— Увы, это правда. Я уже не раз говорил, что она — самая красивая женщина, которую я встречал в своей жизни.
— Да, я помню.
— От отца ей досталась арабская кровь. Кем была ее мать, я не знаю.
— Карамани — арабка? — обескураженно переспросил я.
— Доктор Фу Манчи взял ее в свою свиту из-за ее незаурядных качеств, среди которых красота сыграла не последнюю роль. Петри удалось разрушить чары Фу Манчи и вырвать прекрасную арабку из паутины китайского дьявола. Сам Петри — крепкой породы, и все его предки отличались здоровьем, силой и красотой.
— Это мне известно. Мой отец дружил с Петри.
Найланд Смит кивнул и продолжал:
— Не секрет, что Фу Манчи всегда высоко ценил доктора Петри. Однако немногим известно то, что я вам сейчас скажу, Стерлинг. Думаю, об этом не знал даже ваш отец. Дело в том, что спустя год после женитьбы у Карамани и Петри родился ребенок.
— Впервые об этом слышу!
— Они никогда не упоминали об этом. Для них это было слишком глубоким горем.
— Горем?
— Девочка появилась на свет в Каире и спустя три недели умерла.
— Боже милосердный! Бедняга Петри! Он ни разу не обмолвился даже словом.
— Неудивительно. Он и Карамани уговорились никогда не упоминать о ребенке. Они пытались таким способом изгладить из памяти саднящую рану. Но в происшедшем были некоторые странности, которых не заметили ослепленные горем родители. Когда почти год спустя мне стали известны все обстоятельства дела, в мою душу закралось подозрение…
— Какое же, мистер Смит?
— Я ни слова не сказал о нем Петри — это было бы слишком жестоко для несчастного отца. Однако я на свой страх и риск провел тщательное расследование, и, хотя мне не удалось обнаружить никаких прямых улик, позволяющих дать делу официальный ход, я еще больше укрепился в своих догадках. Да, Фу Манчи умеет заметать следы.
Он многозначительно посмотрел на меня. Я молча ждал продолжения.
— Когда на вилле «Сент-Клер» я прокрался в комнату, которой я дал название «Чертог Спящей Красавицы», я испытал одно из самых сильных потрясений в жизни. Догадайтесь, о чем я подумал, взглянув на дремлющую Флоретту?
— Кажется, я уже знаю, что вы сейчас скажете…
— Я решил, что передо мной Карамани!
— Иными словами…
— Иными словами, она поразительно походила на жену Петри. Случайное совпадение слишком невероятно. Когда затем вы описали мне ее глаза (а к слову сказать, чудесные глаза Карамани незабываемы), у меня не осталось ни тени сомнения.
Я сидел словно громом пораженный. Не в силах вымолвить ни слова, я смотрел на Смита.
— Теперь вы понимаете, Стерлинг, что волнение Петри при виде Флоретты меня нисколько не удивляет. Но каков Фу Манчи! Вызвать у несчастного искусственную каталепсию — невероятно! Современная наука не способна на подобные чудеса. Без всякого преувеличения можно сказать, что доктор Фу Манчи — величайший из ученых современности, а может, и всей истории человечества. В то же время этот китаец — один из самых жестоких злодеев на свете. Похитить у родителей трехнедельного ребенка, хладнокровно растоптать чувства двух любящих существ ради своих бесчеловечных целей. — На такое способен разве что сам сатана!
Автомобиль затормозил у здания префектуры.
— Поразмыслите хорошенько, — он сжал мой локоть, — и вы убедитесь, что я прав. Вспомните, что говорил о Флоретте Фу Манчи, что рассказывала она сама. Уверен, ваши сомнения рассеются как дым. Флоретта — дочь Карамани, и Петри — ее отец. Не вешайте нос, дружище! Прекрасно представляю ваше смятение, однако поверьте: отчаиваться рано. Решающая битва впереди!
Он выпрыгнул из машины и нырнул в дверь, оттеснив в сторону охранника.
ГЛАВА XLIII
В КАБИНЕТЕ ПРЕФЕКТА
В просторном и неуютном кабинете префекта полиции месье Шамрусса мистер Смит ходил взад- вперед по персидскому ковру, нетерпеливо пощелкивая пальцами. Хозяин кабинета — степенный седобородый сановник — скороговоркой отдавал распоряжения в телефонную трубку, одновременно делая пометки в роскошном блокноте.
Я не имел ни малейшего понятия, зачем Смит притащил меня сюда. В моей голове царил невообразимый хаос. Флоретта — родная дочь Петри! Оказавшись с самого рождения в неволе у Фу Манчи, она выросла в атмосфере слепого поклонения своему господину. Ее ждала участь одушевленной вещи, прекрасной статуэтки, тщательно оберегаемой от жизненных невзгод, но при этом безраздельно принадлежащей хозяину.
Теперь и сам Петри угодил в тот же плен!
Мои сумбурные мысли прервал размеренный голос хозяина кабинета:
— Вот полный список, мистер Смит. Убедитесь сами, что за последние двадцать четыре часа порт покинуло одно-единственное частное судно — вот это.
Кончик его карандаша замер на листке блокнота. Найланд Смит сосредоточенно склонился над столом и прочел вслух:
— «Океанская яхта „Лола“ из Буэнос-Айреса, водоизмещение четыре тысячи тонн, владелец — Сантос да Кунья…»
Найланд Смит выпрямился и уставился невидящим взглядом прямо перед собой.
— Сантос да Кунья… — задумчиво повторил он. — Где я слышал это имя?
— Гм, занятно, — пробормотал месье Шамрусс. — Вилла «Сент-Клер» раньше принадлежала господину Сантосу да Кунья, которую он затем продал Махди-бею.
Мистер Смит саданул кулаком по ладони.
— Стерлинг! — вскричал он. — Теперь у нас есть надежда! Об этом аргентинце я запрашивал сведения в Лондоне.
Он повернулся к префекту:
— Сколько времени «Лола» стояла в Монако?
— Кажется, около недели.
— Когда она отплыла?
— Вскоре после рассвета — так значится в документах, — степенно отвечал месье Шамрусс.
— Вы видите, Стерлинг? Вы видите?! — выкрикнул Смит.
Он снова повернулся к префекту.
— За «Лолой» необходимо установить наблюдение, — заявил он решительно. — И как можно скорее. Прошу вас, распорядитесь послать по радио приказ всем судам в окрестных водах немедленно сообщать о местоположении океанской яхты «Лола», как только она попадет в их поле зрения.
— Хорошо, мистер Смит, — важно кивнул хозяин кабинета. — Это несложно сделать.
— Теперь вот что: вы не знаете, стоит ли сейчас на рейде военный корабль, все равно — французский или английский?
Месье Шамрусс недоуменно вскинул брови.
— В бухте Монако находится французский эсминец, — подумав, ответил он.
— Пошлите командиру эсминца радиограмму о готовности в любой момент выйти в море — точнее, сразу после того, как я поднимусь на борт.
Безапелляционный тон мистера Смита и столь характерное для него в чрезвычайных обстоятельствах пренебрежение бюрократическими формальностями явно пришлись не по вкусу французскому сановнику.
— А вот этого, сэр, — сказал он, сняв очки и протирая их платком, — я сделать не могу.
