От этой неестественной и жуткой картины уши Скрича прижались к голове, было в ней что-то необъяснимо трагическое: будто скавены уже умерли и теперь двигаются просто по привычке.
Скрича словно парализовало. Отрывшийся ему вид напомнил о Морберге и его жителях. Было какое- то пугающее сходство между тем, что он увидел на деревенской площади и болезненной атмосферой, охватившей гнездо.
Может, зерно? Вдруг какой-нибудь пройдоха стянул немного зерна, предназначавшегося людям? Или чумной жрец намеренно распространил среди жителей гнезда заражённую пищу? Нужно всё разузнать. Если виноват Пускаб, в награду за такую информацию Нашкик поднимет Скрича на самую верхушку клана.
Да! Он проберётся в лабораторию Пускаба и соберёт доказательства того, что за всем этим стоит чумной жрец. Даже если доказательства эти придётся изготовить собственными лапами!
Роняя слюни в предвкушении будущих богатств, Скрич развернулся и, извиваясь, полез в узкую вентиляционную шахту. Тесный лаз был заполнен крысами, но грызуны в страхе разбегались перед целеустремлённым скавеном.
Скрич был здесь не впервой и прекрасно ориентировался в безумном хитросплетении перекрёстных туннелей. Шпионить за другими скавенами всегда было выгодно, а вентиляционные шахты открывали для наблюдательных глаз и ушей широкие возможности.
Совсем скоро Скрич уже полз по туннелю, выходящему в комнату, которую Нашкик отвёл Пускабу и его чумным монахам. Скавен почувствовал их мерзкий запах задолго до конца шахты; затхлый воздух отдавал злобой, чесоткой и разложением. У Скрича сдавило горло, ему в голову полезли картины разлагающихся чумных крыс.
Вид под отверстием вентиляционной шахты был ещё хуже. Комната, которую отдали монахам, некогда была яслями для детёнышей крысиного народа, и младенческая вонь до сих пор отсюда не выветрилась. Вероятно, этой неуютной норой Нашкик хотел прозрачно намекнуть гостям о своём превосходстве, но даже если и так, жест остался незамеченным. Пахнуть хуже, чем эти изъеденные болезнью фанатики, могла, наверное, только задница тролля. Они шаркали своими лапами по комнате, закутанные в мерзкие зелёные мантии, вращали вытянутыми омертвевшими мордами; с них жирными лишаями сыпалась шерсть, на коже проступали ранки и волдыри, глаза были мутны от катаракты. Некоторые шагали прямо по скопившимся на полу гнилым отбросам, и неистово хлестали себя шипастыми плетями, другие, со свитками из крысиных кож, пуская слюни, бормотали странные, хулительные молитвы. Один из монахов, прятавший лицо под складками своего капюшона, лязгал ржавым колокольчиком, он, очевидно, находил какое-то извращённое удовольствие в раздававшихся немелодичных звуках.
Несколько монахов всё же проявляли в своём помешательстве какую-то разумность. Они обступили клетку с тощими рабами-людьми и тыкали жалких пленников крючьями и щупами. Одного вдоха было достаточно, чтобы понять, что люди - больны, на их голых телах разрослись чёрные бубоны, которые Скрич уже видел в Морберге.
Пока чумные монахи мучили рабов, за ними внимательно наблюдал их уродливый хозяин. Разносчик Поветрия Пускаб Грязношерст, чумной жрец клана мог похвастаться крупным телосложением, его жирную тушу с трудом скрывала рваная зелёная мантия. По клочкам шерсти, сохранившимся на теле, можно было угадать белый окрас, хотя большая его часть уже переходила в желтушно-желчный цвет. Струпья на коже соседствовали с мерзейшего вида пятнами, сочившимися полупрозрачным гноем. Морда практически сгнила, и сквозь иссушённую плоть проглядывали лоскуты мышц. Венчали же это нечестивое подобие Рогатой пара оленьих рогов, выдающихся из черепа жреца.
Пускаб бродил вокруг клетки, тяжело опираясь на скрюченный деревянный посох. Иногда он останавливался, чтобы рявкнуть что-нибудь своим прислужникам, в тот же миг монахи бросались к клети и вытаскивали из неё одного из пленников. Рабы были настолько измотаны болезнью, что, не сопротивляясь, ложились на пол, и ждали, пока скавены не соберут с их волос уродливых коричневых блох.
От одного взгляда на этих отвратительных насекомых у Скрича шерсть встала дыбом - блохи были такие же толстые и упитанные, как и сам Пускаб, ещё от них разило чумой. Монахи бережно собирали блох и сажали их на небольшие мотки волос, заранее приготовленные для этой цели. После один из них осторожно уносил мотки на другой конец комнаты, где стояли несколько мешков. С мерзким смешком полоумный скавен засовывал заражённый скальп в зерно.
Когда лазутчик увидел, что произошло потом, у него внутри всё сжалось. Пускаб извлёк из-под своей просторной мантии какую-то бутыль и побрёл к зерну. Мешки с левой стороны, он пропустил, а те, что были справа, - обрызгал содержимым своей бутылки. В нос лазутчику ударил острый запах духов. Чумной жрец маскировал вонь заражённого зерна! Но если мешки предназначались людишкам, зачем было это делать?! Нет, такая обработка означала лишь одно - зерно раздадут скавенам!
Клан Чумы умышленно вредил Филчам!
Внезапно Грязношерст обернулся, его жёлтые глазки злобно уставились прямо в вентиляционную шахту. Сгнившие губы жреца растянулись в дикой ухмылке, обнажив ряд чёрных зубов. Скрич почувствовал, как земля вокруг него задрожала и начала крошиться прямо под лапами. Он попытался хоть за что-нибудь уцепиться, но земля в его когтях попросту рассыпалась в прах. Издав вопль ужаса, шпион покатился прямо в логово чумных монахов.
Скрич пребольно ушибся об пол и почувствовал, как от удара хрустнула передняя лапа. Он завыл от боли и тут же закашлялся, выплёвывая изо рта землю и песок. Из глаз выступили чёрные слёзы, и скавен принялся отчаянно моргать в безуспешных попытках разглядеть хоть что-нибудь в облаке витающей вокруг него пыли.
Это всё Пускаб. Пытаясь убить соглядатая, жрец, наверное, использовал какое-то отвратительное колдовство. Но усилия еретика пропали даром! Самое страшное Скрич уже пережил!
Облако неожиданно рассеялось, и Скрич предстал безжалостному взгляду Пускаба. Чумной жрец указал шелушащимся когтём на лазутчика.
- Чужак! - прорычал он.
Это слово вызвало гневный визг среди монахов, и сколь бы помешанными и несобранными они ни казались с виду, по приказу Пускаба безумцы окружили ошеломлённого Скрича.
Они набросились на шпиона и принялись нещадно хлестать его шипастыми бичами и колотить ржавыми булавами и цепами. Глаза застилала бешеная ярость, с морд капала пена и какая-то мерзкая жижа.
Ужас заставил Скрича вытащить меч и рубануть по лапе ближайшего монаха. В брызгах крови и гноя отрубленная конечность отлетела прочь, но покалеченный скавен не думал останавливаться, и только после удара в горло фанатик затих на полу.
Скрич понимал, что драться с толпой этих безумцев было бесполезно, и вместо попыток свалить кого-нибудь он направил свои усилия на защиту, пытаясь улучить момент и скрыться. Шпион заскрипел резцами, стараясь заглушить боль, пульсирующую в сломанной лапе. От перелома он ещё сможет оправиться, но если его сцапают монахи, дороги назад уже не будет.
Наконец, удача улыбнулась ему. Чумной монах с незрячими бесцветными глазами сослепу налетел на костлявого фанатика, чья морда была покрыта массой нарывов. Слепец, утративший в религиозном угаре остатки разума, ударил тощего и сорвал с его рыла комок волдырей. В ответ уязвлённый безумец засадил когтистой лапой тому в живот.
Через мгновение два монаха уже рвали друг другу глотки, и Скрич метнулся в образовавшийся в результате этой свалки проём. Лазутчик перемахнул через дерущихся и понёсся к выходу. Вход в логово охранял лишь один монах, и Скрич быстро разделался с ним ударом в пах.
Задыхаясь и хрипя, преисполненный ужаса Скрич мчался по туннелю, стараясь убежать как можно дальше от прокажённого логова. Только в одном месте он мог спастись от гнева клана Чумы. Нужно было бежать прямо к Нашкику и молить того о защите. Вождь обязательно поможет, как только он узнает о том, что произошло. Вождь разберётся с предателем Пускабом.
Добравшись до гнезда Нашкика, скавен почувствовал, что что-то было не так. У входа в нору не было привычной банды закованных в доспехи штурмовых крыс, в воздухе висела тяжёлая вонь от духов, и их явно было использовано больше, чем вождь обычно разбрызгивал, чтобы скрыть свой запах от врагов и
