Рябой мальчишка помог Самородку уйти выше, в горы. Он носил ему еду и свечи, и воровал для него свиней и баранов. Ещё нужны были люди. И инструменты для трепанации черепа. Можно было и без трепанации, но с ней быстрее и надёжнее. Инструменты Сосо добыл, хоть и не без труда. Что же касается людей, то есть, человека. — Сосо привёл сюда своего ненавистного отца, подкупив его вином. Отец давно уже жил не с ними, а в Тифлисе, работал на фабрике Адельханова и даже пытался назло жене, мечтавшей о сыне-священнике, пристроить туда же и сына. После того, как сын поселил отца у Самородка, Виссариона уже никто не видел ни живым, ни мёртвым. Сначала говорили, что он где-то бродяжничает. Потом — что погиб в пьяной потасовке. А Бесо Джугашвили тем временем жил-поживал с Самородком в горах, предоставляя свои пьяные мозги для его переставших уже быть осторожными исследований, и перенося инсульт за инсультом.
Когда он, наконец, скончался, у Самородка была полная копия его ограниченного, неграмотного умишка.
Простите меня, я забылся. Я перестал упоминать слова «наверное», «возможно», «может быть». Приняв за аксиому существование Самородка, я пытаюсь доказать теорему жизни человека, который больше всего на свете боялся этого доказательства. Убирал свидетелей своей юности. Заставил Булгакова, отправившегося в Гори за материалом для пьесы о молодости Вождя, вернуться в Москву. И всем, пытавшимся заполнить эту нишу его жизнеописания, скромно говаривал: «Зачем описывать солнце, которое ещё не взошло?».
Нарождающееся солнце времени не теряло. Прежде всего ему нужна была революция. Будучи ничем, он должен быть стать ВСЕМ. И стал, заметьте. Стал, и имя себе взял — Сталин!
В революционной скачке он поставил на верную лошадку, неизвестно почему. Случай ли, чутьё ли, экзерсисы ли Самородка с чьими-нибудь знающими мозгами, заставили его стать «левой ногой Ленина», как поддразнивали пылкого, но никчёмного грузина товарищи по партии. Лошадка нужна была, чтобы выполнять трюки, непосильные для горийского недоучки — вести за собой массы, писать книжки, говорить речи, получать финансирование от кайзера. Лошадка должна была ввезти на своём горбу куда-нибудь в Зимний, или Смольный, или Кремль. А уж там-то, в закрытом правительственном пространстве, Самородок бы поставил своего хозяина на подобающее ему место.
Самородка нельзя было упустить. И Сосо содержал его, грабил и воровал для него, холил и лелеял его, утешал его тем, что скоро настанет новое время, когда никто не будет верить в каких-то колдунов, и опередившее эпоху изобретение выйдет из подполья и станет достоянием человечества, и автору воздастся по заслугам. Нужно лишь немного потерпеть.
А пока — борьба, кровь, пламя, тюрьмы и ссылки. Самородок, в ожидании обещанной власти, уже и сам сидит, не рыпается, ковыряется в чужих мыслишках.
Когда кончаются деньги — через товарищей по партии он посылает сигнал революционеру Кобе, и тот бежит из очередной ссылки, из Сибири, из села Нижняя Уда Иркутской губернии. Правдами и неправдами Коба оказывается в Тифлисе, там, где точно будут ловить и точно — поймают. Его арестовывают только через два года нелегального положения, он бежит опять. Самородка нужно надёжно обеспечить перед штурмом главной вершины.
В июне 1907 года большая группа бандитов-бомбистов (и маленький рябой среди них), наполнив кровью, дымом и трупами Эриваньскую площадь в Тифлисе, грабят банковский экипаж. Похищена огромная сумма. Хватит и на Самородка, и на революцию.
Затем — опять ссылка, опять бегство и опять наглое возвращение на Кавказ, нелегальное положение, новая поимка. Самородка нельзя было оставлять надолго одного. Он должен был чувствовать, что горийский рябой малыш рядом, и выполняет свою часть работы по расчистке пути к мировому господству.
В 1910 его берут в Петербурге, отправляют в трёхлетнюю ссылку, место он выбрал сам — Вологда. Там, в Вологде, он встречается с Орджоникидзе, узнаёт последние партийные новости из-за границы. В ТОВАРИЩАХ согласья нет, и он начинает опасаться, что научный талант стареющего Самородка, которого он с детства тащит на своём горбу, так и пропадёт втуне. Чёрт же дёрнул его связаться с партией демагогов! Там, в уютной Европе, они выбрали себе ЦК. А Кобу в ЦК не выбрали!
Орджоникидзе передал приказ Ленина: бежать из Вологды. И Коба бежит в очередной раз. Опять (в последний раз перед революцией) отправляется в Тифлис, оттуда, через Ростов, в Петербург. Похоже, в этот раз он путешествует не один. Он перевозит в столицу Самородка вместе с его загадочным багажом.
Возможно, он поручает горийского биокибернетика заботам кого-нибудь из своих друзей. Может быть, даже Аллилуеву.
Сам же Коба, будучи вновь арестованным в Петербурге, отправляется в ссылку, в Нарымский край, откуда, по своему обыкновению, бежит. И тут же, на крыльях жажды власти — в Краков, к Ильичу.
Пока он таскается за своим фаворитом по Европе, по стойбищам обуржуазившихся революционеров, пока злится и считает проедаемые и проживаемые ими суммы, за добычу которых сам был в ответе, и за которые сидел в тюрьмах и ссылках, пока назначается лично Лениным в ЦК, пока отправляется в туруханскую ссылку, самую страшную, самую долгую, доведшую до депрессии и деградации, Самородок терпеливо ждёт его со своим провонявшим формалином собранием мозгов.
Наконец, о чудо! Революция! Февральская, буржуазная. Ему хватило бы и такой, но Временное Правительство и невесть откуда возникший Керенский придумали играть во власть, отдать Ленина под суд, и вообще — вышли из-под контроля.
Смею предположить, что на этом этапе — перегоне между февралём и октябрём — талант Самородка уже нашёл своё применение. Ленина пришлось прятать в Разливе (ага, в шалаше), потом готовиться к его возвращению с огромными немецкими деньгами. Подозреваю, что в урагане семнадцатого года сгинули от инсульта несколько осведомлённых голов. Их имён сейчас уже никто не вспомнит. До инсультов ли, когда рушится Империя, казавшаяся прочной, как мироздание? Когда люди ушли в распыл целыми семьями, улицами, городами, народами?
А потом, в октябре, победоносная ночь в Смольном.
В Смольном, потом писали, Сталин сидел в кабинете Ленина. Вроде, Ленин держал Кобу поблизости. Похоже, наоборот, это Коба Сталин не спускал глаз с лошадки-победителя забега.
Кроме Кобы, был ещё один приближённый, а возможно, и жокей-конкурент, правда, пробившийся наверх не копиями чужих мозгов, а своим собственным — Лев Троцкий. Наверное, именно тогда Коба возненавидел его окончательно.
Как Коба перевёз своего Самородка вместе с правительством в Москву — не знаю. Непонятно мне также, где он поселил своего компаньона. Скорее всего, на первых порах учёный кантовался вне кремлёвских стен. В секретных покоях Потешного дворца он водворился после. Когда у Кобы не осталось живых конкурентов, кроме Троцкого, да и на том уже лежала мета кровавой кавказской мести.
Возможно, Самородка сначала поселили в Горках, бывшей усадьбе Саввы Морозова.
Может быть, может быть… Не надо забывать об этих словах, ничего ведь не доказано.
Туда, в Горки, генеральный секретарь партии большевиков товарищ Сталин отправил умирать великого вождя товарища Ленина. Умирать без толкового диагноза (искали даже сифилис!), в кругу беспомощных немецких врачей с их идиотскими затеями — то удалить из руки каплановские пули — мол, отравляют организм, то всё отменить, оставить лишь прогулки и упражнения. Чаще всего их консилиумы проходили без результата, у опасливых немцев не хватало смелости принять хоть какое-нибудь решение.
Мозг Ленина тем временем угасал. Вождь страдал головными болями и переносил инсульт за
