В правой руке Гмыря держал складной стул, а в левой — пакет, от которого исходил восхитительный запах ветчины.
Кирилл поднялся с пола, поймал брошенный Догом пакет, раскрыл. Так и есть, бутерброды: белый хлеб с ветчиной.
— Трескай, курсант! — Дог разложил стул, поставил возле двери и сел. Достал из кармана оружие.
На сей раз у него был армейский нейропарализатор малой мощности. Это вам не полицейский нейтрализатор! Слона не уложишь, но человеку хватит за глаза, чтобы пару часов проваляться обездвиженным. Оружие тюремщиков, а не солдат… В бою войска используют поглотители, нейтрализующие действие парализаторов. Узники же против такого оружия беззащитны. Говорят, когда это оружие проходило испытания, некоторые охранники в женских тюрьмах начали его применять следующим образом: парализуют метелку и натягивают ее, пока кол не посинеет. Непонятно, что за радость — стыковаться с парализованной бабой, немужицкое какое-то удовольствие…
— Ты трескай, — продолжал Гмыря, — а я пока тебе объясню, во что ты вляпался. Или как там у вас, курсантов, говорят? Какие ржавые пистоны тебе на башню просыпались, так?
Кирилл только кивнул, с наслаждением вгрызаясь в бутерброд.
— А вляпался ты крепко, парень. — Дог положил ногу на ногу и, поигрывая парализатором, объяснил: — Тут одно из двух. Либо ты связался с бандитами, либо тебя завербовала служба безопасности. Больше никак объяснить я твой «подсолнечник» под мышкой не могу. И если бы меня не поперли из лагеря, я бы посчитал, что ты связался с бандитами. Однако поскольку я был обвинен в твоем незаконном увольнении, то я больше склонен поверить во второе. Тем более что, как мне стало известно, ты знаешь о моих контактах с Институтом вторичных моделей.
Кирилл жевал молча — в его репликах Дог пока не нуждался.
— Так что самое лучшее объяснение, на мой взгляд, — тебя завербовали эсбэшники. Завербовали и подбросили мне в качестве червячка — вдруг я клюну! Я и клюнул, да только червячок сам сорвался с крючка и остался со мной один на один.
Кирилл подумал, что Гмыря сидит на стуле так, что если слегка поменять положение своего тела, то вполне можно поймать его за ногу и крутануть винтом, тогда Дог впечатается рылом в пол и выронит парализатор. А впечатается этот громила, при его весе, так, что мало не покажется. И пока он будет приходить в себя, можно будет завладеть парализатором, надолго успокоить капрала и выскочить в коридор. Там наверняка кто-нибудь стоит наготове, но если повезет, можно успокоить и того стояльщика и рвануть по коридору, к двери, и если та открывается изнутри без ключа, то… Черт знает, если это не военный объект, то шанс удрать имеется. Сейчас только бутерброд дожую, и начнем.
— Это Тихорьянов тебя мне подсунул, матерь твою за локоток! Можешь не отвечать, я и так догадываюсь. Только профукали они и тебя, и меня, и теперь мы тут, в этом подвальчике, где тебя никогда не найдет никакая служба безопасности, и я теперь могу делать с тобой, что захочу.
— Нет, — сказал, прожевывая, Кирилл. — Пока ваши деньги на моем счету, я в безопасности.
— Догадливый паренек, — делано восхитился Гмыря. — Но ты ведь догадываешься и о том, что существуют различные возможности заставить человека сделать необходимое другому человеку.
— Догадываюсь, — сказал Кирилл, лениво отбрасывая смятый пакет в угол и перенося тяжесть тела на левую руку, а правую ногу подтягивая так, чтобы она сработала, как пружина.
«Только не меняй позу, — мысленно взмолился он. — Пока ноги у тебя хоть чуть-чуть затекли, у меня больше шансов».
— Вот и хорошо, что догадываешься. — Дог не только не поменял позу, он принялся раскачивать ногой, облегчая Кириллу задачу.
Вот придурок без башни!…
Кирилл выбросил вперед правую руку, оттолкнулся ногой-пружиной и кинул тело вперед. Оставалось схватить Дога за пятку, подключить левую руку и опрокинуть эту тушу мордой в пол.
Он понял, что купился на провокацию, слишком поздно. Стул отлетел в сторону, Дог взметнулся вверх, будто его тоже подбросило пружиной, и теперь было самое время получить тяжелым армейским ботинком в челюсть, и избежать этого было невозможно, но Дог не стал наносить удар, он стоял на ногах, пританцовывая, и ждал чего-то, а Кирилл терялся в догадках, не понимая его пассивности, и понял лишь тогда, когда наконец выпрямился. Ему оставалось сделать одно движение, чтобы уйти в сторону, но тут Дог выбросил ногу вперед, и у Кирилла не было никакой возможности ее заблокировать, и тут Кирилл запоздало понял, почему капрал не ударил его в челюсть, потому что через мгновение тяжелый армейский ботинок со всей силы въехал ему в пах.
Внизу живота будто граната взорвалась, боль была такой, что перехватило дыхание, и даже завопить не удалось. Кирилл скрючился, приседая на корточки и зажимая руками то, что сейчас горело огнем, и повалился на бок, ибо ни стоять, ни сидеть, ни лежать он сейчас не мог — мог только БЫТЬ СКРЮЧЕННЫМ и обреченно ожидать повторного удара, и у него не было возможности прикрыть голову, потому что не было в мире такой силы, которая могла бы оторвать сейчас его руки от промежности.
Однако Гмыря бить его больше не стал. Когда Кирилл сумел наконец выдохнуть и вдохнуть, в голове у него колокола били от нехватки кислорода. Капрал поставил стул на прежнее место, сел и с безразличием смотрел на страдания курсанта.
Впрочем, нет, не с безразличием, ибо когда Кирилл сумел сделать второй выдох и вдох, Дог сказал:
— Это тебе, сучонок, за то, что ты трахаешь чужих баб!
Ответа он не ждал, да его и быть не могло — Кирилл едва-едва сумел разогнуть скрюченное тело, подползти к стене и привалиться к ней боком. В паху по-прежнему горело, и это был незатухающий пожар. И только теперь ему стало понятно, что пожар этот всегда, везде и всеми назывался болью. Кроме тех, кто эту боль испытывал…
— Полагаю, тебе сейчас бабу покажи, ты заплачешь. — В голосе капрала звучало злорадство. — Полагаю, в ближайшие несколько дней тебе будет не до баб. Да и потом, когда ты снова полезешь на них, ты всякий раз будешь вспоминать капрала Гмырю. И радоваться, что он не сделал тебя полным импотентом.
Пожар, наконец, начал стихать. В голову снова вернулись мысли.
Первая состояла всего из четырех слов: «Я убью тебя, мразь».
Кирилл повторил ее мысленно, потом прошептал.
— Что ты там бормочешь, матерь твою за локоток!
— Ничего! — простонал Кирилл.
— Вот и хорошо, — сказал Гмыря. И вдруг заорал: — Каблукова!
Распахнулась дверь, в помещение вошла Сандра. На ней была не иссиня-черная форма курсанта Галактического Корпуса, а цвета хаки армейский комбинезон. Когда она увидела Кирилла, глаза ее наполнились ужасом.
— Получай обрезка, — сказал Дог. — Вот он, твой любовничек. Теперь я смогу оставить вас наедине, не опасаясь, что ты доведешь его до состояния, когда он, потеряв голову, бросится на сексуальные подвиги. Хотя ты и способна завести любого, с этим парнем в ближайшие дни у тебя ничего не получится. Во всяком случае до дня нашего отлета он безопасен. — Гмыря встал и сложил стул.
Сандра продолжала с ужасом смотреть на Кирилла.
— Встать сможешь? — спокойно спросил Гмыря.
— Попытаюсь, — простонал Кирилл.
Он осторожно, по стеночке, начал подниматься на ноги.
Сандра бросилась помогать, и едва ее руки коснулись его локтя, как в паху снова начал разгораться пожар.
— Не надо! — взвыл Кирилл, умирая от унижения.
Сандра отшатнулась.
— Не… надо… — прошептал Кирилл. — Я… сам…
49
Его вывели из «камеры», провели еще дальше по коридору и посадили в лифт. Большую часть пути, он прошел самостоятельно, лишь дважды его кидало на стену. Сандра тут же хватала его за плечо, и он с ужасом ждал пожара внизу живота. Однако действовала Сандра грубо, как жена, прожившая полжизни
