Мой Тель-Авив

израильские писатели, ни один палестинский писатель не явился.

Н.В. Может, они просто боятся?

Й.К. Это правда, у них есть причины бояться. На жизнь тех, кто пытался с нами иметь дело, иногда покушались. Но все же дело не в страхе. Именно арабские интеллектуалы не хотят нас здесь, хоть их политики готовы примириться с нашим существованием. А.В. Почему?

Й.К. Арабские политики, генералы и бизнесмены понимают, что пришло время заключить с нами мир, и только интеллектуалы против. А интеллектуалы в отличие от политиков обычно выража­ют истинные чувства своего народа.

Н.В. Но, может быть, народ не так уж важен, там ведь отнюдь не демократия?

Й.К. Пусть там не демократия, но ситуация трагическая: араб­ские интеллектуалы не хотят мира с нами. И выражают истинное желание арабского народа уничтожить Израиль.

А.В. Но, если это правда, то не логично ли предположить, что весь этот, так называемый, мирный процесс - ошибка?».

   Услышав этот вопрос, Канюк пугается – ведь такое утверждение разрушает весь смысл его многолетней героической деятельности.

«Й.К. Может быть, но это слишком сложная тема, я не хотел бы ее касаться. Она заведет нашу беседу в тупик.»

    Он пятится, а я начинаю наступать – уж очень хочется припереть его к стенке:

    «Н.В. Но, если вы уже один раз ошиблись и подозреваете, что можете ошибиться снова, почему вы так отчаянно боретесь?».

    Ответ очевиден и потому приводит нашего писателя в паническое состояние. Голос его повышается почти до визга:

    «Й.К. Потому что я чувствую, что должен сделать все, чтобы у арабов было свое государство!

    А.В. Почему вы? Кто вы такой?

    Й.К. Это государство нужно мне, чтобы я мог чувствовать себя человеком!».

  Стоит ли рисковать жизнью всего нашего народа только ради того, чтобы Йорам Канюк чувствовали себя человеком?

    Канюк словно не слышит моих слов, он вопит:

Й.К. Мы просто обязаны предоставить им государство, им полагается. Мы перед ними в долгу, а главное - этого требует историческая справедливость.

А.В. Что такое историческая справедливость? Может быть, вся ваша концепция справедливости порочна?

Й.К. Очень может быть, но я хочу быть прав внутри себя.

Н.В. Но, если арабский народ хочет нашего уничтожения, зачем облегчать ему эту задачу, создавая у себя под боком враждебное государство?».

    Тут Канюк внезапно сворачивает с широкой дороги справедливости на извилистую тропку прагматизма:

Й.К. Ара­бов - сто миллионов, мы не можем все время воевать с ними, мы должны найти какой-то путь прекратить эту войну. Все эти замыслы, все мечты о мире родились в умах израильских интел­ лектуалов, писателей, поэтов, людей искусства. И мы призвали арабских интеллектуалов, чтобы они вместе с нами боролись за эти идеи.

А.В. Но они, возможно, с самого начала вовсе не боролись вместе с вами и никогда не разделяли ваших идей.

Й.К. Я не хочу быть их психологом. В этой статье я не пытался подвести все итоги, я только описал поведение арабских интел­лектуалов после начала мирного процесса. Очень важно, что арабы не имеют представления о нашей истории и ничего не хотят знать о Катастрофе. Они пре­тендуют на роль главных страдальцев и хотят лишить нас права на страдание».

  Оказывается, все дело в том, что нас хотят лишить не жизни, а всего лишь права на страдание! С каким удовольствием я отдала бы это право кому угодно!

Я опять пробую его вразумить:

«Н.В. Почему же вы склонны поддержать тех, кто хочет сбросить Израиль в море?»

    Канюк раздражается, он уже не говорит голосом разумного человека, а кричит, как обиженный ребенок:

«Й.К. Послушайте, надо предоставить им государство, и мы будем знать, что поступили правильно!»

   Оказывается, главное – знать, что мы поступили правильно, а там хоть трава не расти. Воронель тоже пытается  вразумить Канюка простым вопросом:

«А.В. А если они начнут обстреливать нас из „Катюш', - на этот раз уже не только Кирьят-Шмона, но Тель-Авив и Кфар-Сабу?»

    С тех пор прошло двенадцать лет, и мы уже хорошо знаем, что бывает в этом случае: долгое терпение, короткая война и международное обвинение в военных преступлениях. Но тогда Канюк этого не знал. В ответ он заходится в истерике:

    «Нам будет легче войти танками в палестинское государство, если они обстреляют Кфар-Сабу, чем, как сейчас, врываться в дома палестинцев с полицией!».

    После этих слов его начинает трясти так, что у него зуб на зуб не попадает, а костяшки его пальцев стучат по столу как пулеметная очередь. Он почти сползает со стула и еле слышно умоляет:

    «Отвезите меня домой, мне что-то нехорошо». Мы с трудом выволакиваем его из кафе и погружаем на заднее сиденье машины.

    Я так и не узнаю, это случилось с ним оттого, что ему приоткрылась истина, или он просто перебрал кофеина. 

Нина Воронель: Каждый недостаток - обратная сторона достоинства

Культура №8 (827) Зоя Мастер

 Нина Воронель - переводчик, поэт, драматург, сценарист, публицист, эссеист, романист. Именно её перевод “Баллады Редингской тюрьмы” О.Уальда считается классическим. Ее перу принадлежат 3 романа, составляющих трилогию «Готический роман» - «Ведьма и парашютист», «Полет бабочки»,«Дорога на Сириус», и романы «Тель-Авивские тайны» и «Глазами Лолиты», а также поэтические сборники «Ворон- Воронель» и «Дела королевские». 

Нина Воронель вместе со своим мужем Александром, известным учёным-физиком, принимала активное участие в диссидентском движении. В 1974 году иммигрировала в Израиль. Выпустила две книги воспоминаний “Без прикрас” и “Содом тех лет”, в которых рассказала о своих встречах с К. Чуковским, А. Синявским, Ю. Даниэлем, Л. Брик, отцом и сыном Тарковскими, Давидом Самойловым и другими не менее яркими личностями. Эти мемуары наделали много шума. 

Прочитав её эссе «Клуб троечников», я уже не сомневалась в том, что непременно постараюсь с ней связаться чтобы задать несколько вопросов.

- Нина, вы пишете, что «Клуб троечников» - это сообщество посредственностей, «которые говорят и действуют стадно, как толпа». Входят в это братство люди, для которых определяющим является мнение большинства. Вы лично, встречаясь с такими людьми, вступаете в спор, пытаетесь их переубедить?

- Во-первых, я должна уточнить: я не считаю их всех посредственностями, потому что среди троечников часто встречаются люди в своей области вполне талантливые и неординарные. Но вот в области общественного мнения есть два варианта: одни просто не обладают достаточным интеллектом для