помощь пришла, и пришла таким неожиданным образом, что впору перекреститься. Когда я смотрел в загадочные, дразнящие глаза миссис Петри, в тишине, которую нарушали лишь шелест ее одежд и треск соснового бора за окном, голос, стонущий глухой голос, словно исходящий из могилы, произнес: «Берегись… ее».
Как ужаленная, миссис Петри отпрянула к стене. Мельком я заметил искру ужаса в ее удлиненных глазах. Мое сердце, которое только что сумасшедше колотилось, замерло.
Я повернул голову к Петри и посмотрел на него.
Было ли то мое расстроенное воображение, но я заметил слабое подрагивание опухших век. Не он ли сказал эти слова? Почти тут же незаметное дрожание век прекратилось, если оно было, конечно. Петри лежал по-прежнему как мертвый.
— Кто это сказал? — свистящим шепотом спросила миссис Петри; ее аристократическая выдержка наконец изменила ей. — Чей это был голос?
Я смотрел на нее. Чары рассеялись. Волшебство колдовских секунд растаяло как дым благодаря вмешательству замогильного голоса. Длинные ресницы миссис Петри теперь скрывали ее сверкающий взгляд. Она сжала одну руку в кулак, другую спрятала за меховую накидку. Мое безумие вдруг предстало передо мной в истинном свете. Я понял, что стал жертвой необъяснимого наваждения, от последствий которого был спасен благодаря Всевышнему!
— Я не знаю, — хрипло прошептал я. — Я не знаю…
ГЛАВА IX
ФА ЛО ШЕ
Окончания нашего разговора я совершенно не помню. Я был в плену какого-то морока. Я уверен только в одном: миссис Петри больше не подходила к постели больного. Несмотря на замечательное самообладание, она не смогла скрыть от меня своего замешательства. Я видел ее быстрые взгляды на Петри и однажды — вверх, в сторону единственного окна.
Жуткое предупреждение, так таинственно произнесенное, могло относиться только к ней.
Я позвонил сестре Терезе и договорился, чтобы ночной консьерж отвел посетительницу к ее машине. У меня не было никаких сомнений, что ее присутствие, если она останется здесь, не принесет нам приятных минут.
На прощание миссис Петри дала адрес отеля в Каннах, где она остановилась, и попросила меня, если с Петри что-нибудь случится, немедленно вызвать ее. Она сказала, что к восьми часам приедет в клинику, чтобы ухаживать за своим несчастным мужем. За то короткое время, что мы обменивались с ней любезностями, к ней возвратилось ее обычное состояние величественной холодности; казалось, что в ее жилах течет не горячая человеческая кровь, а некое студенистое желе, более приличествующее морским гадам, чем любящей женщине. В конце концов я ожидал, что она будет настаивать на своем присутствии в клинике и никуда не поедет. К счастью, мои опасения оказались напрасны; и, когда, бросив прощальный взгляд на мужа и загадочную улыбку мне, она удалилась, я облегченно вздохнул.
А мистера Смита все не было, хотя прошло уже дважды по два часа!
Оставшись наедине с Петри, я спросил себя, не он ли произнес спасительные слова, но, увы, рассеять мои сомнения ему было не дано, по крайней мере сейчас.
Его заострившееся лицо больше походило на лицо мертвеца. Фиолетовые губы потрескались и приоткрылись, обнажив зубы. В этой его неестественной ухмылке я увидел приближающийся конец. Проклятая чума заставляла покойников радоваться смерти.
Ни слабого движения, ни вздоха не дождался я от него, сколько ни смотрел. Я поднял глаза и принялся рассматривать окно, из которого пару часов назад высовывались костлявые желтые пальцы, так напугавшие меня. Но и оно сейчас показалось мне лишь черной заплатой на белой поверхности стены.
Сосны снова принялись нашептывать дремотное: «Флоретта — Дерсето…»
Если Петри не говорил, а я твердо уверен, что он не мог сказать этого, тогда чей же голос произнес: «Берегись ее»?
У меня было достаточно времени, чтобы хорошенько обдумать не только эту проблему, но и много других загадок, которыми был буквально переполнен этот сумасшедший день. Сестра Тереза время от времени навещала меня. В одиннадцатом часу в палату заглянул доктор Картье.
Заметных перемен в состоянии Петри, увы, не было.
Мое дежурство в компании с умирающим, полное событиями, при воспоминании о которых у меня пробегали по телу мурашки, наконец-то заканчивалось.
К полуночи я услышал скорый летящий шаг; дверь распахнулась, и в палату ворвался Найланд Смит.
Его озабоченный суровый взгляд насторожил меня.
Он пересек палату и в гнетущем молчании стал рассматривать лежащего на кровати Петри, потом обернулся к сестре Терезе.
— Сестра, я попрошу вас остаться здесь до прихода доктора Картье, — быстро сказал он. — Вы не будете возражать, если мы на время займем вашу комнату?
— Нет, нет, я рада, что смогу вам чем-нибудь помочь, — с благожелательной улыбкой замахала руками сестра Тереза.
Мы прошли по длинному узкому коридору и через минуту были в комнатке сестры Терезы. Обстановка ее отличалась крайней простотой. Напротив дверей у стены стоял застекленный шкафчик с медицинскими принадлежностями и перевязочными материалами; рядом — белый столик с задвинутой под него табуреткой. На нем лежала раскрытая книга. Единственным украшением комнаты было скромное распятие, висевшее на левой стене.
Некоторое время мистер Смит пребывал в молчании. Он беспокойно мерил широкими шагами крошечное пространство комнаты и дергал себя за мочку левого уха — привычка, которая, как я позже понял, означала глубокую задумчивость.
Внезапно он остановился и посмотрел мне прямо в глаза.
— Вчера утром сэр Мэнстон Рорке был найден мертвым. Он скончался от чрезмерной дозы героина! — веско, будто всаживая одну за другой свинцовые пули, сказал он.
— Не может быть!
Меня пружиной подбросило с края стола, на котором я сидел. Смит мрачно кивнул.
— Неужели он злоупотреблял наркотиками?
— По-видимому, да. Он был вдовец и любил уединение. У него был только один постоянный слуга, с которым он провел большую часть жизни. Его нашли в собственной квартире на Кэрзон-стрит.
— Господи! — схватился я за голову. — Какое ужасное самоубийство!
— Самоубийство! — фыркнул Смит. — Это не самоубийство, Стерлинг. Врачебные кабинеты сэра Мэнстона на Уимпол-стрит, где он хранил все свои бумаги, той же ночью были взломаны и полностью разграблены. Исчез огромный том, содержащий рецепты и изложение методов лечений тропических болезней. Я полагаю, что они нашли то, что искали.
— Но если они нашли то, что искали…
— Стерлинг, — прервал он меня, — это лишь подтверждает мою гипотезу. После уничтожения рецептурного справочника следующим шагом должна была стать расправа с сэром Мэнстоном. Всем известна его замечательная «фотографическая» память!
— Вы полагаете, что он был убит?
— У меня нет в этом ни малейших сомнений, — сказал Найланд Смит. — Дворецкий был задержан, но, боюсь, что от него мало толку. Даже если он что-то знает, у него хватит здравого смысла держать язык за зубами. Однако, Стерлинг, я сделал вывод, — он пробуравил меня сузившимися зрачками, — что подобная попытка была совершена и здесь.
— Здесь? Что вы имеете в виду, мистер Смит?
Стоило мне только закрыть рот, как я понял, что он имеет в виду.
— Ба! Конечно! — вскричал я. — Дакойт!
— Что — дакойт? — выстрелил вопросом он.
— Вы не знаете? Однако как же вы могли знать! Это случилось вскоре после вашего ухода. Кто-то пытался проникнуть в палату через окно…
