженно отвел глаза: где их носило, когда они действительно были нужны?
И тут он заметил то, от чего сердце у него пустилось вскачь: ботинки. На парнях были ботинки с острыми, украшенными серебристыми нашлепками носами. Кроме них в Пуэрто-Эскоидидо никто ботинок не носил. Жители едва ли могли позволить себе сандалии – это были рыбаки, зарабатывающие на жизнь крючком и десятиметровой леской, намотанной на двухлитровую пластиковую бутылку из-под пепси; горничные и торговцы мелочовкой, измотанные грязные крестьяне с холмов. Ботинки? Для них это почти то же самое, что пиджаки от Армани, шелковые рубашки и боксерские трусы с монограммой. Догадка обрушилась на него как удар. Нужно найти Джину.
Смеркалось, повсюду сновали дети, рыскали собаки, то и дело попискивали летучие мыши, а вдоль берега по грудь в воде стояли рыбаки. Под слепыми ударами его ног веером разлетался песок. Ровный бег алкоголя в венах придал ему бодрости и сил – он уже совсем не чувствовал боли, хотя н прекрасно понимал, что вскоре будет просто необходимо что-нибудь съесть и привести себя в порядок, особенно, если ему предстоит встреча с Джиной. Было жарко, тело Лестера горело, а все вокруг: и пальмы, и палапа, и прибрежные камни – казалось, поросло шерстью. Или пухом. Да, персиковым пушком.
Тут-то он и оступился, угодив ногой в ямку, и грузно рухнул на правый бок, пропахав лицом глубокую борозду в рыхлом песке. Его заплывший глаз, влажный от выделений, покрылся тонким слоем мелких белых песчинок. Лестер перекатился на спину и какое-то время лежал и смеялся своим мыслям. «Криминальные элементы, – подумал он, не замечая, что говорит вслух, а вокруг сгрудились люди. – Ну-ну, конечно, а я – папа римский».
Когда Лестер наконец добрался до отеля, он заколебался. Замерев посередине патио, в приглушенном вечернем свете фонарей он казался статуей, воздвигнутой в честь перепившего туриста С одной стороны, Лестеру не терпелось поскорее подняться в номер, смыть с себя соль и песок, сделать что-нибудь с волосами и выудить из сумки рубашку, с другой – его не менее сильно тянуло нырнуть на секундочку – только на секундочку – в бар и посмотреть, нет ли там Джины. А впрочем, зачем мучиться? Туда он и направился, громыхая ногами по ступеням и сверкая песком на коже, словно обвалянный в сахаре леденец.
Вот. Официантка была на месте. Она окинула его странным взглядом – смесь ужаса и ожидания, посетители, склонив головы, трудились над тарелками и бокалами, воздух был густой и плотный, словно вода Бармен пристально взглянул на Лестера, а тот, с тайной надеждой, кренясь и покачиваясь, продвигался через веранду.
На этот раз ему повезло: в дальней части ресторанчика, за столиком, пристроившимся чуть впереди за изгибом барной стойки, он увидел Джину. Она сидела, закинув ногу на ногу, и покачивала болтающейся на кончиках пальцев босоножкой. Где-то играла музыка, ее тихое мурлыканье разносилось в ночном воздухе. Мексиканская музыка, с приторными проигрышами трубы и плачущими скрипками. Это был – или мог бы быть – романтический момент. Но Джина не заметила появления Лестера – она сидела к нему в профиль на фоне набегающих на пляж волн, взгляд ее был обращен в сторону, а волосы мягко струились по плечам. И только обойдя выступающую часть стойки, Лестер увидел, что она не одна, с ней за столом сидел мужчина с бокалом в одной руке и дымящейся сигаретой в другой. Рыжие волосы, обтянутые лоллапалузовской[15] футболкой мускулы и узкое тараканье лицо.
Но вот Лестер уже нависает над столиком во весь своей немалый рост, подтаскивает стул и грузно плюхается на него, сотрясая веранду.
– Знаешь, Джина, – ничуть не смутившись, словно продолжая не думавшую прерываться беседу и не замечая существования тараканолицего, сказал Лестер. – Насчет прошлой ночи – ты просто не поверишь, но…
И тут он запнулся. Джина сидела, глядя на него во все глаза и раскрыв рот – рот, способный встретить любой удар; рот, знакомый со вкусом кожаной перчатки и кулака.
– О, боже, Лес, – выдохнула она. – Да что с тобой такое? На кого ты похож? Ты в зеркало-то смотрелся?
Он увидел, как она переглянулась с мужчиной за ее столиком, и тогда Лестер снова заговорил, силясь объяснить: и ночь, и как на них напали, что это не просто обычное хулиганье, а полицейские, и ради бога, как можно было ожидать, что ему удастся справиться с ними?
– Лес, – повторила она, – Лес, мне кажется, ты перебрал.
– Я пытаюсь тебе кое-что сказать, – собственный голос показался ему чужим и странным, каким-то хнычущим – голосом проигравшего толстяка, недогадливого и недалекого.
Тут заговорил рыжий, его глаза нервно подергивались:
– Да что это за клоун, а?
Джина – Джина-Пума – отвесила ему взгляд почище левого джебба. [16]
– Заткнись, Дрю, – сказал она и обратилась к Лестеру; – Лес, это Дрю, – она постаралась придать своим словам светскую интонацию, но это удалось ей не очень хорошо.
– Дрю интересуется, где тут поблизости можно поужинать хорошим стейком?
