Аньку защити, ведь это же наша Анька, ты ведь любила ее, мама!»
Больше она ничего не могла придумать, и было неясно, услышаны ли кем-нибудь ее слова. Она встала и, не одеваясь, побрела к окну, прижалась лбом к холодному стеклу и долго-долго всматривалась в мокрый, полный городскими парами и бликами уличный мрак, все надеясь увидеть хоть какой-нибудь знак, подающий надежду. Но небо безразлично отражало неяркие огни редких уличных фонарей, а высоко над новоарбатскими небоскребами вспыхивали и гасли бесполезные советы:
Лия открыла глаза и поправила сползающий с живота пузырь со льдом. Пузырь уже был не холодный — лед, видимо, растаял за то время, что она лежала в забытье, телом распластавшись на жестком больничном матрасе, а душой погружаясь в бездонную черную прорву. Внизу живота негромко, но чувствительно ныло. Лия попыталась перевернуться со спины на бок, тоскливое нытье взметнулось пронзительной вспышкой боли и память тут же услужливо подсунула ужасное — ее собственные ноги в белых полотняных чулках, вздернутые высоко у нее перед глазами. А в заветной глубине, в самом центре ее существа опять началось неотступное вращение чего-то острого и металлического, вытягивающего из нее все внутренности, чтобы намотать их на жесткую неподатливую ось.
Боль снова всколыхнулась, теперь уже в спине. Лия дернулась и затихла, прислушиваясь к себе — горячая липкая жидкость выплеснулась из нее наружу и поползла к коленям. Она сунула под себя руку, — рука погрузились в теплый поток и поспешно выскочила обратно, на казенное одеяло. Приподняв голову с подушки, Лия увидела, что все пальцы обильно испачканы блестящим, густым и красным.
Как ни странно, вид собственной крови протрезвил Лию и вернул к реальности. Хоть верхний свет был потушен, вокруг нее все так же бурлила и переливалась разговорами абортная палата. Шумы возникали то тут, то там и мгновенными смерчами взмывали к потолку, чтобы тут же разбиться на осколки и рассыпаться островками полной тишины. А над всем этим контрапунктом спокойный тусклый голос продолжал давно, как видно, начатый сюжет:
— ...приходит он недавно домой, пьяный, конечно, и говорит: «Дай трешку, а то повешусь». А я ему: «Какую еще трешку? Иди, вешайся». Ну, он в ванную пошел, повесился и ждет, что я снимать его побегу. А я не спешу, я дверь приперла, чтоб из соседей никто раньше времени не ворвался. Пусть, думаю, повисит — может, протрезвеет.
В палате все стихло, шорохи щопоты, смех. Голос замолк, наслаждаясь эффектом. Наконец кто-то не выдержал:
— И что с ним стало?
— А ничего не стало. Крюк из стены вылетел.
Тут тишина взорвалась оглушительным хохотом — хохотали в двадцать глоток, заходясь, задыхаясь, всхлипывая.
— Ой,не могу, крюк вылетел!
— Это ж надо, крюк вылетел!
— А если б не вылетел, тогда что?
— Неужто не сняла бы?
— Да сняла бы, сняла! Только не сразу, чтоб в другой раз не повадно было.
Что-то твердое ткнулось Лие в бок — на полу перед ее койкой скорчилась Анька.
— Что, очень больно было?
Лия, не в силах ответить, только молча кивнула, но Аньке этого было достаточно:
— Мне тоже больно было, только мне искусственные роды делали...У меня мальчик был, семьсот грамм. Я его видела, весь желтый, и ручки, и ножки... А у тебя кто был — мальчик или девочка?
Вопрос ошеломил Лию. Она никогда не думала о том, что росло внутри ее тела, как о человеческом существе. Оно не имело ни лица, ни пола, оно было просто кошмаром, от которого необходимо было избавиться как можно скорей.
— Они говорят, — продолжала Анька, — что ты незамужняя. Ведь незамужняя, правда? И еще они говорят, что он тебя бросил.
Это было уже слишком:
— С чего они взяли?
— Они говорят, не провожал тебя никто.
А кто мог ее провожать — мама или Виктор, от которых она постаралась все скрыть? Не могла же она признаться им в том, что с ней случилось? И как бы в ответ на ее мысли соседка по койке объявила решительно:
— И правильно! Ни к чему в наше время детей иметь!
— Как же без детей? — ужаснулись из разных углов.
— А так! Собаку завести и дело с концом. Собака лучше любого ребенка. Хлопот с ней мало, а любви от нее много.
— Это точно, — согласилась хриплая из дальнего конца. — У одной полковницы на нашей улице муж кобеля держал, так она с ним жила.
— С кем жила? — усомнились в темноте.
— Да с кобелем же, с кем еще? Видный такой кобель, немецкая овчарка.
— Это на какой улице?
— На Семеновской, где трамвай ходит.
— Это где булочная, что ли?
Рассказ начинал обрастать подробностями, становясь все более правдоподобным.
— Точно, где булочная. В доме номер семнадцать они жили, как раз против трамвайной остановки.
— Номер семнадцать — это серый дом, где аптека?
— Ну да, он самый. Началось это у них, когда полковник в командировку уехал. Он, значит, уехал, а она осталась — ванну приняла и прилегла на диван, отдохнуть. А кобель подошел и языком ее прямо в матушку-барыню лизнул. И лизнул он ее с такой лаской, что она вся возмутилась. Прямо так и запылала вся!
Похоже было, что хриплая сама начинает пылать все жарче и жарче. Голос ее вздрагивал и трепетал, то взмывая под потолок, то опадая до шопота.
— И тут же она с этим кобелем поимела. Муж у ней был полковник и любовник в каком-то чине, но ни с кем она такого удовольствия не имела, как с этим кобелем. И звали его Джульбарс!
— Красивое имя — Джульбарс! — прошептала соседка Лии самозабвенно.
— И стала она с этим кобелем, как с мужем, жить. Розовая стала, пышная вся, довольная. И вот, наконец, муж из командировки приезжает.
В этом месте хриплая сделала эффектную паузу и замолкла, ожидая реакции.
— Ну, и что было? — на одном дыхании спросил многоголосый хор.
— Муж, значит, приезжает, и ведет она его, как положено, в спальню. А кобель под дверью как начал выть! До самого утра выл, всех соседей перебудил. Ну, муж наутро вышел и кобеля своего зовет, — пойдем, значит, гулять. А кобель с ним не идет и в глаза ему не смотрит. Полковница, бедняжка, вся страхом извелась — а вдруг кобель чего из ревности сотворит? И говорит мужу: «Я пса этого боюсь, он стал какой-то странный. Я видеть его не могу, так что выбирай — он или я!»
Что полковнику было делать, жена все ж таки дороже. И повел он своего любимого Джульбарса к ветеринару, чтобы тот его усыпил. А Джульбарс этот умный был, как человек. Как его уводили, он
