наяривать на арфах и намахивать отросшими крылышками, а все, живущие нормальной жизнью грешники будут жариться на адских сковородках в пузырящихся шкварках и рогатые черти будут тыкать им в зад вилы и поливать кетчупом. На этих китах и держался страх перед Господом. Конечно, средневековый холоп мог устрашиться хвостатых демонов и, измученный непосильной барщиной, мог только и мечтать о вечном бренчаньи на струнных. Но современный человек, уставший от постоянных телемонстров и ангельских попсарей-арфистов, которому десять лет просидеть на вахтерской вертушке, ничего не делая – только хмыкнет. Для него бесконечное безделье на облаке – хуже самой смерти!
Конечно, Богдан и Егор спрашивали о церковных несостыковках у родителей, но те лишь отмахивались (не могли ответить)! Отец Богдана, поикивая, отвечал:
- Это, братаны, не вашего ума дело. Кто сомневается – тот не верует. Все за тыщу лет уже передумали, в книжках написали. Читайте!
Они читали книги, но в одних былo слюнявое лизоблюдство, в других – схоластическая заумь, а в настоящих Писаниях – грязный блуд и человекененавистничество.
Егоровская мама говорила:
- Вы, ребята, как же все понять-то сможете? Люди учатся в семинариях там, в академиях духовных. Вы с батюшкой поговорите, он вам все и расскажет.
Но этот совет был совсем неудачен. Отец Даниил погряз во грехе пианства окончательно и навеки. На Тюринский самогон с щедрой добавкой димедрола и «Юпи» требовались деньги, а их не хватало. Зарабатывать приходилось как только можно: Божия благодать стоила дешево, да покупатели в очередь не становились.
Парней в своей сторожке он встретил с охмелелой радостью, угостил чаем. И когда они, наконец, задали ему вопросы о православной вере, Даниил растерялся.
- Сейчас-сейчас, посмотрим… - он отдернул занавеску, которая прикрывала самодельную этажерку. Там стояли и старые потрепанные книги, и толстые тетрадки, и хилые истертые блокноты. Священник долго перелистывал страницы, исписанные одинаковыми волнообразными буквами и что-то бормотал. – Это я в семинарии еще писал, в семинарии.
- А вот еще, - добавил Богдан, - я читал в одной газете, что денег на строительство и содержание храма Христа-Спасителя хватило бы на то, чтобы поставить на ноги пятнадцать тысяч сирот?
- Да мало ли что в газетах пишут! – испуганно отвечал отец Даниил, - вы не верьте газетам! От Диавола все это! Я вот ни газет не читаю, ни телевизор не смотрю, и ничего! Вот еще скажете, что диаконы на Мерседесах разъезжают! Ну, и где он у меня? Даже на велосипед не накопил!
Хотя было ясно, что храм впрямь дороже бюджета всей Пензенской области, a некоторые диаконы не только ездят на «мерсах», но и занимаются абсолютно незаконным бизнесом. Не выискав ответов в книгах, отец Даниил не смог вымучить ничего лучше, как выпустить расплывчатый облачный ответ, который, наверно, был написан на обложке семинарской тетради. Там прозвучали и мысли о том, что все сомнения от Диавола, алчущего погубить молодые души, и что лучшее лекарство от сомнений – это молитва и пост, и были приведены в пример святые и просто великие люди, которые были искренними набожными христианами.
- А почему самоистязания святых – это подвиг, кому же от этого хорошо? Польза какая?
- Ну как почему? Это же… главный подвиг-то – это ведь – победа над собой. Ты вот попробуй на столбе пять лет простоять, чтобы в ногах черви завелись? И только молиться!
- Зачем мне? Не буду я.
- А вот люди смогли. Представляете, какая сила духа у них!
- А почему говорят «раб божий»? Я совсем не хочу быть ничьим рабом!
- Так ведь кто же мы? Ведь у тебя даже волос на голове не выпадет без Бога!
Тогда Богдан запустил руку в свой вихор, свисавший ниже бровей и, поморщившись, выдрал несколько волосков:
– Мы – не рабы, рабы – не мы.
Это окончательно решило все аспекты веры и безверия.
- Вы, вы совсем ничего не понимаете, - засуетился Даниил. – Ведь весь смысл-то именно в том, чтобы стать рабом! Как дитя малое, чтоб только уповать на Господа, на хозяина. Чтобы унизиться. Хотя это звучит как-то так, но вы поймете! Молитесь почаще, в храм ходите, и сами поймете. Вы… вы просто еще очень молодые, и когда вы поймете это, когда почувствуете, перед вами словно пропасть откроется! И вам так легко-легко станет! Вот он я, Господи, перед тобой как на ладони, маленький, на кровати продавленной сижу. Грешный, грязный. А ведь я люблю тебя, Господи. И ты меня любишь.
Выглядело это совсем не величественно. От Даниила пахло потом и перегаром, он сидел на топчане с поднятой рукой, как боярыня Морозова. На сером солдатском носке у него зияло отверстие, сквозь которое был виден желтый ноготь.
- Ну и какой? Руки даже не мыл перед едой…
- Вот то-то и оно, ребятки! То-то и оно! Именно такой наш Господь и был. И жил он с блудницами, мытарями и самыми последними грешниками. И за то мы его любим, что и сами мы такие же грешные.
- Но ведь вы должны людей уводить с пути греха, а не толкать их на него!
Тут отец Даниил склонил голову и почесал затылок, стряхивая перхоть.
- Грешен я и слаб, и паства моя – такая же. Хоть я и молюсь за нее днями и ночами…
- А толку нет, - тихонько прошептал Егор. Парни поднялись и ушли. Все начало вставать на свои места. Дома алюминиевые крестики на кожаных гайтанах были сняты с шей и отправлены в бессрочную ссылку в шкатулки, где уже пылились шпоночные рогатки, фигурки индейцев и пиратов и черно-белые порнографические карты.
Хоть парням и говорили, что священники – такие же люди, и что на том свете с них спросят в тыщу раз строже, решение все равно было принято. Егор и Богдан сфотографировали отца Даниила, пляшущего пьяным в кабаке, полуголого, в просвечивающих мокрых кальсонах на Крещении, и на заснеженной трасе у рекламного щита «Освящаю автомобили: отеч. 200 руб, иномарки – 500 руб., джипы - 800 руб.» кроткого и задумчивого. Фотографии были посланы в Областную Епархию, в Интернет и в областные газеты.
Через пару недель, как раз, когда нежданно грянула оттепель, за отцом Даниилом приехали на черной епархиальной «Волге». Богдан и Егор стояли за автобусной остановкой и смотрели, как из машины вышел высокий священник в очках и двое в штатском. Вестники долго стучались в дверь и, когда Даниил раскрыл дверь, что-то ему сунули под нос и вступили в сени. Минут через двадцать все вышли уже вместе.
Опухший священник собрал потрепанный чемодан на колесиках, вышел из своей сторожки, долго закрывал дверь и, отшагнув, застыл некрасивым изваянием на измызганной тропинке. Зима совсем не удалась: снег падал трусливо, превращаясь в нечистую кашу еще в небесах, и выплескивался сам из себя на лысинку среди спутавшихся кудрей священника.
- Поехали, поехали, - поторопил его крепкий парень в штатском. В дешевом спортивном костюме и резиновых сапогах, с распущенными волосами, отец Даниил стал похож на спившегося художника. Он долго пытался набросить резиновую петлю на калитку, но дрожащие руки не слушались. Напоследок лопнули застежки у чемодана и в холодную жижу вывалились расхристанные книги, веер черно-белых фотографий и сваляннaя в неуклюжий ком одежда. Даниил встал на колени, суетливо засовывая вещи в щербатую пасть чемодана, но тут огненный солнечный свет, отразившись от золотых крестов храма, блеснул в его замутненные очи, и вывалилось из заскорузлых рук его тряпье, и пал он на живот в лужицу, ломая хрупкий ледок, и вместе с неумелым ревом изо рта его излетали, смущаясь, облачки пара.
Так осиротела калининская земля, оставшись без пастыря. Народ не ходил в храм, закрытый на замок, недоуменно подходил к двери и отходил назад. Где-то через неделю, бывший элеваторный грузчик, временно неработающий Генка Петухов по пьяни выломал ломиком засов и радостные люди повалили в церковь. Они привычно крестились, заходили вовнутрь, кидали мелочь в короб, брали оставшиеся свечки и
