Вечер заколачивает в уши праздникТем, кто не хотел в глаза ему взглянуть,Потому что все души тоскующие дразнитПротянувшийся по небу Млечный Путь,Потому что неистово и грубоЦелый час рассказывал перед ними,Что где-то есть необыкновенные губыИ тонкое, серебряное имя.Дразнил и рассказывал так, что даже маленькая лужицаУже застывшая пропищала: — Ну вот, —У меня слеза на реснице жемчужится,А он тащит в какой-то звёздный хоровод.И от её писка ли, от смеха лиВздыбившихся улиц, несущих размеренный шагЗвёзды на горизонте раскачались и поехали,Натыкаясь друг на друга впотьмах.И над чёрною бездной, где белыми ниткамиФонарей обозначенный город не съедется,Самым чистым морозом вытканоМлечный Путь и Большая Медведица.
февраль 1915
Польше
Михаилу Кузмину
Июльское солнце печёт и нежится,Следя за суетой тревог,Как пыльным облаком беженцыКатятся лентой дорог.День разгорится и будет, будетЖечь и пылить земную грудь,А сейчас уходят и уходят людиВ пристально стелющейся путь.А за ними, как праздник, в лентах и ризеВзором ясным и кротким следишь,Как следила шаги многих сотен дивизийТвою колыхавших тишь.И звенели глухо шпоры и саблиЗвон рассыпался, как кокетливый смехБудто хрупкие пальцы, зяблиВётлы, обступившие бег твоих рек.Шли, и задушенный, ржавыйЛязг раскуёт железные кольцаВидишь сердце сгорело ВаршавыГорячей слезой добровольца.Чёрной птицей год пролетел, как нагрянул,Полями Польши дымится кровь,Только сковано сердце в оковах тумана,Только мукою сдвинута бровь.Будет, будет… И где быВздох сражений пронёсся, — собираются всеПод палящие взоры июльского небаГромоздить телегами и говором шоссе.